Зоя Журавлева - Кувырок через голову

• Название: Кувырок через голову
• Автор: Зоя Журавлева
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1983

Герои этого произведения — пес Фингал, кошка Мария-Антуанетта, две птички, уж Константин, десятилетняя девочка Ася, ее мама и папа, а также хозяин крысы и многие другие… В Асиной семье хватает места и для веселых игр и общения с родителями и конечно же для животных, которых мама и папа сами с восторгом тащат в дом.

---

Ася тоже свою тетрадку прикрыла локтем. Водит фломастером просто так. И косится вправо, что там Богданов делает. Сколько у него этих линий? Но Богданов почти лег на свою тетрадку, ничего не видно.

— Что, Вадик, устал? — пристает Нина Максимовна. — Ася, закончила? И что же вышло?

— Нет… — сказала Ася.

А чего «нет», она и сама не знает. Но Нина Максимовна уточнять не стала. Прошла по проходу дальше. Гуляет!

Все молчат. Тихо. Богданов рядом сопит. Вдруг поднял голову и говорит громко:

— Одна…

— Что — одна? — Нина Максимовна так к нему и подбежала.

— У меня одна линия. Больше нету…

— Как? Только одна? — удивилась Нина Максимовна. — Почему же так мало?

Богданов молчит. Весь класс к нему обернулся.

Ну, этот Богданов! Лучше бы он молчал. Вылез зачем-то со своей линией. Все будут теперь смеяться.

— Ну? — пристала Нина Максимовна. — Объясни, я жду.

Будто Богданов ей может что-нибудь объяснить со своей одной-единственной линией!

— Больше нельзя… — вдруг сказал Богданов. И прямо на Нину Максимовну смотрит. — Если еще, тогда будут не через «В». Или они тогда не будут параллельны этой… прямой «CD»…

Кто-то уже хихикнул. Весь класс задвигался за своими столами. Нина Максимовна молчит почему-то и так на Богданова смотрит…

Вдруг говорит:

— Вадик Богданов, я тобой горжусь! Вот именно, что только одну такую линию можно провести. Многие уже, наверное, убедились, но сказать вслух никто не решился. А ты решился! Ты первым решился! Это всегда трудно, я знаю. Спасибо.

Вот как она сказала!

И весь класс, весь третий «А», застыл на своих местах и глядел теперь на Богданова с гордостью. Вот у них, значит, какой Богданов! А они и не знали.

Ася почувствовала, что она краснеет, как Светка Малинина, от гордости за своего друга Богданова. И еще немножко, может быть, оттого, что совсем недавно она — наоборот — за него стыдилась.

А Богданов засопел-засопел. И говорит:

— Ничего не трудно. Пожалуйста.

Тут Нина Максимовна засмеялась. И сразу весь класс, весь третий «А», начал так смеяться! Охать, стонать, хохотать, визжать и извиваться над своими столами. Но не очень, конечно, громко, потому что еще урок.

Но этот прекрасный урок неожиданно кончился.

Больше нет сегодня уроков, надо идти домой.

Ася выскочила из класса и вдруг увидела свою маму. Вот уж не ожидала, что мама в школу за ней зайдет!

— Ух, как я по тебе соскучилась, Чингисхан, — сказала мама и обняла Асю прямо в коридоре.

У мамы через плечо сумка-макраме, которую Кирилл подарила Асе. И вообще такой свеже-праздничный вид, будто мама только что после бессонной ночи в поезде.

— Ничего, что я за тобой зашла?

Не ничего, а просто прекрасно!

Ася сразу же хотела ей рассказать, как сейчас на уроке…

Но тут на ее маму налетел Богданов собственной персоной. И сообщил ей счастливо:

— А меня Нина Максимовна сегодня похвалила!

— Ой, как я за тебя рада, — обрадовалась мама.

— Я тоже за себя рад, — серьезно ответил Богданов.

Побежал дальше к лестнице, за мальчишками. Все-таки друзья и в счастъе познаются. Ася где-то читала. Уже зазнался. Даже не спросил, идет Ася или нет?…

Но Ася все-таки плохо знала еще Богданова,

Он сразу вернулся и подошел:

— Ты домой, Ась?

— Нет, я с мамой, — суховато сказала Ася. Но ей было приятно, что он все-таки вернулся.

И тогда Богданов побежал за мальчишками с чистой совестью. А если бы кто-нибудь сейчас посмотрел на него со стороны, то ни за что бы не сказал, что это идет одинокий человек. Нет, Богданов — наоборот — лихо скатился вниз по перилам. И что-то лихое при этом орал. И ему тоже орали. А уже внизу его поймала дежурная и стала нудно отчитывать.

Это была здоровущая восьмиклассница, прямо — тетка. Но Богданов так бесхитростно смотрел на нее своими разными глазами, одним — коричневым, а другим — синим, что даже эта здоровущая восьмиклассница устыдилась вдруг своего занудства:

— Чего тебе говорить? Сам же знаешь! Нельзя по перилам ездить.

— А мне очень хотелось, — объяснил Богданов.

