О`Санчес - Суть острова

• Название: Суть острова
• Автор: О`Санчес
• Жанр: Современная проза

Роман завершен. Я хотел, чтобы роман вышел необычным, но чтобы необычность его проступала перед читателем постепенно. Я надеюсь, что роман вышел захватывающим, но он — не фэнтези и не боевик. Название романа — великое дело. Для этого романа я искал его года два. И придумал, и удивлен, насколько хорошо оно подходит. «СУТЬ ОСТРОВА» — вот его название. Роман состоит из двух равных частей, каждая из которых имеет свое подназвание. Первая часть: «Суть о'строва» Вторая часть: «Суть острова'». В первом случае слово «суть» существительное, во втором — глагол множественной формы (суть = имеют место быть), в первом случае слово «острова» — существительное единственного числа в родительном падеже, во втором — «острова» — существительное множественного числа в именительном падеже. Общее название — читается вслух на усмотрение читающего.

Автор.

---

"Да, господин Чейн очень благодарен и просит оставить то, что вы хотите передать, у меня. Сам он, к сожалению, отсутствует в данный момент, но сразу же свяжется с вами, я ему обязательно передам». Реально такое развитие событий? Реально и без обид реально. Фотографий собственных, что ли, ему не хватает? Или желающих продолжить внезапно вспыхнувшую дружбу? Или даже любовь?.. «Дорогой Чил! Пишут тебе Кармен и маленький Джанго. Помнишь тот прекрасный лунный вечер в Фибах, куда ты приезжал на съемки, и нашу внезапно вспыхнувшую любовь? Ты шептал, что я дерзкая и упоительная, и мы были счастливы. Любимый, я до сих пор берегу в сердце каждый миг, каждое мгновение той незабываемой встречи. Мне ничего более не надо от жизни, потому что наш малыш Джанго — взгляни на фото! — так напоминает мне тебя, твои глаза, твою обворожи…» Любой звезде шоу-бизнеса мешками носят подобные письма с фотографиями плодов внезапной мимолетной любви, якобы вспыхнувшей прямо на сцене или в гримерке… Чилли мне сам рассказывал. А уж просто закадычных друзей у суперзвезд… Полагаю, столько их возле каждой крутится, что… Так зачем же сказку разрушать? Лучше уж слушать завистливые завывания коллег и подруг, и скромно отмахиваться от подзуживаний возобновить знакомство… Итак, кто я? И не политик, и не строитель, и не менеджер… Рисую, вот… В домашних условиях, после работы, когда свободная минутка выпадет. С ленью борюсь, а чаще — ленюсь, и вы себе просто не представляете, как мало бывает на свете свободных минуток, способных справиться с приступами лени. Рисую. Все мои скромные компьютерные экзерсисы ровным счетом никого не интересуют, даже Шонну. Поначалу дети любопытствовали, но и их быстро утомили бесконечные разноцветные беспорядочные пятна и кубы с шарами, вместо зверушек и цветочков с человечками… Мой кабинет постепенно захламился альбомами, литографиями, бумагой для принтера, картриджами, програмными дисками… Это при том, что и красок с кисточками не стало меньше… Может, пылью они покрываются почаще, чем в докомпьютерную эру, но я и дедовские способы нанесения изображений на плоскую поверхность стараюсь не забывать… Короче говоря, я бы хотел, мечтал зарабатывать на жизнь как художник, но в этом качестве я напрочь никому не нужен и нигде неизвестен. На работе в фирме «Сова» меня весьма ценят, почему-то, но — не живу я работой, не горю на ней… А секунды-то… Секунды-то убегают.

Одним из побочных результатов размышлений о быстротекущем времени получился очередной контакт с отцом, а началось с того, что он мне позвонил. Если бы не позвонил, я сам, быть может, и не скоро бы о нем вспомнил… А так — сразу почувствовал укоры совести: я тут живу себе, вполне счастливо, сытый, в холе, в тепле, а он, весьма возможно и скорее всего, что… Как себя ни оправдывай, а свинство в образе мыслей — всегда свинство. Дело было на работе, и хорошего я не ждал от его звонка, это понятно. Однако, не пристало мужчине быть малодушным и трусливым. Поздоровались, и я сразу быка за рога:

— У тебя все в порядке?

— Да, все нормально.

— Точно?

— Да. Просто, вот, позвонил… Узнать, как вы там? Шонна, дети?

— Все отлично. Знаешь, по служебному на эти темы неудобно болтать, давай встретимся сегодня после работы и поговорим очно.

На работе у меня не труд в эти дни, а сплошная писанина: по итогам квартала я обязан создать, во-первых, итоговый отчет, а во-вторых и в главных — покрыть бумажками все оперативно сделанное ранее. Знаете, как это бывает: работаешь, даешь результаты, а письменные обоснования все откладываешь «на потом», копишь за собой должок, вместо того, чтобы сходу сопровождать писульками все, тобою содеянное за каждый рабочий день. Не мною выдуман сей порядок: даже самое высокое наше начальство не может отменить для себя рутинную писанину, ибо принято на государственном уровне и обязательно для «силовых» организаций. От руки, между прочим! Никаких тебе секретарш в этом вопросе и типовых, на компьютере созданных «отмаз»… Хранится вся эта бредовина пятнадцать лет ровно и только потом уничтожается согласно заведенному в государстве Бабилон, также до колик забюрократизированному порядку.

