Александр Котов - БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ

• Название: БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ
• Автор: Александр Котов
• Жанр: Советская классическая проза

---

«К сожалению, - продолжал рассуждать сеансер, только что забрав черного слона, неосторожно подставленного под бой одним из противников, - люди забыли, какого труда это выступление требует от гроссмейстера. Сколько нервной нагрузки, чисто физических сил. Сорок досок, расстояние между ними - метр, партия длится примерно пятьдесят ходов. Значит, получается, - быстро подсчитал Ласкер, - два километра медленной ходьбы. Пятьдесят кругов, не говоря уже о нагрузке на мозг, две тысячи раз нужно нагнуться к доскам, столько же сделать взмахов рукой и передвинуть фигуры».

Ласкер тут же вспомнил: москвич Николай Рюмин, больной туберкулезом, жаловался ему, что труднее всего для него делать именно эти две тысячи движений руки!

Сделав еще два круга, Ласкер в середине третьего вдруг в изнеможении остановился около одной из досок. Опять! Слишком часты стали в последнее время эти приступы. Язык немел, терял чувствительность и будто разбухал до невероятных размеров, заполняя весь рот. Перед глазами все кружилось с каждой минутой сильнее и сильнее. В бесконечных комбинациях повторялись белые и черные квадраты, белые и черные фигурки, белые и черные лица. «Откуда могут быть черные лица?» - на миг подумал Ласкер, но тут же сообразил: он же в Америке, в сеансе играют два негра.

«Только не подавай вида! - сам себе приказал Ласкер. - Стой над доской, будто ищешь лучший ход. Ты ведь имеешь право думать, сколько хочешь. А то дойдет до Марты, переполошится, поведет к доктору. А главное, запретит давать сеансы. Чем тогда будем жить?» Через минуту ему стало немного легче. Сделав ход на доске, он пошел к столику в центре зала, сел на стул. После двухчасового хождения от доски к доске было приятно посидеть, в ногах разлилась истома от долгожданного отдыха. Ласкер выпил стакан холодного лимонада, предупредительно поставленного на столик организаторами сеанса. Из кармана пиджака, висевшего на спинке стула, вынул носовой платок и вытер потное лицо. «Зря расстраивалась Марта, - мелькнула мысль. - Говорил, пиджак не нужен. Еще бы: в такую жару - и в пиджаке!»

Головокружение вскоре уменьшилось, и Ласкер смог рассмотреть ряды своих противников. Сорок бостонцев склонились, над досками, некоторые из них записывали ходы на специальных бланках. На столиках стояло много бутылок, стаканов, бумажных сосудиков с мороженым. Продавцы прохладительных напитков вели сегодня успешную торговлю! За спинами играющих разместились зрители, они же добровольные консультанты. Лениво обсуждали бостонцы достоинства или пороки того или иного хода. Жарко, не до шахмат. Нужно быть поистине энтузиастом, чтобы играть в такую погоду! А с другой стороны, когда еще представится случай сыграть с самим Эммануилом Ласкером?

Ласкер поднялся со стула и пошел к доскам. После отдыха ноги передвигались с трудом. «Стар стал, - сокрушенно покачал головой шахматный ветеран, - трудно теперь давать сеансы. Эта работа вообще каторжная, сам всегда предупреждал коллег: не увлекайтесь сеансами! Они резко отражаются на здоровье, снижают силу игры мастера. И вот в конце жизни нарушаешь собственные заветы. Но что делать, иначе умрешь с голода! Как нелепо получилось с этим отъездом из Москвы, как хорошо там устроились! Интересная была жизнь, работа. И не только в области шахмат, уже успел тогда завоевать авторитет среди математиков. Какую книжку выпустил, высоко оценили ее московские профессора. В Москве не пришлось бы теперь бегать по сеансам!…

А Марта зря переживает, думает, что сама разрушила собственное счастье, - подумал Ласкер, вновь автоматически делая ходы на досках. - Считает, что ее болезнь задержала наш возврат в Москву». Нет, если быть справедливым, не только одно это. Вскоре после их приезда в Нью-Йорк, из Москвы стали поступать ошеломляющие сообщения. «Нарком Крыленко снят с работы, - гласили телеграммы агентств. - Он слишком много играл в шахматы и занимался альпинизмом». Через несколько дней еще одна новость: Крыленко арестован, он - враг народа. Ничего не понять! Сподвижник Ленина в революции - и враг. Мало что объяснила ж речь прокурора Вышинского: «Николай Крыленко искажал высказывания В. И. Ленина о советском суде». Что же, за это арестовывать?!

Как было возвращаться? Именно Крыленко связал Л аскера с математиками, это он руководил шахматной жизнью страны, помогал мастерам. Что говорить: многое из того, что было сделано для Ласкера в России, сделал Крыленко. Как же было ехать? Арестованы и другие шахматные руководители - Гольц, Сулковский. А сколько еще?