— Мало ли чего хочется, — вздохнула много уже чего повидавшая в своей жизни и даже в чем-то уже разочаровавшаяся восьмиклассница. — Тем более нельзя.

Богданову жалко стало ее, что она так вздыхает. И он поделился с ней своим счастьем:

— А меня Нина Максимовна сегодня похвалила!

— Да ну? — удивилась дежурная. Неизвестно, правда, знала ли она Нину Максимовну, потому что в восьмом классе уже совсем другие учителя. — Ну ты молоток!

И они расстались, вполне довольные друг другом. Дежурная осталась под лестницей, на своем посту. А Богданов побежал дальше, весело задевая портфелем всех, кто ему попадался.

Неизвестно, кому он еще рассказывал в этот день, что его похвалила Нина Максимовна. Но уж Богдановой-маме он наверняка рассказал. И, возможно, Богданова-мама будет теперь за него спокойна. Очень может быть. Ведь от доброго слова, вовремя сказанного, иногда вдруг поворачивается человеческая жизнь. Это бывает…

Ася с мамой, минуя дежурную, которая, конечно, им никаких замечаний не делала, тоже выбрались, наконец, на улицу.

— Мы ведь сразу домой не пойдем? — догадалась Ася.

— Ни за что, — подтвердила мама. — Давай просто так пройдемся. В никуда.

— Можно в никуда, — согласилась Ася.

И они пошли с мамой рядом, как подруги, которым просто приятно такое избранное общество и они другого не ищут.

В сквере было солнце. Бесшумно летели желтые листья. И приземлялись бесшумно на желтую траву. На скамейках сидели бабушки и кричали своим внукам, чтобы внуки не хватали черного терьера Гошу за хвост. Но внуки все равно хватали. А Гошина хозяйка смеялась, прикрыв лицо газетой, будто она не видит.

— Погляди, сколько у этой скамейки ног? — вдруг сказала мама.

Ася взглянула. Вообще-то было, без сомненья, четыре, но Ася видела сейчас две и казалось, что больше нету.

— Две, — сказала Ася.

— Вот именно, — чему-то обрадовалась мама. — Художник может увидеть у лошади две ноги. Или, например, восемнадцать. И все будет правда. Все зависит от точки зрения. От собственного глаза.

Ася поняла, что мама, вообще-то, не с ней сейчас разговаривает. Может, сама с собой? Но Асе все равно было приятно вот так равноправно и не спеша беседовать со своей мамой, поэтому она возразила солидно:

— А скажут, что у лошади четыре ноги!

— Могут сказать, — вздохнула мама, подумав. — Но художников, кстати, это никогда не останавливало…

Они пересекли сквер, пошли по улице, за углом свернули и снова оказались на улице, только теперь на другой. Это была уже скорее аллея. Тут стояли липы. И они пошли прямо под липами. И мама не спрашивала, как эта липовая аллея называлась раньше, когда построен высокий дом с башенкой и кто из великих людей в нем когда-то жил. Она, честно говоря, и сама не знала. У мамы был такой недостаток, но с этим ее недостатком Ася охотно мирилась. Может, она даже считала его достоинством?

Мама зато рассказывала Асе, как цветут маки в пустыне, такие вдруг внезапные после дождя на песке, мгновенные, как яркая вспышка, яростно одержимые быстротечностью своей жизни на один-единственный день. Надо учиться у этих маков полноте и щедрости самовыражения…

Какое еще самовыражение? Ну, неважно. Ася даже не переспросила. Важно только то, что они с мамой беседуют сейчас равноправно, будто подруги, и глаза у мамы веселые, с чертиками.

Потом мама рассказывала, как ее поразило северное сияние.

На всю жизнь оно ее поразило. Мама думала — это просто свет. Ну, ночь, например, а все равно светло. А северное сияние — это титанический пляс небес! Будто кто-то невидимый вертит в небесах яркой цыганской юбкой и неостановимо мечется по всей небесной шири, меняя цвета ее и границы. Вдруг ощущаешь, в этих мятущихся сполохах, неистовые прорывы вечности в нашу коротенькую, как воробьиный нос, человечью жизнь. Это словами передать трудно. Когда-нибудь они с Асей поедут на Север и Ася сама поймет…

— А мы поедем? — осторожно вставила Ася.

— Обязательно, — серьезно пообещала мама. — Я должна вам с папой все сама показать. Тундру. Пустыню. Горы. Все-все…

И когда этот их разговор достиг высшей ступени сродненности душ, Ася сказала:

— Можно я тебе стихотворение прочитаю?

— Давай, — кивнула мама.

Даже не спросила — чье, какой поэт написал. Это всегда надо помнить. Папа вряд ли ей проболтался. Он стихи все равно забывает. Хотя, возможно, это был как раз единственный случай, когда папа запомнил стихотворение с одного раза.

Они остановились на каком-то углу, и Ася прочитала:

В Зоологическом музее
Стояли песики царя,
Облезлее и некрасивей
Еще не видела земля,
Хоть Петр Первый был разборчив,
Наверно знал он, что имел, —
Бегут смотреть все-все другое,
На псов никто не поглядел…

— Это мы в Зоологическом музее с Прониным были, помнишь?