Феофан Липатов - Байки

• Название: Байки
• Автор: Феофан Липатов
• Жанр: Философия

Несгибаемый Феофан Феофан Липатов- это поэтическая Атлантида, затерянная в российской глубинке, большое, доброе Сердце, в котором живёт "душа России – мать-деревня". Поэт, композитор, юморист, прозаик. Человечище, глыба, самородок."Феофан Липатов – человек, внимательно всматривающийся в русскую природу, причудливые сложные человеческие отношения. Он чутко улавливает движение берёзового листа, травинки, стремится выстроить стихотворение по законам литературного письма, внимателен к художественной детали. Поэт понимает, что надо сказать своё собственное слово о природе, о человеке, о женщине, о России, что стихи должны быть написаны, как сказал Иван Елагин, "глазного нерва кончиком". Очень важно найти свою тему, сказать своё, незаёмное слово, избежать вторичности.Феофан Липатов – человек даровитый, извечно занимающийся поэзией, обладающий своим видением мира, знающий радиацию точно найденного слова." В.И. Бурдин, Т.А. Кузнецова, преподаватели Пермского государственного университета. (Из рецензии на рукописный сборник стихотворений Ф.Н. Липатова) "После встречи с Феофаном Николаевичем я поняла, что не могу не попытаться рассказать об этом человеке, настолько он поразил меня своей безграничной любовью. Любовью к людям, жизни.В наше неспокойное время, когда каждый день мы узнаём о гибели людей, террактах, катастрофах экологического характера, творчество Феофана Николаевича очень актуально…Хотелось бы, чтобы его стихи, добрые, напевные, истинно русские знали, читали, заучивали.Хочется крикнуть: Люди! Посмотрите! Рядом с вами бьется такое доброе, неравнодушное сердце!"Кристина Горбунова (Из биографического эссе "Ф.Н. Липатов – обыкновенный человек с необыкновенной судьбой").

---

У церковного входа сидело что-то невообразимое. Не то побирушка, не то хорёк. Его, беднягу, так скрутило похмелье, что из-за очков огромных, словно колёса детской коляски, виднелась только лысина и коленки, остальное, как за щитом, было укрыто оправой и толстенными линзами, из-за которых его наглые, белые глаза казались вывернутыми наружу. Было непонятно, чего он хочет – или милостыню, или вцепиться зубами вам в горло, или юркнуть под дверную створку.

Когда я прошёл мимо и не бросил в его плошку ни полушки, глаза его так яростно блеснули в мою сторону, что я спиной почувствовал всю его ненависть.

– Зажрался, – злобно прошипел хорёк.

Где-то я уже встречал такой взгляд…. Да. Около вокзального ресторана. Тогда, тоже не бросив монету в чью-то шапку, я и услышал злобный мат от грязной головы, упрятанной до причёски в плечи.

Божий храм всегда был местом обитания сирых и убогих. Но теперешние нищие совсем иной контингент. Они отказываются от корочки хлеба и нагло просят денег, угрожая пожаловаться своей «крыше». У таких субъектов строго распределено время отсидки на точке по дням недели.

Старушки, привыкшие жалеть всех, кроме себя, бросают в плошки, шапки, тарелочки, свои скромные рубли и крестят сухонькой ручонкой испитые и хищные от наглости морды побирушек. Им, прожившим страшную, тяжелейшую жизнь, другой она и не видится, и старушки делятся последним с этими, потерявшими совесть, субъектами.

А побирушки, привыкшие к дармовщинке, уже никогда не станут зарабатывать на жизнь трудами праведными. Хоть и сидят они под сенью божьего креста, но на них креста нет.

Правительственный автобус

Два инвалида на остановке в ожидании автобуса в родную деревню рассуждали на чём можно уехать – на правительственном автобусе или на административном. Один говорит:

– Надо бы на правительственном, но я уже весь задрыг после бани, ноги так и стынут. Что за наказание! Наверное, придётся на административном. Отдам пятёрку, шут с ней. На лекарство больше уйдёт.

Мне стало интересно. Я и в Москве-то не видывал правительственного автобуса, а тут в нашей провинциальной дырочке и вдруг. Я с любопытством и извинениями обратился за разъяснениями к инвалидам. Они засмущались и объяснили мне:

– Да мы это так называем автобус, на котором действуют правительственные льготы для убогих и сирых.

– А что, разве не на всех? – спросил я.

Они, оглядев меня как бестолочь, с сожалением разъяснили:

– В льготах сказано – на всех, кроме такси. Вот районное начальство, отслужив молебен и поплевав на фары этого сарайчика, изрекли, как христовы оракулы: «Дважды ты – «путинская» колымага, а четырежды будь такси наше». Вот теперь и ездим – то в правительственном за так, то в такси за деньги.

Администрация объясняет – денег не хватает, чтоб платить, но ни разу не отчиталась эта администрация за расходы, идущие на обслуживание служебного транспорта. Секрет. А я думаю, немного больше, чем стоят все инвалиды области.

А зачем столько машин администрации, когда везде можно на автобусе доехать? Хочешь служебную – содержи на свой счёт! Но кто нас, убогеньких, спросит. Иногда приезжают из района три человека в сельскую администрацию, и каждый на своей, служебной. Почему бы не приехать на одной? Нет, на трёх! А ведь это наши деньги.

Но мы рабы, дети рабов, да ещё и убогие. И тому рады, что хоть есть правительственный рейс. Да и то ведь – сколько нас сирых прётся на костылях, на карачках! Помирали бы дома.

Ветеринар

Митрич, колхозный ветеринар, был славен тем, что всегда и всюду был готов к своей нелёгкой работе. В любом состоянии и под любым градусом подпития мог сотворить со скотиной любую манипуляцию – от клизмы до удаления половых признаков.

– Ночь, полночь, заполночь! Уколоть, выложить на ощупь… Мне только рукой ухватиться за нужное место! – говаривал он в изрядном замутнении.

Никола нашёл его у Клима, где он досасывал положенную норму, выложив двух ягнят. Глаз его уже не было видно и вообще, вся его довольная морда состояла из одной сплющенной улыбки.

Никола напомнил, что Митрич обещал сегодня приструнить и его барана.

– А то ведь такая скотина, спасу нет! Весна только-только наступила, а он замучал не только овец, а и козу заодно. Такой гад! Даже собаку домогается, – жаловался, подвыпив, Никола.

– Ночь, полночь, заполночь! – проронил, как отрезал, Митрич.

Никола помог Митричу допить норму, и они потянули друг друга в Николино хозяйство. Хозяйка, обходя боком Митрича, поставила на стол бутылку и шмыгнула за дверь. Нужно сказать, что у Митрича была ещё одна особенность: он умел держаться за нужное место, когда дело касалось и женщин. И те, завидя пьяного ветеринара, кидались врассыпную или делали вид, что разбегаются. Всегда кто-нибудь по рассеянности застревал в его объёмистых лапах и был ухвачен куда надо.

Но вернёмся к делу. Выпив по одной, Митрич с Николой, чтоб обогнать сумерки, сунулись во двор, держа друг-друга. Барашек был выпущен из стойла, его ещё можно было разглядеть в начинающихся сумерках.

Никола стал ловить его, пока метался, пуговица на штанах оборвалась и штаны съехали на подколенки, а потом вместе с подштанниками повисли на сапогах. Никола, запутавшись в штанах, последним рывком пал на барана, но тот выскользнул и затих в тёмном углу. Сил у Николы больше не было, и он застыл в позе уставшей собаки, сунувшись мордой в навоз. Только темнел его кожушок, и тишина.

Ветеринар подумал, всё готово, и стал искать, что надо. Поглаживая кожушок Николы, он нащупал шерсть и ловко ухватил, что надо. Спрыснув йодом взялся за инструмент, но тут ярко вспыхнул свет и раздался вопль хозяйки:

– Ах, рестант!!! Ах, зараза!!! Я кого тебя просила выложить!?

Ветеринар прикрыл один глаз, другой прищурил для наведения резкости, и туман в его голове качнулся. Он увидел то, что и должен был увидеть, только смазанное йодом добро принадлежало хозяину, а не барану.

– А я-то думаю, что это баран такой смирёный, да и шерсти мало, – оправдывался Митрич.

А виновник стоял в углу и смотрел на людей более внимательно, чем смотрят бараны на новые ворота. Разглядев хозяйку, он кинулся к ней, чтоб спастись от этого дурно пахнущего чем-то йодно-карбольно-водочным человека. Но излишняя доверчивость бывает чревата. Хозяйка, как могла, налегла на барана, и ветеринар сотворил ловко своё чудо. Ошарашенный болью баран ещё не понимал, что с ним произошло. Застыл в углу и жалобно заблеял.

Хозяйка подняла своего мужа за подмышки, благо была втрое мощнее его. Натянула ему штаны и держа их в пригоршнях, стала переставлять мужа, как мешок с отрубями, к дверям дома. Бросив привычно его на лавку, пошла жарить трофей ветеринару. Тот пьяно пошутил: «Вот, пожалела Николины, сейчас бы досыта наелись». Хозяйка выругалась, плюнула и вышла с кухни.

Ветеринар потянулся к бутылке. Дело сделано, а Никола ничего не подозревая, посапывал и постанывал на лавке.

Секс-шоп

Дуська приехала в областной центр толи с чирьем, толи с опухолью на совет к местным светилам медицины, а заодно и посетить магазин, о котором много слышала в деревне. Называется он «секс-шоп». Что о нём только не болтают в деревне. Теперь, мол, бабы в космос так не стремятся, как в этот магазин. Полгода деньги копила. Соседка такое рассказала, что от любопытства можно пешком сто вёрст до области дотопать.

Глянула Дуська, и впрямь, глаза в разные стороны – чего там только нет! Не придумать и во сне увидеть такое не сподобится. Можно десять жизней прожить и не познать того. Сначала было очень стыдно, но есть такие вещицы – глаз не оторвёшь. Невольно вспоминался то кузнец, то конюх (они в деревне бабам весь «шоп» заменяли). Потом стало любопытно и интересно.

«Но что это за упряжь висит на витрине? Вся в кольцах, блестит как на выездной лошадке председателя, только краше и поменьше. А цена-то, господи, цена-то! Всю конюшню продай, и то денег не хватит на одну уздечку, но не чета нашей гнилой упряжи». Дуська, сгорая от любопытства, спросила:

– А кнут зачем? Ох, какой красивый витень.

Молоденькая продавщица, хмыкнув, подала ей альбом. Дуська открыла и ахнула. На первой фотографии висела голая женщина в узде, подвязанной под потолок. Пятки были притянуты к ушам. Вся в кровавых полосах, а мужик голый, но в сапогах, охаживал её витнём по всему телу.

Дуська невольно почесалась и чувствовала себя, как месяц в бане не бывала. Женщина была затянута в блестящую сбрую. «Мазохизм», – было написано сверху. Дуська слышала это слово, но считала его обычным ругательством, навроде «коммунизм» или «анархизм», а «мазохизм» – это какой же Ленин его разрабатывал?

Она сразу вспомнила своего аспида Тольку, и то как три года назад она попробовала ему не даться. Так он ей такое устроил, что, очнувшись в больнице, она не досчиталась четырёх зубов, трёх рёбер, башка в двух местах проломлена, да ещё по мелочи ой, ой. До сих пор на левой руке два пальца не чуются, правую ногу подволакивать приходится. С места встанешь, в глазах темнеет.