Антон Борисов - Кандидат на выбраковку

• Название: Кандидат на выбраковку
• Автор: Антон Борисов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008

Эту книгу стоило бы продавать в аптеке, наравне с антидепрессантами. И не только оттого, что свои повседневные проблемы меркнут на фоне исковерканной жизни российского инвалида. А еще потому, что меж страниц сердцем бьется суждение — что бы не приключилось, не сдавайся! В нескольких местах сломана правая рука — учись писать левой. Весь мир — из положения лежа — ползи. Адская боль от ежесекундных переломов — терпи. Отец стыдится тебя, маленькая сестра бьет — прощай! Родная мама желает тебе смерти — все равно люби! Какая же должна быть сила духа, воли и любви в сердце, чтобы на протяжении всей жизни, описанной в этом горько-откровенном дневнике, чтобы не сдать Ему бы сильное тело, и он бы двигал горы, крутил земной шар! И проникшись этой идеей, ты не замечаешь, как сам начинаешь вертеть его…

---

Наташка пришла попрощаться.

— Антон, а ты что будешь делать? Все почти разъехались.

— Я тоже, возможно, скоро уеду. Может быть, меня заберут, — сказал я неуверенно.

— А давай напишем записку твоим? — вдруг предложила Наташка.

— Какую?

— Я сейчас напишу.

Она села около моей тумбочки и стала что-то царапать шариковой ручкой.

— Вот, смотри!

Перед моими глазами оказался листок бумаги, на котором было написано: 'Мать, почему ты не забираешь меня?… — а дальше очень грязное ругательство.

— Нет, я так не хочу! У меня очень хорошие и мама, и папа.

— Хорошие? Да ты им не нужен. Ты же видишь, не хотят они, чтобы ты ехал домой.

— Нет. Порви то, что написала. Порви!

— Хорошо. Ну, я пошла. Может быть, еще увидимся. Пока.

Она протянула мне руку.

Через два дня за мной все же приехал дед. Когда я очутился дома, то понял, что здесь меня не только не ждали, но и не желали видеть.

— Ты что ругательные письма пишешь? — с порога набросилась мать.

— Какие письма? — я ничего не понимал.

— Вот это письмо, — она протянула мне ту самую Наташкину записку. — Оно оказалось в нашем почтовом ящике. Лежало без конверта.

— Но я этого не писал. Ты же видишь, что это не мой почерк?

Мама все равно не поверила: 'Тут твоя подпись'.

Моя подружка Наташа перестаралась. И без того меня считали здесь лишним. Я видел это в вопросах и взглядах сестренки, которая уже давно привыкла к тому, что она главная в этой семье и все внимание должно уделяться ей одной. Я читал это в поведении матери, в ее глазах, когда она что-то делала для меня. Нет, ей не приходилось 'выгребать' из-под меня, или что-то подобное. Но, тем не менее, я не мог обходиться без посторонней помощи. Мне нужно было помогать мыться, давать еду, воду, выносить баночку с мочой и пакеты с калом, нужно было постоянно помнить, что делать со мной, если они захотят поехать куда-нибудь. Мать была уверена — она тратит силы напрасно, никакой пользы от меня в будущем ожидать не приходится — я дерево никогда не принесущее плодов — вот что говорили ее глаза, вот что я в них читал.

Я читал это и в глазах отца, которого видел редко. К тому времени, его назначили директором рыбного завода; он работал допоздна и часто по выходным. Иногда, он заходил в нашу с сестренкой комнату, садился напротив меня и, очень трудно выразить, каким был его взгляд. Я не видел в нем ничего, что очень хотел бы видеть. Ясно, очень отчетливо я прочитывал только укор: 'Что же ты так подвел меня, сын?

* * *

В июне, практически сразу после моего появления дома, мать решила, что лучше всего нам поехать на дачу и там провести месяц — самое жаркое время года. Кондиционеры для рядовой советской семьи в то время были приборами просто космической недосягаемости. Наша семья не считалась бедной — все же, отец имел престижную должность, тем не менее, кондиционера у нас не было. Я вообще не слышал о кондиционерах в то время, хотя астраханский климат, летом, переносится очень тяжело. Температура порой поднимается выше сорока градусов по Цельсию в тени. Поэтому, отец согласился с матерью, несмотря на то, что ему приходилось каждый день бывать на рыбзаводе. Но у родителей имелся автомобиль 'Жигули', приобретенный ими уже после переезда в Астрахань на деньги, заработанные отцом на китобойных промыслах.

Был назначен день переезда. Я ожидал от него переломов, так как при переезде меня обязательно начнут переносить. И не один раз. Утром назначенного дня мама о чем-то говорила с отцом, перед тем, как он отправился на работу.

— Сынок, мы сейчас с Таней уедем, а после шести часов приедет папа и привезет тебя.

Мама поставила на пол тарелку с обычным моим завтраком и обедом: два сырых яйца, хлеб, соль и чай. Я остался ждать отца. Однажды, когда мне было четыре года, меня так вот оставили одного. Я ждал, ждал, ждал родных. Обычно ничего страшного не происходило, но в тот день, точнее в тот вечер, они сильно запоздали. Когда растворились последние солнечные лучи, проникавшие в нашу квартиру, стало темно. Освещение я включить не мог. Оставалось только по-щенячьи подползти к входной двери и, вглядываясь в тончайшую полоску света у самого пола, прислушиваться к шагам на лестнице. Проходили мимо люди: вот кто-то вошел в квартиру напротив, кто-то поднялся этажом выше. Я хорошо научился слышать и различать все, что делается снаружи. У меня не было возможности выйти и посмотреть, но у меня имелись уши. Я все время вслушивался в шумы, в звуки, ждал, когда в дверной замок вставится ключ — я узнал бы этот звук из тысячи самых разнообразных звуков. Но было тихо.

