Спартак Ахметов - Кольцо удачи

• Название: Кольцо удачи
• Автор: Спартак Ахметов
• Издательство: Мол. гвардия
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1989
• ISBN: 5-235-00987-7

---

Оба способа размножения имеют равные права. Они одинаково хороши или плохи.

Согласно концепции академика Л. А. Зильбера, существует ДНК-содержащие опухолеродные вирусы, которые могут встраивать свой генетический материал в наследственный аппарат нормальных клеток. Спровоцированная клетка становится самостоятельной. Она жаждет бессмертия для себя, перестает подчиняться всеклеточным законам. И вот она неудержимо растет, полнеет, делится на две дочерние клетки, на четыре, на восемь, на шестнадцать… Она превращается в раковую опухоль, которая скоротечно подменяет собой многоклеточный организм, тем самым уничтожая его. Хорошо это или плохо?

На определенной стадии рак неизлечим. Не помогают операции (есть даже мнение, что опухоль, увидевшая свет, растет быстрее), лекарства, облучения. Год, другой человек худеет, желтеет, мучается от жестоких болей, не верит в свою смерть и умирает.

Почему же человеческий организм не борется со смертоносной клеткой, как делает это со всевозможными вирусами, бациллами и кокками? Почему не посылает против нее могучих фагоцитов? Потому что она притворяется своей. Она содержит такие же молекулы ДНК и РНК, такие же гены и хромосомы, как и все остальные клетки. Вот если бы в ней распознать чужака! Тогда полчища фагоцитов набросились бы на клетку-отщепенца со всех сторон и пожрали ее. Они изловили бы и съели все остальные раковые клетки. Вот было б пиршество для фагоцитов! Хорошо это или плохо? (Интересующихся этим отсылаем к работам советских ученых Э. Л. Аидроникашвили и Л. А. Зильбера)

6

Камилл действительно убегал с работы. Часами он кружил вокруг больницы, не решаясь зайти к Ларисе. От Инны Ивановны он знал и номер палаты, и часы посещения. Приносил с собой свежие яблоки и сам же их съедал под больничными окнами.

Однажды он все-таки решился и проник в палату Ларисы. Устинович лежала на спине. Левая рука ее топала углом. Локтевой сгиб пронизала тонкая спица, зацепленная в блестящей никелированной подкове. От подковы тянулись тросики, один через два шкива к спинке кровати в ногах, другой, тоже через шкив, — к стене. На концах тросиков подвешены подставки с гирями, как на десятичных весах.

— Здравствуй, — слабым голосом сказала Лариса. — Садись.

Женщина на костылях засуетилась:

— Девочки, пора па процедуры! — И заковыляла к выходу. За ней молча вышла старушка с рукой на перевязи и увела девочку лет десяти с забинтованной головой. Дверь тихонько закрылась.

— Я очень страшная? — спросила Лариса, когда Камилл подтянул табуретку ближе к постели.

— Как тебе сказать…

— Ладно, говорить комплименты ты не научился. Что нового в институте?.. Нет, про институт не надо. Здесь так тоскливо: читать не могу, наушники не работают. Расскажи что-нибудь интересное, а?

Вблизи рука Ларисы казалась иссиня-бледной. Пальцы торчали безжизненно, как на гипсовом слепке, фиолетовые ногти обломались. Такую руку нельзя было целовать или гладить — только жалеть.

Камилл попытался улыбнуться и с искусственным воодушевлением принялся рассказывать заготовленную историю, которую в разных вариантах вычитал у Гете, Шиллера, Дюма и Цвейга. Это был анекдот о знаменитой авантюристке Жанне де ла Мотт, которая украла алмазное ожерелье, предназначенное для Марии Антуанетты. Громкий скандал стал прелюдией к Французской революции и свержению Бурбонов. Позднейшие исследователи выяснили, что Жанна де ла Мотт бежала в Россию и до самой смерти жила в Крыму под именем графини Гише. Ожерелье хранила в черной шкатулке, которую постоянно держала при себе. Однако после смерти графини алмазное ожерелье исчезло. По свидетельству историков, это был шедевр ювелирного искусства — соразмерность, изящество, огненная игра придавали ему невыразимое очарование. Красота Марии Антуанетты заметно потускнела без ожерелья. По-видимому, последующая потеря головы огорчила ее меньше.

Заключительную остроту придумал сам Камилл, надеясь развеселить Ларису. Но та не улыбнулась и задумчиво протянула:

— Я понимаю королеву.

Наступило долгое молчание. Камилл смотрел в открытое окно, за которым летали голуби и ласточки. Он не предполагал, что свидание окажется таким тяжким. Думаешь одно, хочешь сказать другое, а говоришь никому ненужную чушь.

Вдруг лицо Ларисы как-то странно исказилось, пошло пунцовыми пятнами. Губы жалко покривились, подбородок мелко-мелко задрожал.

— Почитай что-нибудь, — едва слышно попросила она.

— Я больше не пишу.

— Совсем?

