Моисей Мейерович - Шлиман

• Название: Шлиман
• Автор: Моисей Мейерович
• Жанр: Биографии и Мемуары

Научная редакция и послесловие доктора исторических наук Я. А. Ленцмана Предисловие К. Андреева Рисунки Г. Епишина Ответственный редактор Г. А. Дубровская Художественный редактор Е. М. Гуркова Технический редактор Т. Д. Юрханова Корректоры Н. М. Кожемякина и К П. Тягельская ББК 902 В книге рассказывается о жизни знаменитого немецкого археолога Генриха Шлимана, о раскопках Трои и других очагов микенской культуры.

---

Шлиман попытался декламировать «Тилемахиду» самому себе. Но это было странно, скучно и неестественно.

Тогда он нанял себе слушателя. Один старый нищий еврей согласился за четыре франка в неделю приходить к нему и слушать рассказ о Телемахе.

Старик ни слова не понимал по-русски, но все же обращаться к нему было веселей, чем разговаривать со стеной.

В дешевых амстердамских домах перегородки и перекрытия настолько тонки, что соседи Шлимана не раз жаловались хозяевам на его непрестанное громкое чтение. Несколько раз Шлиману из-за страсти к декламации пришлось менять квартиру. Но это его мало огорчало.

Уже через три месяца Шлиман был в состоянии написать свое первое русское письмо. Оно было адресовано в Лондон Василию Плотникову, торговому агенту московских купцов братьев Малютиных.

Одновременно с изучением русского языка Шлиман довольно обстоятельно познакомился с тайнами «колониальной» торговли. Он легко разбирался в хлопке, рисе, табаке, знал разницу между явайским сахаром и гавайским, а сорт индиго определял с первого взгляда.

Когда на большую распродажу индиго приехали в Амстердам русские купцы, к ним приставили Шлимана, и он одновременно выполнял обязанности товароведа, гида и переводчика.

Московский купец Живаго, почуяв в двадцатитрехлетнем молодом человеке железную настойчивость и хватку, решил переманить его от Шредера и предложил деньги, чтобы совместно открыть в Москве оптовую торговлю индиго. Сделка почему-то не состоялась, но предложение Живаго польстило Шлиману и укрепило в нем уверенность в своих коммерческих способностях.

В январе 1846 года фирма «Шредер и Ко» официально предложила Шлиману поехать в качестве торгового представителя в Петербург.

Железной дороги в России еще не было, зимой корабли не ходили. Шлиман поехал на перекладных. Россия встретила его снежными равнинами и жестоким морозом.

Богатство

Той же порой, как в далеких землях я, сбирая богатства.

Странствовал, милый в отечестве брат мой погиб…

«Одиссея», IV, 90-91

Шлиман бросился в коммерцию с той же страстной энергией и сосредоточенностью, с какой раньше изучал языки. С Петербургом он освоился легко и стремительно. Знакомился с купцами и маклерами, ходил в порт встречать корабли, ежедневно подымался по гранитным ступеням Фондовой биржи, архаическим языком XVIII века («Тилемахида» давала себя знать) писал деловые письма.

В России бурно развивались мануфактуры; индиго у текстильных фабрикантов пользовалось большим спросом. Этого было достаточно Шлиману. Он мало задумывался над общими вопросами экономики, над тем, что большая часть экспортно-импортной торговли России – в руках иностранных купцов, что назревает обостренная конкуренция различных капиталистических групп. Молодой агент фирмы Шредер был рад, что ему представилась возможность развернуть свои организаторские и комбинационные способности. Он получал от своих хозяев полпроцента с суммы сделки. Оставалось только добиваться, чтобы сделок было побольше. Нередко он шел на весьма рискованные спекуляции. Из Голландии от патрона приходили предостерегающие письма, но Шлиману везло, и Шредер, в конце концов, примирился с этими спекуляциями: они давали неизменный барыш.

Через год Шлиман уже был купцом первой гильдии (Гильдии – объединения купцов, делившиеся по размерам капитала на первую, вторую и третью гильдии. Купцы первой гильдии были крупными капиталистами). Как он этого добился? Собственных денег у него было относительно мало. Весь 1846 год принес ему 7500 гульденов дохода весьма небольшая сумма для петербургского купца первой гильдии. Но положение агента солидной фирмы придавало Шлиману вес в глазах гильдейских купцов. Молодой делец использовал в своих интересах кредит и доверие, которыми пользовалась фирма Шредера. Параллельное выполнением обязанности агента Шлиман затеял спекуляцию на свой страх и риск. Шредер от этого убытка не терпел и сквозь пальцы смотрел на коммерческие «операции» своего петербургского агента.

Недавний приказчик, юнга и рассыльный с головой ушел в торговые дела. Нужно откровенно признать, что этот период жизни Шлимана ничего не прибавляет к его славе замечательного ученого и выдающегося человека. Многие его предприятия были сомнительны даже с точки зрения буржуазной «деловой» морали. Он был настоящим спекулянтом. Но даже эти «коммерческие» годы его жизни характеризуют Шлимана, как человека большой и целеустремленной воли, упорства, сосредоточенности.

Лишь изредка он как бы приходил в себя. Ради чего он все это делает? Зачем ему векселя, корабли с товарами, бухгалтерия, тысячные доходы и ежедневный риск разорения? Он был одинок, семьи, по существу, не было. Отцу и сестрам он изредка писал письма и посылал немного денег. В письмах он рассказывал, сколько прибыли принесла ему торговля. Сорить деньгами он не умел. Его личные потребности были ограниченны: привычки своей голодной юности он ввел в принцип. Приезжая в какой-нибудь город, он останавливался в лучшей гостинице – этого требовал престиж, но занимал самый дешевый номер: он неуютно чувствовал себя в роскошных апартаментах…

В один из таких дней «просветления» он написал письмо в Стрелиц, господину Лауэ.

Напомнив о себе, Шлиман сообщил о своих коммерческих успехах, о своем солидном положении и выражал надежду, что господин Лауэ не откажется помочь ему в деликатном и важном деле. Речь шла о фрейлейн Минне Мейнке. Шлиман просил передать ей предложение руки и сердца. Он был убежден, что, окружив Минну нежнейшей любовью и довольством, сможет составить ее счастье и тогда сам станет счастливейшим из смертных.

На это письмо – смесь немецкой сентиментальности, деловых выкладок и искренней тоски по любящему существу – через месяц пришел вежливый и сухой ответ. Фрейлейн Минна Мейнке не могла принять предложение: незадолго до получения письма Шлимана состоялось ее бракосочетание с господином Рихерсом. Удар был тяжел и оскорбителен. Минна не дождалась Генриха. Ее обещание, данное в детстве, ее слезы при последней встрече – все было ложью.

С именем Минны вставали воспоминания о детстве, об играх, о страшных сказках деревенского пономаря, о первом чувстве. Единственные светлые воспоминания, которые он увез из Германии.

Теперь его ничто больше не связывало с местом, где он родился.

Отправляясь по торговым делам в Англию, он записывает на пароходе в свой дневник: «Туман рассеялся, я увидел мекленбургский берег. Вид отечества после столь долгого отсутствия должен в каждом пробудить живейшую радость. Но, к своему стыду, я должен сознаться, что с величайшим равнодушием увидел свою родину. Травемюнде, которое я раньше считал таким прекрасным, показалось мне теперь деревушкой, а его маяк – печной трубой».

У Шлимана есть теперь и время и деньги, но ему и в голову не приходит заехать погостить «домой». Да и где его дом? У отца, который обзавелся новой семьей? У дяди? У господина Лауэ, наконец? Нет, с него достаточно, что время от времени он пишет письма Дютц и посылает отцу сто талеров (Талер – старинная немецкая монета, равная трем маркам). Кроме того, он пристроил своих двух братьев, Пауля и Людвига, на службу в Амстердаме. Его обязанности выполнены…

Первая деловая заграничная поездка была для Шлимана также и первой встречей с подлинной древностью. В Лондоне он решил заглянуть в Британский музей.

Это было ошеломляюще. Здесь каждый обломок мрамора, каждый каменный наконечник копья хранил память о тысячелетиях. Переходя из зала в зал, Шлиман старался разобраться в своих впечатлениях – и не мог. Непередаваемо прекрасны были греческие вазы. Перед «эльджиновскими мраморами» он вспомнил свое первое латинское сочинение – рассказ о Троянской войне и приключениях Одиссея.

Молодой шотландский лорд Томас Б. Эльджин был в 1799 году назначен чрезвычайным послом Великобритании в Константинополе. Архитектор Гаррисон попросил уезжавшего к месту назначения Эльджина сделать несколько слепков со скульптур и капителей колонн, украшавших некогда здания афинского акрополя (Афины, как и вся Греция, находились тогда под турецким владычеством).

Эльджин согласился и, почуяв выгоды предложения Гаррисона, решил поставить дело на широкую ногу. Он нанял в Италии нескольких архитекторов и формовщиков (среди них, между прочим, был один художник-калмык, по имени Федор) и отправил их в. Афины. Но турецкое начальство акрополя, который был еще в то время настоящей крепостью, всячески препятствовало работе. С трудом удалось вырвать у турок разрешение хотя бы срисовать статуи.

Приходилось платить коменданту крепости солидный «бакшиш» в пять фунтов стерлингов за день работы.

Лорду Эльджину вовсе не улыбалось тратить деньги там, где он рассчитывал на доходы. Работа была приостановлена до лучших времен. Времена эти, впрочем, вскоре наступили. Борьба между Англией и Францией за влияние на Ближнем Востоке обострялась. В 1800 году, после убийства генерала Жан-Батиста Клебера, командовавшего наполеоновскими войсками в Египте, и после разгрома французов, английские позиции при султанском дворе укрепились. Лорд Эльджин уже мог требовать то, о чем раньше просил. В 1801 году Эльджин получил разрешение снимать слепки со статуй акрополя, а вскоре выхлопотал султанский фирман (грамоту), в которой служащим лорда Эльджина разрешалось строить на акрополе леса, снимать слепки, раскапывать и изменять фундаменты. В фирмане было примечание: «Никто не должен им препятствовать, если бы они пожелали взять некоторые камни с надписями или фигурами на них». О лучшем нельзя было и мечтать.