Ален де Бенуа - Как можно быть язычником

• Название: Как можно быть язычником
• Автор: Ален де Бенуа
• Издательство: Русская Правда
• Жанр: Философия

Это первое крупное произведение знаменитого французского философа, выпущенное в России на русском языке. В этой книге автор убедительно доказывает, что язычество — это не только далекое прошлое человечества, но и, в новой форме, наше неотвратимое будущее. Для широкого круга читателей.

---

Язычество также невозможно лишить стремления к «всеобщему» и свести к закрытому и регрессивному субъективизму. Но это стремление к всеобщему, как мы покажем далее, идёт от частного — от существа к существованию, а не наоборот. Подробно разработанное в греческой философии, у римлян в понятии imperium'a, у индоиранцев в учении об империи, воспринимаемой как тело «бога света», всеобщее увенчивает собой общественное предприятие, включённое в существование мира, а также представляет собой воплощение его принципа; его нельзя путать ни с богословским или философским универсализмом, упраздняющим различия, ни с этноцентризмом.

Наконец, размышление об укоренении христианства в Европе не может обойтись без исследования причин — не только внешних, но и внутренних, — этого укоренения. (Что в европейском сознании способствовало его обращению?) Мы также не должны забывать о том, что христианство само значительно менялось, и что с точки зрения истории и социологии существует не одно, а несколько христианств. Что касается нас, то мы прекрасно осознаем разницу между эгалитарным и подрывным христианством первых веков и (относительно) конструктивным христианством Средних веков, в значительной степени окрашенным языческой органичностью. Очевидно, что христианство четвёртого столетия уже не является тем христианством, которое пробуждало ярость Цельса.[10] Мы также признаём, что, как говорит Хайдеггер, «христианство и жизнь христиан евангельской веры — это не одно и то же» (Martin Heidegger, Chemins qui ne menent nulle part, Gallimard, 1962, p. 181). Мы также помним о многозначности символов, которой занимается герменевтика, а также о бесконечных изменениях в корпусе священного писания и богословских систематизациях.

Когда ранее шла речь о собственных ценностях язычества, обычно перечислялись такие черты, как отчётливо аристократическое представление о человеческой личности, этика, основанная на чести («стыд», а не «грех»), героическое отношение к трудностям существования, прославление и освящение мира, красоты, тела, силы и здоровья, отказ от «загробных миров», неразделимость эстетики и морали и т. д. С этой точки зрения наибольшей ценностью является, без сомнения, не «справедливость», истолковывающаяся в сущности как эгалитарное уравнивание, а всё то, что позволяет человеку превзойти себя; для язычества взгляд на результат того, что составляет каркас существования, как на «несправедливость» является чистой бессмыслицей. В языческой этике чести место антитез морали греха: хороший — плохой, скромный — безрассудный, покорный — гордый, слабый — высокомерный, скромный — надменный и т. д. занимают классические антитезы: благородный — низкий, храбрый — трусливый, почтенный — бесчестный, красивый — уродливый, больной — здоровый и т. д. Соглашаясь со всем этим, мы всё же считаем, что главное отличие заключается в другом. Оно заключается в отказе от дуализма.

Расширяя то, что Мартин Бубер сказал по поводу иудаизма, мы полагаем, что иудео-христианство определяется скорее теми отношениями между человеком и Богом, которое оно, предлагает, чем верой в единственного бога. Уже давно противоречие между единобожием и язычеством не сводится к простому спору о количестве богов. «Многобожие является качественным, а не количественным понятием», пишет Пауль Тиллих («Систематическая теология»). «Разница между пантеизмом и монотеизмом является не пространственным, а онтологическим вопросом», — признаёт Тремонтан (Les problemes de 1'athisme, op. cit., p. 218).

§ 5

Для Освальда Шпенглера единобожие является порождением определённой души, которая около 300 г. пришла к особому «магическому» представлению о мире, «дублированном» другим миром — миром Божества, которым правит противоборство абсолютного добра и абсолютного зла (которому в символической плоскости соответствует столкновение между светом и тьмой). Согласно этому представлению, мир является куполом или пещерой — театром, в котором происходят события, чей смысл и ставка в которых находятся вне этого театра. Земля — это закрытый мир, «магически» обволакиваемый божественным. «Магическое» сознание не является деятельным: оно представляет собой сцену, на которой сталкиваются темные силы зла и светлые силы добра. Человеческое «я» подчинено божеству, чьим эфемерным образом оно является. Душа отдельного человека приобщается к единой божественной пневме посредством избрания или Благодати. Отдельный человек, как и мир в целом, является местом пресуществления, должного преобразить тьму в свет, зло в добро, грешную природу в искупленную личность.