— Совсем.

— Почему?

Камилл пожал плечами.

— Тогда почитай старое. — Голос Ларисы едва ли не молил. — Почитай «Песню о любви».

Камилл глядел в окно. Потом, едва намечая мелодию, начал:

— Я тебя люблю. Древнее мира эта песня о любви. Светло и нежно льются волосы-ручьи. Мне слаще жизни губы теплые твои. Люблю тебя… Звезды глаз твоих меня согрели, стал я чище и мудрей. Не может быть иной любви, иных друзей. Ты всей вселенной стала, тайною моей — ты вся во мне. Ты вся во мне — и чудо-волосы, изгибы губ, и тайна голоса. Ты вся во мне, в моей судьбе. Тебя я вымолил у бога, ты лишь со мной не одинока. Я как алмаз тебя согрел.

Камилл говорил все тише. Он уже не читал, а хрипло рассказывал о том, что было и минуло. Глаза Ларисы были закрыты, под изогнутыми ресницами набухали слезы. Лицо матово светилось, словно подсвеченное изнутри. Губы пылали.

— Пожалуйста, поцелуй…

И все стало, как раньше.

— Почему ты мне рассказал про ожерелье Марии Антуанетты?

— Просто так.

— Я эту историю лучше тебя знаю. Из-за этого ожерелья пожар случился.

— Как так?

— Хотелось получить дешевый алмаз. Такой дешевый, чтобы любая женщина могла купить себе бриллиантовое ожерелье. Как это сделать? Тяжелый углерод дорог, алмаз из «Тора» идет только на технические нужды. Тогда я подумала, что если облучить антрацит медленными нейтронами, то часть углерода-двенадцать превратится в тяжелый изотоп.

— Молодец! Хорошо придумала.

— Но в антраците оказалось много органического материала, который мешал росту алмаза. Проконсультировалась с химиками. Они посоветовали вытянуть органику при помощи эфира…

— Значит, в холодильнике был эфир?

— Ну да, чтобы остыл и меньше испарялся.

— Ты как ребенок! Эфир надо держать под тягой!

— Пока ее сделают.

7

Через неделю из сороковой палаты выписали молодайку на костылях. На ее место положили загипсованную женщину с ногой, нацеленной в зенит.

Лариса смотрела на Камилла с веселым ожиданием.

— Здравствуй, — сказал он и принялся выгружать банки со свежей клубникой и черешней.

— Не так, не так! — закапризничала Лариса и вытянула губы. Камилл поцеловал ее около уха, ощутив как нежная щека налилась жаром. Теплые и мягкие женские губы раскрылись.

О-о-ох! — выдохнула женщина. — Еще… Как я люблю целоваться!

Камилл гладил бледную руку, угловатые плечи, тоже бледные и прохладные.

— Видишь, уже шевелится? — сказала Лариса и действительно шевельнула гипсовыми пальцами.

— Ого! А ну-ка мизинцем.

— Все, все хорошо. Врач сказал, что через неделю вытащит спицу, а там и выписка.

— Хорошо…

— Еще бы не хорошо! Знаешь, как надоело лежать? Так хочется к тебе сил нет терпеть.

— Бесстыдница ты.

И они опять целовались.

— Как дела в институте?

Она уже вторую неделю интересовалась жизнью отдела. Камилл отвечал уклончиво, но сегодня решил сказать все.

— Знаешь, в отдел тебе возвращаться не надо.

— Почему?

— Почему, почему — по кочану! — Иных слов у него не нашлось. Интересной работы везде много.

— Нет, ты все-таки скажи.

— В общем было собрание…

— А-а-а, понимаю! Ты сидел в уголочке и молчал. Комсомольско-молодежная Таня Боровик выступила с «пламенной» речью. Замдиректора Михайлов, конечно, орал и пучил от натуги глаза. — Все это было настолько достоверно, что Камилл невольно улыбнулся. Лариса едко продолжала:- Андреев лил крокодиловы слезы и становился на колени. В результате его простили, а меня…

— Андреев уволился. «И в кубе» берет тебя на участок.

Начальника алмазного участка Инну Ивановну Игнатьеву звали в институте «И в кубе» или просто «Кубышкой».

— Здрасти! Что я там буду делать?

— Будешь по-прежнему выращивать алмазы.

— Торчать у «Тора», да? Я исследователь, а не технологическая дама! Я хочу заниматься углем!

Усманов смотрел в открытое окно. Небо было высоким, безоблачным и голубым. С него словно стекал зной и собирался над землей в виде непрекращающегося птичьего щебета, яркого огня цветов и зыбкого марева над асфальтированной аллеей. Неторопливо пролетела ворона, посматривая по сторонам. Высоко, высоко стригли небо две ласточки. «Что-то их в этом году мало, — подумал Камилл. — Уж не попала ли стая над морем в шторм? Бедные птички!.. Впрочем, за такое жаркое лето они, наверное, успеют вывести и выкормить два потомства. А осенью все небо будет в ласточках».