Корреа Эстрада - Дом с золотыми ставнями

• Название: Дом с золотыми ставнями
• Автор: Корреа Эстрада
• Жанр: Современная проза

---

А едва вернулась в каморку – тут как тут Маноло:

– Где тебя носит? Сеньор велел прийти.

Проводил меня наверх и стал сторожить у спальни.

У сеньора было настроение поговорить.

– Сандра, значит, ты ходила к этому верзиле Факундо?

Запираться смысла не имело.

– Да, сеньор.

– А кто тебе позволил?

– Мне никто не запрещал, сеньор.

– Нехорошо, детка, нехорошо… ведь все твои дружки в Англии были белые – ведь так?

– Сеньор, там-то единственный черный был мой родной брат! Там поваренок был со мной одного поля ягода. А тут другие места и порядки. Кого ж мне выбирать, как не черного парня, тем более одного со мной племени?

– Ах ты моя разумница! – дон Фернандо расхохотался. – Ты рассудила правильно, но сейчас ты обо всем забудь, и о конюшем тоже. Слышишь? Я сам тобой заинтересовался.

А потом то же самое, что утром, и от усталости – ночь-то прошла без сна! – я едва не задремала на диване. Сеньор принял это на свой счет, подумав, что это он меня так уморил, и отправил отдыхать до вечера. Хоть за это ему спасибо.

На другой день приехали хозяйка со вдовушкой. Но у дона Фернандо прыти не убавилось, всякий раз, проходя мимо, норовил ущипнуть или притиснуть. В большом доме имелось много укромных уголков, и Маноло, подлая душа, всегда стоял на страже, охраняя господские забавы.

Шила в мешке не утаить, Саломе была права. Правда, секрета хватило не на три дня, а чуть-чуть подольше, но – от Маноло о хозяйской симпатии узнал Натан, от Натана – Давид, а от кого-то из этих двоих – вдовушка. А пока то да се, дела шли своим чередом.

Как раз в эти дни хозяйка затеяла обновить гардероб прислуги. Перетрясла кладовые, достала штуки холста, коленкора, вызвала из Карденаса бойкого квартерона-закройщика, усадила всех за работу. Настроение было грустное до невозможного. Хозяин не давал покоя, а сеньора заставила распарывать свои старые платья, чтобы пустить их потом на отделку наших – на рюши и оборки. Не знаю работы тяжелей и утомительней: к концу дня рябит в глазах, спина и плечи ноют нестерпимо, и все, чего хочется вечером – камнем упасть и уснуть.

И вот однажды – прошло с неделю после возвращения дам – от вот такого каменного сна меня поднял то ли шорох, то ли царапанье у двери, выходящей на галерейку. В первый миг я подумала, что скребется собака, но во второй уже стояла, непослушными пальцами пытаясь открыть вертушку. За дюймовыми досками одуряюще пахло кожей, конским потом, табачным дымом, головешечной гарью костра и разгоряченным телом. Этот аромат окутал, как облаком, от этих запахов хотелось летать, и точно, я взлетела вверх на знакомых могучих руках.

– Ты знаешь…

– Знаю, молчи, – ладонью он закрыл мне губы, а громовой голос был так приглушен, что едва различался в тишине. – Я заходил к Обдулии, она рассказала все.

– И что?

– Что-нибудь подобное непременно должно было случиться. Ты так хороша! Я знаю, что по своей воле ты бы этого не сделала, правда?

– Да, тысячу раз и больше.

– Тогда остальное не имеет значения… Но то, что я не в силах тебя защитить, разрывает мне душу. Может быть, я его убью? Я говорю ерунду? А что же мне делать?

– Терпеть, если хочешь оставить всех в дураках. Поверь, так будет в конце концов.

Он был нежен до робости в ту ночь, мой мужчина. Он чувствовал себя виноватым без вины. Но после его ухода я почувствовала, что жизнь, в какую-то неделю посеревшая и полинявшая, словно кусок дрянного ситца, вновь обретает цвет, запах и вкус. Гром ушел, когда луна еще не вскатывалась вверх из ночной ложбины, он не мог задержаться. А я осталась, набравшись сил бороться дальше.

Есть на свете один закон, который я поняла в ту ночь. Если ты кого-то любишь и отдаешь ему свою силу, ее у тебя только прибывает. Так происходило с нами. Но если кто-то, не имея своей силы, как упырь, пьет чужую, то он попадает в зависимость от чужой силы и крови. Вот тогда-то мне и пришло в голову, что не только хозяин имеет власть надо мной, но какую-то власть я над ним имею тоже.

Только я еще не знала, как ею пользоваться.

Тем временем события развивались стремительно. Сеньору захотелось, чтобы я училась грамоте, и он немедля препоручил меня Давиду. Это не входило в обязанности майораля, тем не менее он взялся за лишнюю работу безо всякого проявления неудовольствия.