Ласкер сделал еще один круг сеанса, еще один. Он устал, ноги слабели, голова становилась тяжелой, соображала плохо. Утомленный, он начал допускать грубые ошибки: одному даже проиграл целую фигуру. «Держись! - подбадривал сам себя Ласкер. - Такое уже сейчас время настало, всем теперь плохо». Пала Франция, Гитлер захватил почти всю Европу. Шахматисты разбросаны по всему свету, многие погибли. Но шахматы живут! Где-то он читал: даже на фронте в перерыве между боями играют фигурками, слепленными пз хлеба.

Разбросала война и гроссмейстеров. Капабланка здесь, в Нью-Йорке, коммерческий советник кубинского атташе, вспоминал на ходу Ласкер. Тартаковер в Англии, в войсках Сопротивления. Англичанам трудно произносить его имя, и его стали именовать: лейтенант Картьер. Мечется по свету Алехин, то он служил во французской армии, теперь играет в шахматы у немцев. Какую странную статью показывали недавно друзья. Подписано «А. Алехин». Ругает Стейница, Ласкера, Файна. «Нет, не верю, что-то здесь не то! Это не алехинский стиль письма, слишком смешно и глупо! Наверное, проделки фашистов, мне-то лучше всех известно, как они поступают. Недавно выпустили календарь «Раннефорт» - в списке известных шахматистов нет Эммануила Ласкера!

Алехин так всегда тепло говорил обо мне, а теперь смешно даже читать эти фашистские бредни. Какую речь он произнес в Цюрихе в тридцать четвертом году. «Эммануил Ласкер, - говорил тогда Алехин, - всю жизнь был моим учителем. Его книга «Петербург 1909 года» была моим путеводителем. Я изучал снова и снова каждую идею, высказанную в ней Ласкером, многие годы я имел эту книгу с собой дни и ночи. Идея о том, что шахматы - искусство, не могла бы осуществиться без Ласкера». Какие сердечные слова! И теперь эта безграмотная галиматья. Ручаюсь, это написал не Алехин!…

Ох, какой интересный эндшпиль! - вдруг удивился Ласкер, задумавшись над одной из позиций сеанса. Увлекшись расчетом вариантов, он вскоре забыл и об Алехине и о статьях. - Поистине замечательная позиция. Обе стороны проводят пешки в ферзи, затем новый ферзь белых лесенкой приближается к неприятельскому королю и дает мат. Настоящий этюд, и какой красивый!» С минуту Ласкер продумал над позицией, окончательно проверяя варианты, затем сделал ход. И вот он уже около другой доски, потом у третьей.

Полный круг обошел сеансер, еще один. Какому-то худому господину он объявил мат. Слава богу, одной партией меньше! Ноги так устали. Нужно играть быстрее, поздно уже. Не опоздать бы па обратный поезд. Круг, еще один круг. Ох, как болят ноги! Хотя бы на минутку присесть. Скоро десять, уже четыре часа ходишь по этому загону. Круг, еще круг. Вдруг опять похолодел кончик языка, и сразу все завертелось перед глазами. Поплыли куда-то столы, противники, лица. Но нужно ходить, ходить. Поздно, пора кончать сеанс. Круг, еще один круг. «Ничего не вижу!» На одной доске сделал даже невозможный ход. Сорри, извините! Опять шаг вбок, наклон, короткое раздумье. Движение рукой, фигура передвинута. Еще шаг вбок, наклон, раздумье. Бродишь, как зверь, обложенный гончими! И все доски, доски. Ненавистным стало на секунду это множество полированных фигурок. Чтобы не упасть, Ласкер ухватился рукой за ускользающий стол. Белые, черные квадраты задвигались быстрее. Замелькали белые, черные фигуры, белые, черные лица. Как тяжело! Только бы не упасть, только бы доиграть сеанс. Вот проклятый приступ! Тише, как бы не узнала Марта. Как бы не узнала Марта…

Марта узнала и повела Эммануила к врачу. Тот долго слушал сердце, измерял кровяное давление. Потом ощупывал голову, заглянул в раскрытый рот. Царапал какими-то иголками грудь, мял суставы. В конце концов, доктор остался один на один с Мартой и о чем-то долго с ней говорил. Когда жена появилась, Ласкер сразу понял - конец. Они медленно шли по ночному Нью-Йорку, беседовали о чем-то совсем постороннем, а в голове Эммануила было одно - конец. Марта сообщала, как доктор рекомендовал лечиться, а Эммануил с удивлением глядел на нее: зачем? Все равно - конец.

Родные обычно не рассказывают безнадежно больному всю правду о его болезни. Зачем расстраивать, лучше держать его в неведении или говорить только ободряющие слова. Наивные люди, они не учитывают, что кроме языка слов, есть еще язык жестов, выражений лица, взглядов. Как можно быть двадцать четыре часа рядом с умирающим и не выдать своих истинных чувств? Ласкер ничего не говорил Марте, но по тому, как она изредка взглядывала сбоку на шагающего Эммануила, как временами тяжело вздыхала, Ласкер понял - близится вечное расставание.