Я, за годы работы, два раза получал выговорешники за несвоевременность написания отчетов, и это еще по-божески: Бобу Бетолу, например, дважды-трижды в год по «строгачу» вкатывают. Когда-нибудь ему это обязательно аукнется по-серьезному, но он принципиально не задумывается о будущем, надеется «сдохнуть молодым». Ну-ну…

Это я первый предложил отцу встретиться, хотя, повторюсь, не испытывал к этому ни малейшей душевной склоннности. Но… Если у меня, молодого и здорового, количество отмеренных мне секунд ограничено, то это еще не повод, чтобы пожадничать и не потратить некоторое их количество на человека, который дал мне жизнь, и у которого этих секунд осталось… поменьше чем у меня. Я безо всяких обиняков собирался усадить его в мотор и покатать по городу, никуда не приглашая и ничего не объясняя… Ну, и помочь наличными слегка, тем более, что был в этот момент при деньгах. Поэтому мы сбили в телефонном разговоре общее время, место встречи и до вечера прервались.

Унылый и строгий Бабилонский натюрморт: осень, сумерки, дождь. Иногда я ловлю себя на мысли, что вот такое вот мгновение, я бы с превеликим удовольствием растянул бы на пару-тройку часов, так уж оно мне, моему душевному настрою, в унисон … Из всех четырех времен года, я предпочитаю осень, на втором месте весна. Потом лето, а уж зиму терпеть не могу, за ее оттепели, морозы, сугробы, черно-белые пейзажи… Не сугробы в Бабилоне — а серые бисквиты с черными грязевыми прослойками: бац оттепель! — подтаяло. Хрясь мороз! — застыло. Потом сверху свежим снежком — и цикл повторяется… И еще ковры чистить… Не люблю я это время года! Доводилось мне бывать зимою в провинции, почти на наших же, бабилонских широтах, ну, может, чуточку севернее… Не знаю… То ли это впечатления туриста, то ли в самом деле, как сказал поэт: «В провинции и климат простоват: зимою стужа, летом пыль да солнце…» Если уж зима континентальная, так это мороз, синее небо, бодрость, свежесть, даже лыжня под ногами повизгивает и похрюкивает от удовольствия… Снег сахарный, чистый, дети с горок катаются… Все румяные, веселые. А у нас Шонна не успевает грязь с вещей счищать, с моих и с детских. Сама же каким-то образом умудряется всегда чистой оставаться…

Осень в Бабилоне чище, строже зимы и бесконечно красивее. Кленовый красный листище — шлеп крылами! и прилип к ветровому стеклу справа, напротив пассажирского сидения. Здоровенная такая бабочка, в две моих ладони, мне даже сметать его со стекла показалось жалко, раз не мешает обзору. «Сиди, отдыхай, — говорю, — со мною покатаешься» … Но — нет: сдернуло его на повороте и унесло куда-то. Даже усилившийся дождик меня сию секунду не достает, не раздражает, а как бы наоборот… Дома все более-менее, на работе — пока без приключений и нервотрепки, если не считать пролитых ведер чернил и пота, матушка здорова, отец в относительном порядке, если не врет… Во всяком случае, номер телефона по-прежнему помнит и голос трезвый. То есть, состояние духа у меня ровное, и я, разбавив легкую меланхолию легкой же улыбкой, готов был бы часами кружить на моторе в бабилонских сумерках, подрезать и давить колесами дождевые спелые колосья… Но всегда на пути этому случается помеха: либо настроение быстро заканчивается, либо маршрут, либо дождь. А чаще — самые сумерки: слишком уж они мимолетны. Фонари постепенно, словно бы спросонок, зажглись навстречу ночи, прохожих мало, до зимы далеко. Отца я не сразу узнал: стоит в условленном месте мужичок в легкой курточке, кепка с коротким козырьком, зонт в руке…

— А где, — думаю, — папахен?

Вдруг мужичок зашевелился, очки протирает в мою сторону… А это он и есть! В очках. Ну дела. То есть, он явно так и не запил с момента нашей последней встречи и даже приоделся как-то… по-человечески. Ни дать ни взять — малоимущий пенсионер, не мот, и не кутила, но и не голытьба… Я моментально сориентировался и, вместо того, чтобы прятать себя и его от дождя и глаз людских в личном моторе, повез его, будто бы так и собирался с самого начала, в кофейню, но не в ту, где я ворковал с госпожой Лесси из универсама, а в другую, попроще и подемократичнее.

Мотор я успел закрыть, а зонтик-то в багажнике, ну, мы вдвоем под отцовским — хоть он и, прямо скажем, не вполне зонт… — благополучно добрались до кафешки, благо идти было всего метров тридцать. Да… черт побери… Время… Он идет, такой (зонтик я перехватил), пониже меня ростом, заметно поуже в плечах, седой, сутуловатый… А ведь когда-то я за его руку цеплялся и она, такая громадная, едва помещалась в моей ладошке…

Там мы заказали чаю по полной программе: горячее молоко, черный особый чай, пузатые уютные чашки…

— Есть будешь, пап?