Анатолий Приставкин - Судный день

• Название: Судный день
• Автор: Анатолий Приставкин
• Жанр: Современная проза

Анатолий Игнатьевич Приставкин – известный российский писатель, автор 25 книг, изданных во многих странах мира. За повесть "ночевка тучка золотая" удостоен Государственной премии, повесть переведена на все европейские языки. Повесть "Кукушата" принесла автору в 1992 г. общегерманскую Национальную премию в области детской литературы. Историями жизни советских беспризорников которые с такой любовью и пониманием детской души описаны А.Приставкиным, зачитываются люди во всем мире.

---

– Тебя-то кто за язык тянул! Ду-ра!

– Ну Толик… – забыв окружающих, воскликнула Ольга, понимая, что начало рушиться что-то в ее жизни. То есть нарушилось оно, наверное, раньше, да уж точно раньше, когда Толик зачастил на край поселка к какой-то неведомой Зинаиде, но Ольга поперву не приняла это всерьез. Да и он говорил так, что понятно было, что там у него могут быть лишь дела. Но какие дела по ночам-то… Глупа была Ольга, глупа и слепа, и сама себе закрывала глаза, не желая видеть правды. Тешила себя, что вот пройдет увлечение, а она, Ольга, тут, она всегда со своей любовью на месте…

Окружающие, из бригады, догадывались, а может быть, и знали об этом обо всем, во всяком случае, скоропалительная перепалка прошла, никого особенно не удивив. Лишь Букаты, откашлявшись, попросил, не поглядев в ее сторону:

– Ольга Викторовна, личные чувства прошу попридержать… Вы тут, между прочим, от комитета комсомола.

– Но я же правда не виновата! – в отчаянии произнесла она. – Я же не знала, что он меня обманывал!

– Вот гадюка, – сказал, качнув головой, Толик, будто про себя, но очень даже слышно. – Попробуй, приди теперь…

– За гадюку можно и по шее получить, – сказал Силыч и показал огромный кулак.

Букаты спокойно отреагировал:

– Без рукоприкладства. Нам этого еще не хватало. У нас свои коллективные меры, и они, надеюсь, не менее действенные… Так-то! Васильев ведет себя так, будто не он, а мы перед ним виноваты. Гнать так гнать! Ольга Викторовна, проголосуйте, пожалуйста!

– Голосуем, – сказала вяло Ольга. – Но, может, какие другие предложения? – спросила она, на нее было жалко смотреть.

– А какие другие?

– Не знаю.

– Вы что-то другое предлагаете? – спросил напрямик Букаты.

– Нет. Но все же…

– Тогда голосуйте. Не будем время терять.

Начали голосовать за изгнание Васильева из бригады, и все подняли руки. Но Швейк в это время вспомнил про Ведерникова. Постучали по броне. И еще постучали. Не заснул ли, случаем, когда вдребезги устанешь, возможно и такое: спасительный сон, как обморок, на несколько минут.

– Кончай ночевать! – крикнул Петя и постучал сильней ключом по стальному корпусу, аж загудело и искра из-под ключа высеклась. – Анекдот такой…

Костя высунулся в своей разбойной повязке, снова всех развеселив.

– Что? – спросил он, нелепо озираясь. – У меня готово. Правда.

– Я говорю, анекдотец такой есть, – крикнул Швейк Косте. – Из деревни в ремеслуху малый приехал, а поставили его дневальным. Утром в шесть часов надо кричать «подъем», а он забыл слово-то и кричит: «Кончай ночевать!» А никто, ясно дело, не встает!

– Ну, Швейк, рассмешил! – вдруг захохотал Толик Василек и стал таким своим, голубоглазым, беззащитным, что даже смотреть на него неудобно было. – Кончай ночевать, да?

Но Швейк перестал улыбаться и сказал:

– Я не тебя смешил, а я вот его, Ведерникова, смешил!

– Голосуйте снова, – приказал Букаты Ольге.

Ольга снова стала считать руки и споткнулась на Ведерникова, тот торчал как-то по-глупому из своей башни, будто не понимая, что творится вокруг него, но руки не поднимал.

– Костик, а ты? – спросила Ольга.

– Что я?

– А почему ты не голосуешь? Ты не понял, да? Что мы исключаем Васильева из бригады?

– Почему? – сказал Костик, поправляя повязку. – Понял.

– Ну и что же?

– Ничего.

– Ты не хочешь голосовать?

– Почему? – опять повторил Костик свой глупый вопрос.

– Но почему же ты не подымаешь руку?

– Не знаю. Не хочу.

– Ах, не хочешь? Все знают, хотят, а он не хочет? – Ольга небось себя имела в виду. Она посмотрела на Букаты. Но тот молчал. И Костя молчал, то ли он отупел от работы, то ли валял дурака. Но это скорей бы можно было заподозрить Швейка, Костик же был тих, всегда тих и послушен.

– Кстати, а что это за девица, с которой ты встречаешься? – неожиданно вспомнила Ольга. Видать, краем уха что-то ухватила, когда шутил Швейк, а может, и Толик проговорился.

– Не знаю, – сказал Костик, вдруг растерявшись. – Я на дороге ее встречаю. Она мне говорит: «Здравствуйте вам».

– Встречаться везде можно, – зло произнесла Ольга. – Главное, знать надо с кем… А эта твоя знакомая яблочками, между прочим, спекулирует. Откормленная за счет трудящих…

– Трудящихся, – поправил Швейк.

– Вот именно, – сказала Ольга. – И тебя в том числе.

– Я же с ней не разговаривал, – сказал Костик виновато.

– А надо! Все спросить, прежде чем… Так будем голосовать? Да или нет? Еще раз подумай, Костик…

– А чего думать? – удивился он. – Я же сказал…

– Свидетель Почкайло, – спросила Князева. – Вы помните точно, что Ведерников не голосовал?

– Все помнят, – сказал Силыч.

– И вы считаете, что с этого момента он как-то изменился?

– Не знаю, но он никогда так не поступал.

– А как же он поступал?

– Как все, – сказал Силыч и посмотрел в зал. – Он всегда шел в ногу с коллективом.

– А здесь, вы считаете, он пошел не с коллективом?

– Ну, конечно, не с коллективом. А Толик ему тогда сказал… Да, он так сказал: «Поднимай, поднимай руку! Дави меня! А потом наступит черед, они и тебя задавят!»

– Угрожал, значит?

– Нет. Он не угрожал, он даже посмеивался… Его ничем не прошибешь. Надо Толика знать!

– Так что же Васильев имел в виду? Если не угрожал?

– Откуда я знаю? Он так крикнул и засмеялся.

– Может, он уже тогда влиял на Ведерникова дурно?

– Вряд ли, на Ведерникова трудно влиять. Вон, сколько мы ни давили, а он не проголосовал.

– И чем же он объяснил такое поведение?

– Ничем. Он и объяснять не стал. Букаты же говорил, что у него такой тяжелый характер. И тут, как его ни долбили, как ни напирали на него, как в броню уперлись, не сдвинешь, значит.

– Но, может быть, он и вправду так устал, что уже не мог понять, что происходит. Вы же практически без него провели обсуждение-то?

– Да все он понял… А что устал, так ведь все устали. Он же потом еще на ночь остался.

– Не понимаю. Разве смена не кончилась?

– Кончилась.

– А про какую же вы ночь говорите?

Силыч смутился, промолчал.

– Свидетель Почкайло, вас спрашивают!

Силыч ничего не ответил.

– А чего думать, – спросил Костя.

– Вот именно, все проступки оттого и происходят, что вы думать не умеете, – подхватила Ольга: на кого уж она сердилась, на себя или на Костика?

– Поднимай, поднимай, Костик, руку! – зловредно вылез Толик. – Помочь ты мне не сможешь все равно. Дави меня, вон Ольга, уж как клялась, а приказали – и задавят! А потом наступит черед, они и тебя задавят!

– Ладно, – заключил Букаты, пропустив последнее мимо ушей. – Вопрос исчерпан. Теперь последнее…

– А мне что делать? – спросил невинно Толик, голубея глазами.

– Тебе можно ничего теперь не делать, – сказал Силыч чуть раздраженно. Он еще не остыл от неприятного разговора.

И Швейк ехидно добавил:

– Занимайся, Толик, тем же, чем всегда!

– Так мне уйти? – переспросил Толик.

– Если тебе позволяет совесть! – вдруг крикнула Ольга. Не выдержала в последний момент, нервы сдали. Вот и закричала.

– Нет у него совести.

– Держите себя в руках, – сказал Ольге Букаты. – Он не стоит наших нервов… – И уже Толику, поворачиваясь к нему:

– Будете метлой у меня работать! Подождите у конторки!

Толик, помедлив, ушел.

На прощание улыбнулся, хотя понятно уже, что за улыбка была у него, жалкая улыбка проигравшего. Рабочие из бригады знали, что за наказание подметать двор. Да на глазах у товарищей. Будут надсмехаться, шутить, злословить. Но, главное, отрежут паек, ибо на конвейере давали особую рабочую норму: килограмм хлеба, а с метлой и на «служащую» карточку можешь не потянуть, не говоря о зарплате.

6

– И последнее, – произнес Букаты и медленно всех осмотрел, желая убедиться, что все его слушают. Но большинство уже без слов поняли, в чем дело, отводя глаза.

Тяжкая минута, что и говорить, после всей этой гонки, после тяжкой смены предлагать людям остаться еще на одну ночь. Но сказать надо. И остаться надо. И, уж точно, останутся, только поперву переживать будут. Так и он, Букаты, тоже переживает, что он, вправду Железный, как обзывают.

– Домой намастырились, понимаю, – сказал хмуро он. – А у нас еще три машины. Три… А из-за них на сутки, а то и на двое, задержится весь эшелон… Ну а что такое сутки… Когда наши из последних сил дерутся на подступах к фашистской столице, не вам объяснять. Конечно, не приказ. Я не могу вам приказать. Но я прошу. А вы подумайте.

Мертвая пауза повисла в воздухе. Молчал и Букаты, не желая никого торопить. Время еще было. Самые понятливые тут же стали присаживаться, потому что в ногах, теперь уж точно, правды не было. Надо было передохнуть перед новой сменой. Но другие продолжали стоять, глядя себе под ноги. Может быть, они еще верили, что у них есть какой-то, пусть малый, шанс уйти на отдых. Но шанса у них такого не было. Просто они еще не перестроились и не могли до конца для себя сразу принять. Даже осуждая Толика, голосуя, они верили, что сейчас их отпустят, и каждый в уме уже решил, что надо в первую голову сделать. Отовариваться ли в магазине, если там что-то «выбросили», или сходить к реке, подготовить и законопатить лодчонку: понесет упущенный никому не принадлежащий лес, и можно будет заготовить дровишек, они за зиму давно кончились, и уж крошек торфа, и тех не оставалось. И еще рыночные дела, зажигалочку ли на толкучке поменять, толкнуть пайку… Да мало ли дел у людей накопилось за это время.