И тут мне стало страшно. Не за свою жизнь, а что больше никто никогда не придет и я останусь один, в этой пустой трехкомнатной, страшной квартире.

Я заплакал. Сначала тихо. Потом громче — вдруг захотел, чтобы меня услышали. Через минуту я уже орал.

К двери подошла женщина из квартиры напротив.

— Что случилось?

— Мама! Мама! Мама не идет! — орал я.

Подошел еще кто-то, они тихо невнятно поговорили. Отошли.

Через какое-то время я услышал долгожданное, спасительное позвякивание в дверном замке.

— Ты что это устроил истерику? — строго спросила мать.

— Чтобы я больше этого не слышал, — почти со злостью бросил отец.

И больше я ничего не боялся. Нет, боялся, конечно, но старался никогда не показывать этого.

* * *

В день переезда на дачу я вновь ждал. Стояла жара. Наша квартира располагалась на первом этаже, окна открыты. На этот раз я слушал улицу. Там, возле подъезда, как и всегда, сидели соседки. Пожилым женщинам делать было нечего, и они, обсуждали живущих, проходящих мимо, всех кого видели.

— Нина, здравствуй! Ты с работы? Посиди с нами, устала, поди?

— Здравствуйте, тетя Лида! Нет, спасибо, я очень устала. Да и ужин готовить нужно. Мой с работы придет, а дома ничего не приготовлено.

— Да и, правда, ты вот все по дому, по дому. Он тебя обижает?

— Нет, что Вы такое говорите, тетя Лида? Он меня никогда не обижает. Выпить любит, но так ведь он работает много, иногда и расслабиться нужно. Я пойду. Позже, может быть, выйду.

— Ладно, Нина, иди. Работаешь ты много, худющая какая. Я ведь знаю, что твой работает много. Молодец он у тебя. Все в дом, — голос у говорящей был сочувствующий, почти жалеющий.

Послышались удаляющиеся по лестнице шаги.

— Она ленивая, да и муж такой же. Как напьется, так бьет ее. Видимо, есть за что, — голос принадлежал все той же 'тете Лиде', которая только что жалела ушедшую соседку.

Зная о злых соседских языках, мать старалась не вступать в разговоры с лавочными 'сиделками'. И очень редко кого-то из них приглашала домой. Хотя, тетушки ее уважали. Во всяком случае, демонстрировали это, когда кто-то из них, приходил 'на минутку' по своим соседским делам: попросить взаймы соли или теста.

Я слушал эти лавочные пересуды, ждал отца и старался прокрутить в воображении как он станет переносить меня в машину: как возьмет на руки, как будет держать, закрывая входную дверь ключом, выходя из подъезда, открывая дверцу машины, укладывая на сиденье, как в это время мне лучше удерживать рукой ногу. Короче, это был обычный процесс: я мысленно готовился к переезду, стараясь предусмотреть все возможное, чтобы не сломаться, а если сломаться, то не в нескольких местах одновременно.

Время подходило к семи вечера, когда я услышал, как в замок вставили ключ — пришел отец.

— Что, сын, ждешь? Я сейчас помоюсь, немного посижу и поедем.

Отец знал о моих переживаниях. Я никому об этом не рассказывал, но он видел, как я напрягался, как менялось мое лицо, в тот момент, когда он или мать брали меня на руки.

Летнее время отец всегда переносил тяжело. У него был псориаз. Это заболевание он приобрел во время одного из загранплаваний. По его рассказам, их корабль попал под радиоактивное облако, в то время, когда они проходили неподалеку от Новой Зеландии. По кораблю объявили тревогу, все укрылись внутри, а он не успел. Облако образовалось в результате испытания ядерного оружия на атолле Муруроа. После того плавания, отец какое-то время провел в больнице. Псориаз проявился позже и всякий раз обострялся в моменты, когда он начинал нервничать. С назначением на должность директора рыбокомбината, отец нервничал постоянно.

Красные шелушащиеся пятна шли по всему телу, чистым оставалось только лицо. В момент обострения они сильно чесались, стягивали кожу. По причине заболевания, отцу приходилось носить рубашку с длинными рукавами даже в летнее время. Никто на рыбзаводе не знал о его болезни, а он очень стеснялся. Пятна выглядели страшно и, хотя заболевание это не заразное, впечатление складывалось отталкивающее. Каждый вечер, вернувшись с работы, он шел в душ, а потом долго сидел в кресле, расковыривая свои пятна, часто до крови. Кусочки отшелушившейся кожи валялись потом по всему полу, и мать за это постоянно ругала отца. Только он не мог иначе. Болезнь протекала мучительно. Отец пытался лечиться у разных специалистов, но ничего не помогало. Мать где-то нашла рецепт мази, которая приносила ему облегчение. Снадобье делалось дома, из компонентов, которые пахли очень неприятно. И только вечером, после того как отец намазывался своим пахучим лекарством, можно было видеть его расслабившимся, отдыхающим от изматывающего зуда.