Мы используем здесь слово «магическое» в его строго шпенглеровском смысле. На самом деле оно не является однозначным. Как мы увидим далее, с другой точки зрения религия Библии должна, напротив, рассматриваться как по преимуществу антимагическая, потому что она осуществляет «расколдовывание» мира — Entzauberung, о котором говорит Макс Вебер. В Библии, где повсюду обнаруживаются следы древних магических действий (среди которых, возможно, запрет в Десяти заповедях на употребление всуе имени, потеп'а и, соответственно, питеп'а Яхве), подобные действия осуждаются как «языческие». В индоевропейских религиях всё по-другому. «Подлинная» магия в них стремится использовать психотехнику, предназначенную для определённой цели: она позволяет человеку сформировать себя в соответствии с определённым планом, она представляет собой изначальное «ноу-хау» приручения человеком самого себя, приручения души сознанием. Уже доказано, что германцы изначально пользовались руническими знаками для магических целей. Один-Вотан является преимущественно богом-магом. Во время основополагающей войны, сталкивающей символически образ жизни великих охотников с образом жизни производителей, порождённым неолитической революцией, он «приручает» ванов при помощи своего волшебства и отводит им гармоничную роль в органичном трёхфункциональном обществе, в котором сочетаются «приручение человека человеком» и «приручение природы». Этот миф знаменует переход от родового, инстинктивного человека-субъекта к отдельному, сознательному человеку-субъекту, который осуществляет «магическое» воздействие на других людей, одновременно порождая условия общественного расслоения, присущего всем постнеолитическим обществам.[11]

На самом деле иудео-христианство является для Шпенглера «магическим» именно по причине своего дуализма. Этот последний не является присущей миру двойственностью, такой, какая имеется в иранском маздеизме, противопоставляющем доброго Бога злому Богу, Бога света Богу тьмы. Напротив, с самого начала он проистекает из коренного различия между миром и Богом. Можно сказать, что всё иудео-христианское богословие основывается на разделении тварного существа (мира) и нетварного существа (Бога). Мир не является Абсолютом. Изначальный источник Творения совершенно отличен от природы. Мир не является божественным. Он не является «телом» Бога. Он не является вечным, нетварным, онтологически достаточным (православие в отличие от католицизма исповедует, что при этом Бог весь и всецело пребывает во всем мире, нет мгновения во времени и нет ни малейшей линии в пространстве, где не было бы Бога, но все земное наполнено его присутствием). Он не является прямым изливанием или способом существования божественного существа. У него нет ни божественной природы, ни божественной сущности. Есть единственный Абсолют, и этим Абсолютом является Бог, который нетварен, не имеет происхождения или становления и является онтологически достаточным. Всё, что не есть Бог, есть творение Бога. Не существует никакого среднего понятия, никакого положения или состояния между понятиями «творить» и «быть сотворённым». Между Богом и миром существует лишь ничто — бездна, преодолеть которую может лишь Бог. Полностью чуждый миру, Бог является антитезой всей чувственной действительности. Он не является гранью, совокупностью, уровнем, образом или качеством мира. «Мир полностью отличен от Бога, его создателя», — напоминал в 1870 г. Первый Ватиканский собор (заседание 3, гл. 1 и пункты 3–4).

Будучи совершенно трансцендентным, заполняя собой всё, не находясь нигде в особенности, Бог содержит в себе целостность мира. Подобным же образом подтверждается объективное существование вселенной. Таким образом, иудео-христианское единобожие решительно порывает с идеализмом. Именно в этом корни «идеологического явления» (Мишель Фуко), заключающегося в разделении слов и вещей с целью утверждения вещей в себе, не зависящих от субъектов, которые их воспринимают и о них говорят, разделении, легшем в основу реалистской доктрины, развивавшейся средневековой схоластикой.