Этот тучнеющий, с тяжелыми глазами человек был замкнут и слишком застенчив для своих пятидесяти лет. Формально свободный, он оставался предан семейству, чью фамилию носил, и был по-своему привязан к непутевому хозяину, который приходился ему племянником. Давид Лопес, как всякий майораль, не расставался с плеткой и пистолетом, и был жесток ровно настолько, насколько требовала должность. Он без особой нужды не произносил больше трех фраз подряд, но со мною разговорился, удивленный тем, насколько быстро я осваиваю азбучные премудрости. Похоже, на это обратила внимание и вдовушка – хотя я могу уверить, что интерес мулата ко мне был не того свойства; но каждый судит по себе.

Испанский алфавит я одолела в неделю. Мне бы хватило двух часов; но поскольку я сказалась неграмотной, пришлось тянуть время.

К этому же времени были закончены новые платья для прислуги. Горничные оказались разодеты в пух и прах, коленкор платьев скрывался под нашитыми шелковыми оборками. Донья Белен оглядывала все это великолепие с веранды (мы чем-то были заняты в патио) и вдруг спросила, обращаясь то ли к себе, то ли к неизменно присутствующей за ее спиной тетушке:

– Интересно, с кем из них развлекается сейчас мой каналья муженек?

Тут-то сеньора Умилиада не упустила случая. Не знаю, что она наговорила сеньоре, но вскоре Саломе прибежала на кухню с круглыми глазами и сказала, что хозяйка требует меня к себе.

Я встала и пошла немедля, хотя поняла, в чем дело. К такому повороту событий я уже была готова.

Не успела я войти в дверь комнаты хозяйки, как она влепила мне две увесистые пощечины:

– Да как ты смела, подлая?

Я в это время оглядывалась по сторонам. Вдовушки не было.

– Сеньора, как я могла отказать: я ведь раба сеньора.

А она, глядя снизу вверх, продолжала отхаживать меня по щекам и браниться, и я при этом стояла не моргая, и, честно скажу, мне даже было жаль ее, потому что она пускала руки в ход от бессилия.

– Выпороть тебя прикажу! Посадить на хлеб и воду! Котлы скрести отправлю на кухню!

Много было крика… потом голос сеньоры сорвался и вдруг в плач, и с рыданиями, от которых тряслись плечи, донья Белен опустилась там же, где стояла, прямо на цветные мозаики пола.

Что с ней было делать? Подняла и отвела, да нет – отнесла на диван. Дала платок, нюхательную соль, вытираю слезы, натираю ароматической салфеткой виски и бормочу сама под нос что-то невразумительное – лишь бы успокоилась. Гляжу – и правда, притихла, подняла глаза, рот раскрыла и слушает меня… А до меня только дошло, что я такое хозяйке мелю.

– В мыслях не держала, – охмурять хозяина, огорчать хозяйку, нужны мне были приключения на собственную спину, как же, мне моего черного парня хватало и ничего больше нужно не было – так нет! Он господин, куда мне деваться – устроит такую жизнь, что тошно станет, а теперь вот вы плачете… Ну не плачьте, а то я сама зареву… Наклоните голову, потру за ушами… сто лет бы мне его не нюхать, вашего муженька, чирей ему в зад… он меня у моего милого увел, вот что, вам, может, он хорош, а по мне, так он моему не годится в подметки, с какой стороны не взять… давайте шею и плечи разомну…

Замолчала и жду: отошлет меня пороть или нет. Но она рассмеялась каким-то деревянным смехом:

– Значит, твой лучше моего?

– Для кого что, сеньора: для белой дамы – белый кабальеро, а для черной девчонки нет лучше черного парня.

– Это правда, – согласилась она как-то вяло и вдруг неожиданно с интересом вскинулась на меня:

– Постой-постой, а кто он, твой негр?

– Конюших Факундо, сеньора.

– О! Губа у него не дура.

– Думаю, у меня тоже, – отвечаю я не без гордости.

– И как у вас идут дела?

– Были – лучше не надо, пока не приехал сеньор.

– Правда, – она словно погасла опять, но потом продолжала задумчиво: – Послушай-ка, та крещена, и Факундо тоже, может быть, я вас поженю?

– Это было бы хорошо, сеньора, но одно – что я была крещена в англиканскую церковь…

– Это ерунда, отец Эладио тебя в два счета перекрестит в католичество.

– А другое, если позволите сказать…

– Говори уж!

– Вашему мужу на это будет наплевать. Вы видите, как он поступает с вами – собственной супругой; разве будет он считаться с тем, что какие-то чернокожие обвенчаны!

И – жду, что будет.

Сеньора посмотрела на меня бешеными глазами, потом схватила со стола флакон с солью да как запустила им в стену! Потом туда же – цветочным вазоном, только осколки брызнули. Она бы, может, много чего перекидала; только я на такие дела была опытна еще с капризницей Эвелин, оставив церемонии, схватила ее за руки и усадила на диван. Сопротивляться она не могла, зато как начала ругаться! Я и от кучера такого не слышала. Лишь перебрав все мыслимые и немыслимые проклятия, успокоилась немного и заговорила ровным, усталым голосом: