Сергей Крамаренко - Против «мессеров» и «сейбров»

• Название: Против «мессеров» и «сейбров»
• Автор: Сергей Крамаренко
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-17123-1

Вы хотите узнать, что такое везение? Прочтите книгу Сергея Крамаренко, летчика-истребителя, первого аса эры реактивных самолетов, прошедшего две войны.

Ему повезло – окончив училище с двадцатью минутами налета на «ЛаГГ-3», он получил шанс доучиться в запасном полку и только осенью 42-го попал на фронт. Ему повезло, он не попал сразу в пекло боев, а начал воевать, постепенно приобретая боевой опыт. Его сбили, попал в плен, но ему опять повезло, и немецкий офицер отменил расстрел. А вскоре началась наступательная операция Красной Армии, Крамаренко освободили, и после войны он продолжал летать. Его снова сбили в воздушном бою над Кореей, и снова повезло: американский летчик не попал по нему, спускавшемуся на парашюте.

---

Познань

Через несколько дней приходит приказ: перелететь в Познань. Мы в недоумении: наш грунтовой аэродром совершенно раскис, даже машины с трудом проезжают по вязкой земле. Но приказ есть приказ. Командир полка собирает нас, сообщает приказ и говорит, что взлетать будем завтра рано утром, после ночного морозца. При взлете нельзя поднимать хвост, чтобы не скапотировать – то есть не перевернуться.

Наступает утро. Мы с трудом выруливаем: Куманичкин впереди, я справа-сзади, метрах в 15. Начинаем взлет, машина еле движется, кажется, вот-вот перевернется, но с ростом скорости она становится устойчивей. Вот она оторвалась! Теперь вторая опасность – как бы не сорваться в штопор, но «лавочкин» не подкачал. Я набираю скорость и пристраиваюсь к Куманичкину.

Понемногу прихожу в себя после такого акробатического взлета. Линия фронта далеко впереди, и воздушного противника ждать не приходится. Я смотрю на ведущего – его самолет как бы застыл в воздухе, – и позволяю себе роскошь подойти поближе к «Барону» и стать справа-сзади от его машины, метрах в 50. Голова Куманичкина немного склонилась, он, видимо, рассматривает карту полета. Я позволяю себе вторую роскошь: начинаю рассматривать расстилающуюся под нами местность. Везде снег. Белые поля чередуются с зелеными пятнами леса, изредка попадаются дымящиеся населенные пункты. Это все еще горящая Польша: здесь немцы еще продолжали все жечь при отступлении.

Вдруг впереди показывается город. Сейчас я уже не помню его названия, но он даже сверху показался мне каким-то аккуратным, и ни одного дымка! Видимо, здесь уже не было сопротивления. Высота небольшая, и я успеваю заметить несколько остроконечных домов. Только тогда я начинаю понимать, что это уже немецкий город. Под нами Германия. Я прислушивался к себе, пытаясь понять, ощущаю ли я что-то особенное? Ведь я, украинский паренек из маленького села, летел на самой лучшей в мире боевой машине над территорией страны, пытавшейся покорить мир. А ведь в детстве я сам учил уроки при керосиновой лампе, а иногда даже и с лучиной. И до семнадцати лет пил чай с солью, так как сахар был чуть ли не на вес золота. Но все это как-то не смущало меня: я знал, что впереди сказочное будущее и надо только подождать. И вот это будущее настало, я над логовом фашизма: «дранг нах остен» обернулся «драпаньем на запад».

Но сейчас все казалось очень обыденным... Мерно гудел мотор, внизу чаще проносились города и деревушки. Наконец показался большой город: большие здания даже издали производили впечатление. А вот и длинная белая полоса со стоящими возле нее крестиками самолетов. Ведущий выпускает шасси, идет на посадку, я следую за ним. Мы касаемся земли, самолет бежит без обычных колебаний. Под нами бетон – это первая немецкая бетонная взлетно-посадочная полоса. Мы заруливаем на стоянку и становимся рядом со старыми знакомцами – «Фокке-Вульфами-190». Какие они сейчас мирные! Только стволы шести пушек хищно нацелились вперед. В воздухе они сеяли смерть, а теперь уже никогда больше не выпустят ни одного снаряда...

Нас разместили на отдых на вилле какого-то фабриканта, и после ужина мы с удовольствием растянулись на мягких перинах. Положение завоевателя имеет и свои крупные преимущества!

На другой день начинается обычное боевое дежурство. Попарно мы дежурим в кабинах, но фронт далеко, уже на реке Одер. Мы чувствуем, что ждать налетов не приходится, и это расслабляет. Тогда мы вылезаем и начинаем осматривать немецкие самолеты, затем очередь доходит до огромных ангаров. Они буквально начинены полусобранными самолетами. Оказывается, мы ходим по цехам огромного самолетостроительного завода, выпускавшего «фокке-вульфы». Сколько их здесь, так и не взлетевших? Сколько же надо было бы вести с ними воздушных боев?

Наконец эта мертвая техника начинает как-то подавлять нас. Ходишь как по кладбищу с рядами мертвецов... Мы снова выбираемся на аэродром. День уже заканчивается, и я отпрашиваюсь у Куманичкина посмотреть, как устроились наши техники. Иду по заснеженной дороге по краю аэродрома и вдруг замечаю что-то чернеющее из-под снега. Отбрасываю снег и отшатываюсь: под снегом проступает человеческое тело в зеленой шинели. Это убитый немецкий солдат. В стороне второй, третий. Видимо, они погибли, защищая аэродром, а хоронить их было некому и некогда.

Техники наши жили в служебном помещении. К лежащим по соседству мертвецам они привыкли, но старались обходить их стороной. Таких «подснежников» много лежало тогда по дорогам Германии. Простившись с техниками, я засветло поспешил к себе на ужин, но был остановлен двумя танкистами:

– Эй, земляк, куда спешишь? Да ты никак летчик! Как на грешную землю попал?

– Да вот на вас посмотреть собрался, а то прикрываешь вас, а не знаешь кого.

Так, слово за словом, мы познакомились. Оказалось, что это и на самом деле мои земляки, откуда-то из-под Полтавы. Это событие необходимо было отметить, и через час я уже сидел с танкистами за столом и пил за дружбу танкистов с летчиками, за прекрасный танк Т-34 и за не менее прекрасный самолет Ла-7 (на него мой полк был перевооружен в июне 1944 года, когда я выздоравливал после ранения).

Рассказам, как и тостам, не было конца. Всегда интересно слушать товарищей по оружию, а тем более другого рода войск! Вернулся я уже за полночь. Комэск, Иван Иванович, на другой день встретил меня хмуро:

– Где был?

– У танкистов.

Вид у меня, наверно, был очень выразительный, так что Иван Иванович промолчал и только махнул рукой:

– Убирайся с моих глаз долой!

Хорошо, что вылета ни на этот, ни на другой день не было: аэродромы на Одере еще не были готовы принимать нас. Через неделю командир собрал нас:

– Завтра вылетаем на прифронтовой аэродром возле реки Одер. Учтите, мы будем в 80 километрах от Берлина, в зоне действий истребительной авиации ПВО Берлина, а там собраны лучшие летчики Германии, да и вся фронтовая авиация скопилась там. Требую предельной внимательности!

Дальше шли обычные распоряжения, кому за кем вылетать, в каком боевом порядке лететь. Новым было только распоряжение подходить к аэродрому на бреющем, то есть на высоте 20—30 метров, чтобы не засекли немецкие радары. Основные указания я получил потом от Куманичкина. Он просто сказал:

– Понял?

Отвечаю:

– Понял.

– Главное: крути больше головой.

– Есть крутить!

Это означало, что необходимо было больше внимания уделять осмотрительности, особенно сзади, чтобы не подвергнуться внезапному нападению немецких истребителей.

Перелет прошел без особых приключений. Непривычно было только заходить на посадку над верхушками деревьев, но мне помогало то, что я «уцепился» за самолет Куманичкина и, повторяя все его движения, зашел и произвел посадку.

Эта постоянная осмотрительность, необходимость видеть все вокруг, особенно сзади, так вошла в привычку, что уже много лет спустя я, идя с женой по улицам Москвы, часто слышал:

– Перестань оглядываться. На кого засмотрелся? Кого высматриваешь?

Все мои попытки объяснить, что это кручение головой не один раз спасало мне жизнь, не помогало. В конце концов я стал меньше оглядываться, хотя даже сейчас, многие десятки лет спустя, проходя ночью по пустынным улицам Москвы, стараюсь держать в поле зрения все пространство вокруг, особенно сзади...

Аэродром Морин

Самолет, покачиваясь, бежал по зеленому полю аэродрома Морин. В конце пробега Куманичкин свернул вправо и по сигналам встречавших подрулил к лесной опушке. Я рулил за ним. У деревьев меня уже ждал техник. После обычных вопросов: как прошел полет, как работал мотор и какие есть замечания – он сообщил, что жить мы будем на окраине города, километрах в десяти отсюда.

За разговорами самолет развернули и втащили хвостом под высокие деревья. Спереди на мотор и крылья набросали несколько веток. Издали не разберешь: куст это или самолет, – а сверху вообще ничего не заметно. В этом мы потом не раз убеждались, пролетая над нашим аэродромом: он выглядел как обычный лес с большой поляной в нем.

В это время показалась еще группа наших истребителей, затем еще, и к вечеру весь полк перебазировался на новый аэродром. Каждая эскадрилья занимала одну из сторон аэродрома. Поскольку Куманичкин был штурманом полка, наша пара располагалась возле КП полка. Рядом с нами разместился заместитель командира полка майор Иван Кожедуб со своим ведомым Титаренко – начальником воздушно-стрелковой подготовки. По другую сторону КП стоял самолет командира полка – Павла Федоровича Чупикова.

Вечером мы поехали на отдых. Летчики и штаб полка располагались в имении какого-то сахарозаводчика. В опустевших цехах сахарного завода вездесущие снабженцы ОБАТО[6] нашли чаны со спиртом. Одну канистру принесли и в летную столовую, но начинать пить ее никто не решался, поскольку совсем недавно три солдата ОБАТО отравились метиловым спиртом и двое из них погибли. Куманичкин моментально вышел из положения: