Валентин Моисеев - Как я был «южнокорейским шпионом»

• Название: Как я был «южнокорейским шпионом»
• Автор: Валентин Моисеев
• Жанр: Публицистика

Моисеев Валентин Иванович родился 10 марта 1946 г. в г.Ленинграде. В 1964-1969 годах учился на экономическом факультете Московского государственного института международных отношений. По окончании института в 1969-1972 гг. работал в посольстве СССР в Пхеньяне в качестве референта-стажера, старшего референта, атташе. В 1972-1975 гг. работал в МИД СССР в должности атташе, а затем третьего секретаря. В 1975- 1975 гг. – вторая загранкомандировка в Пхеньян в должности второго секретаря посольства. В 1977-1983 гг. – младший научный сотрудник Института экономики мировой социалистической системы АН СССР. За время работы в институте защитил кандидатскую диссертацию на звание кандидата экономических наук по Северной Корее. 1982-1989 гг. – работал в торгпредстве СССР в КНДР, затем там же в посольстве. В 1992-1994 гг. работал первым секретарем, советником Посольства Российской Федерации в Сеуле. 1994-1996 гг. – работа в центральном аппарате МИД Российской Федерации заведующим отделом Кореи 1 Департамента Азии, затем заместителем директора того же департамента. На протяжении всей трудовой деятельности занимался научной работой, связанной с проблемами Корейского полуострова. Имеет многочисленные публикации в научных изданиях, периодике, монографии, принимал участие в научных российских и международных семинарах. Женат, имеет двоих детей. Некоторые публикации: 1. Советско-корейское сотрудничество. В соавторстве с Н.Ашуровым. Проблемы Дальнего Востока, 1978, N4. 2. Некоторые проблемы социально-экономического развития КНДР. БНИ ИЭМСС АН СССР, 1978, N5. 3. Решение социальные вопросов в КНДР. В соавторстве с Н.Березкиным. Проблемы Дальнего Востока, 1980, N4. 4. Проблема урегулирования на Корейском полуострове. В соавторстве с В.Денисовым. Научный доклад ИЭМСС АН СССР. 5. Проблема мирного урегулирования в Корее в 70-е годы. В соавторстве с В.Денисовым. В сборнике Дипломатической академии МИД СССР "Актуальные проблемы международных отношений", 1982, N45. 6. Советско-корейское сотрудничество и его роль в строительстве социализма в КНДР. В книге "Корейская Народно-Демократическая Республика", Наука, 1985. 7. Корея: путь мирного урегулирования. В соавторстве с В.Осиповым, Знание, 1987. 8. Развитие обстановки на Корейском полуострове и Россия. В сборнике: Политические, экономические и культурные аспекты объединения Кореи. Материалы научной конференции, М., 1997. (Из журнала "Индекс")--------------------------------------------------------------------------------Книга "Как я был «южнокорейским шпионом»" – прислал читатель

Аннотация издательства: Принужденный арестом и необоснованным обвинением в шпионаже сменить посольский особняк на тюремную камеру в «Лефортово», вечерний смокинг на арестантскую робу, российский дипломат и ученый-востоковед Валентин Моисеев рассказывает об этом пятилетнем эпизоде своей жизни, который он называет «позорным для страны и печальным для себя». Дело Моисеева является типичным в череде других «шпионских» дел, раздутых ФСБ в 90-е годы, и, прочитав эту книгу, читатель из первых рук получит представление о современных методах работы российских спецслужб, состоянии судебно-правовой системы и ситуации с правами человека в России.

---

Дважды я обращался в Генеральную прокуратуру с жалобами на условия доставки в суд и с просьбой дать этому юридическую оценку и ни разу не получил ответа от нее. Вопреки закону Генпрокуратура переправляла мои жалобы в МВД, то есть тем, на кого я и жаловался. Один раз ответило командование конвойного полка, заверив, что «приняты меры по недопущению подобных фактов в работе конвойных нарядов полка», в другой раз – ГУВД Москвы, коротко объяснив все «объективными причинами».

Я обратился также с заявлением к начальнику СИЗО «Лефортово» с просьбой разъяснить, как регламентируется время доставки в суд и обратно, питание при нахождении вне изолятора, а также отправление естественных потребностей во время доставки. Результатом был «добрый совет» вызвавшего меня на беседу одного из его заместителей «одеваться теплее» (дело было зимой), а также успокоительные заверения, что находящимся в других московских изоляторах приходится еще хуже. Ничего другого он мне сказать не смог.

Безрезультатными были и мои жалобы на этот счет судье, и обращение по этому поводу моей жены в Генеральную прокуратуру.

Поездки в суд позволили расширить представление о других узниках «Лефортово». В сопроводительных документах каждого заключенного «Лефортово» по порядку, заведенному, наверное, еще Лаврентием Павловичем Берией, написано: «строгая изоляция», «усиленный конвой». Поскольку подобные требования были у каждого, то значение их девальвировалось, и менты откровенно смеются и над ними, и над тем, что сопроводительные документы носят гриф «секретно», и, разумеется, их не выполняют. Наоборот, учитывая специфику заключенных «Лефортово», им спокойнее, если лефортовские вместе и отделены от других. По крайней мере, решалась проблема безопасности, да и удобнее было везти в один изолятор.

Дважды по несколько часов мы беседовали в автозаке с писателем Эдуардом Лимоновым. Интересный человек со своей точкой зрения на события в стране, он запомнился неординарностью суждений о будущем России и по-юношески оптимистичным взглядом на происходящее с ним:

– Что ж, – говорил он мне, – придется пожить дольше, коль несколько лет у меня отняла тюрьма. У меня хорошая наследственность на этот счет.

Когда я ему сказал, что читал его роман «Это я, Эдичка!», он сокрушался:

– Почему в России меня знают только по этому роману? Ведь у меня их больше 30!

Сейчас я бы мог сказать, что с интересом прочел еще один его роман, написанный уже в «Лефортово» и в значительной степени о «Лефортово» – «В плену у мертвецов».

В автозаке я познакомился и с американцем Эдмондом Поупом. Сначала он настороженно воспринял мое обращение к нему, что было вполне объяснимо: он уже не первый месяц находился в российской тюрьме и знал, как в ней «работают» на подходах. Но я представился, он знал по прессе мою фамилию, и мы разговорились. Естественно посетовали на нереально возросшее количество иностранных шпионов в России, тем более что в этом же автозаке ехал и «английский шпион» Платон Обухов. Поговорили и об условиях пребывания в «Лефортово». Зная о его проблемах со здоровьем, я спросил, оказывается ли ему медицинская помощь.

– Вы знаете, господин Моисеев, если я говорю, что мне нужен врач, меня всегда ведут в медчасть. С этим проблем нет. Но, видимо, у нас разный менталитет – меня не понимают. На что бы я ни жаловался, мне всегда измеряют давление и говорят, что все в порядке.

– Может быть, проблема в переводчике? – спросил я.

– Нет, переводчик вполне квалифицированный.

Мне не хватило времени, чтобы объяснить, что дело здесь не в разнице американского и российского менталитета, а в подходе российских тюремных врачей к лечению заключенных. Всем известный армейский анекдот, когда врач разламывает таблетку надвое и со словами: «Вот тебе одна от желудка и другая от головной боли. И смотри, не перепутай!» – отдает ее солдату, в еще большей степени актуален в местах заключения, если там вообще имеются какие-нибудь таблетки. Медчасть в «Лефортово» существует не для того, чтобы лечить, а для того, чтобы пресечь жалобы узников на здоровье стандартным выводом: «по состоянию здоровья может содержаться в условиях следственного изолятора и принимать участие в судебно-следственных действиях».

Но американский менталитет все же подвел его. В здании Мосгорсуда, несмотря на мои просьбы, конвойные не рискнули посадить нас вместе, но посадили в соседние боксы. И в обеденное время я спросил его, поел ли он.

– Мне еще не приносили, – был ответ.

Наивный, он ждал, когда ему принесут поесть, забыв, где он находится.

Из здания суда к автозаку нас выводили парой, скрепив наши руки одними наручниками. Мы улыбались и шутили, что это новое явление в российско-американских контактах.

После нескольких поездок в суд в общем автозаке и его протестов Э. Поупа стали возить одного на специально оборудованной «Газели», а на обед привозить в «Лефортово». Видимо, рассудили, что как ни крепок иностранец, но суровой российской действительности он выдержать не в состоянии. А с российскими гражданами можно не церемониться.

И в автозаке, и в Мосгорсуде я встречал даже грудных и малолетних детей, которых возили в суд вместе с матерями. Если грудные дети ничего не понимают, то дети постарше происходящее осознают.

Я, наверное, никогда не забуду худенькую девочку трех-четырех лет с бледным тюремным лицом, которую вечером, после целого дня, проведенного в стакане, вместе с матерью выводили к автозаку. В одной руке у нее была мягкая игрушка, другой она держалась за материнскую руку. Сзади шел милиционер, покрикивая, не стесняясь в выражениях, чтоб поторапливались.

– А куда нас повезут? – спрашивала она мать, стараясь быстрее перебирать ножками. – Опять в тюрьму? А почему дядя кричит? Мы же хорошо себя ведем. Он не будет нас бить?

Это страшно и дико.

Верховный суд

Слова «Еще не вечер!», которые бросила жена после оглашения приговора, были продиктованы лишь наитием и стремлением подбодрить меня. Ничего конкретного она не имела в виду. Но, как и всякое наитие, оно имело под собой и объективные основания. Ее настойчивые обращения в прессу, открытое письмо директору ФСБ Путину и поток лжи в качестве ответа со стороны руководителя ЦОС ФСБ генерала А. Здановича

[37] привлекли к моему делу интерес правозащитников. Они усмотрели в нем параллели с проходившими практически одновременно сфабрикованными «шпионскими процессами» над Александром Никитиным в Санкт-Петербурге и Григорием Пасько во Владивостоке.

К тому же получивший возможность после вынесения приговора приоткрыть завесу секретности над моим делом Гервис аргументировано указал на почти 20 прямых нарушений закона при его расследовании и слушании

[38]. В жалобе на действия судьи Кузнецовой, направленной в Московскую городскую квалификационную коллегию судей, подчеркивалось, что огромное число допущенных ею нарушений свидетельствует либо о ее низкой квалификации, либо о сознательных действиях на стороне обвинения.

5 апреля 2000 года в Центральном доме журналистов состоялась первая пресс-конференция по моему делу под названием «В России нет прав, есть обязанность быть виновным». А 13 апреля движение «За права человека» включило мое дело в число девяти дел, находящихся на контроле правозащитников

[39].

По моему глубокому убеждению, правозащитники сыграли огромную роль в моей судьбе, и их действия заслуживают отдельного изложения и анализа.

На этапе кассационного обжалования за дело взялся Центр содействия международной защите, который с 1999 года является российским отделением Международной комиссии юристов – одной из международных организаций, имеющих консультативный статус при Совете Европы и ООН. Его руководитель Каринна Акоповна Москаленко является одним из пионеров рассмотрения ведущихся в нашей стране уголовных и гражданских дел через призму международных обязательств России – Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод и Международного пакта о гражданских и политических правах, которые, в соответствии с Конституцией, являются не только составной частью нашей правовой системы, но и пользуются приоритетом над внутренним законодательством. К. А. Москаленко умеет четко формулировать свои мысли и настойчиво отстаивать свою точку зрения. Одно ее появление в изоляторе и первые же фразы, которые она сказала, невольно заразили меня уверенностью, что дело еще далеко не проиграно. Эта обаятельная женщина излучала твердость и уверенность в своей правоте и в то же время была по-женски участлива и мягка.

С самого начала ею была взята линия на то, чтобы наряду с внутренними процедурами обжалования приговора готовиться к обжалованию методов ведения следствия и суда в Европейском суде по правам человека в Страсбурге и в случае необходимости через этот международный механизм добиваться справедливости.