Корреа Эстрада - Дом с золотыми ставнями

• Название: Дом с золотыми ставнями
• Автор: Корреа Эстрада
• Жанр: Современная проза

---

Опять у нас выпала передышка. Идах увивался за девчонкой, Факундо обхаживал наш разросшийся табунок – он прямо цвел от радости, расчесывая коням подстриженные гривы. Я занималась повседневными делами. Филомено шастал по округе, не уходя от паленке далеко и избегая шума. Ясно, если он искал приключений на свою и наши головы, он их находил.

В этот раз он нашел… краденых негров. Наблюдая днем за уединенным кафеталем, он заметил, что негры на нем постоянно работают в цепях. Это его насторожило и заинтересовало – спустился пониже, улучил момент и поговорил с одним. Оказалось – краденые.

– Дьяволы, не хотят бежать, – ворчал он. – Хотят назад к своим старым хозяевам – а сами не знают, откуда они есть!

Помолчал, покачал головой и добавил, усмехаясь невесело:

– Дурачье, как есть дурачье!

Увы, он был прав: девять из десяти негров не могли назвать, в какой провинции находятся имения их хозяев. Я насмотрелась на таких еще у сеньора Лопеса.

Факундо изъездил остров вдоль и поперек; но кухарка Немесия, ни разу не выбиравшаяся даже в Карденас, считала, что в Матансас надо плыть через море, а Гавана для нее была чем-то нереальным. А сколько таких Немесий в юбках и штанах – и они составляли большинство даже среди креолов.

Кум, однако, еще раз наведался в этот кафеталь, и не напрасно. На шестнадцать человек нашелся один посообразительнее, который знал, что все они из Пинар-дель-Рио.

Он, этот умник, из городишка Виньялес, а остальные, по его предположению, откуда-нибудь с округи. Он назвал полное имя своего хозяина и адрес, этот негр, – уже кое-что!

Они хотели вернуться к прежним хозяевам. Пинар-дель-Рио, однако, не шутка: через половину острова тайком, по ночам, в крытых фурах, везли воры свой товар, дважды украденный, чтобы за четверть цены продать какому-нибудь ловкачу. А уж тот постарается спрятать их подальше от глаз посторонних, загонит на самую дальнюю плантацию, запрет в самый глухой барак и уж непременно наденет цепи и приставит самого бдительного надсмотрщика; потому что если сбежит краденый негр и доберется до первого альгвасила – будет ловкачу тюрьма, если, конечно, альгвасил не куплен. Если вообще с неграми не церемонились, то краденых били и убивали не задумываясь. Тошнехонька была жизнь у краденого, куда хуже, чем у обычного раба. Свои хозяева тоже, конечно, не сахар. Но хотя бы не тянули цепи месяцами и годами без перерыва, были мелкие радости и поблажки, были семьи… Да что там говорить! А дома их числили в бегах – почти наверняка; иной сеньор, может, и догадывался, что раба украли, но найди попробуй.

Выкрасть бедолаг можно было – глушь, в которой стоял кафеталь, позволяла это сделать без риска. Но куда бы мы дели эти шестнадцать человек? В бега они не хотели. Нечего было думать доставить их на место к хозяевам, за столько-то миль.

Мы прикидывали и так и эдак. Можно было бы, конечно, известить об этом местного альгвасила. Ну, а если тот получил взятку? Запросто могло быть такое. Тогда бедолагам придется еще хуже: скорее всего, увезут в другое место, где помочь будет некому.

– Хватит головы ломать, – сказала я наконец. – Отправим письмо капитану Суаресу. Будьте уверены, обрадуется возможности отличиться.

Адрес жандармского управления у нас был, остальное трудностей не представляло.

Когда Филомено отправился в Тринидад, навестить нинью, он позаботился о том, чтобы письмо отправили по назначению. Можно себе представить, что за впечатление произвело это письмо в жандармерии. Однако действие возымело сразу. Через несколько недель при случае мы как-то навестили этот кафеталь. Он выглядел заброшенным, из прежней большой команды копошилось там два-три человека.

Действительно, налетели жандармы; краденых негров расковали и увезли, хозяин попал под арест.

Дело было сделано чужими руками, – единственный раз так легко и просто.

Шли недели и месяцы. Мы все больше и больше втягивались в эту отчаянную жизнь.

Ах, какое было время: отчаянное, бесстрашное… и этим страшное. Мы не берегли свои жизни и лезли напролом. Мы не полагались на судьбу, мы о ней не думали. Как повернет наши судьбы Элегуа, на какой путь направит бог перекрестков Легба?

Призрак солнечного дома пропал, растаял в зеленом сумраке леса, в синей дымке над Эскамбраем. Как во сне, урывками, помню себя – среди языков огня, с неистребимым запахом гари на волосах, дико перекошенное лицо какого-то домашнего палача, которого едва не пополам разрубила ударом мачете с лошади, запекшуюся кровь на руках, на отточенном лезвии. И словно в другом мире – хрустальные капли воды, пение цикад, трава и ласкающее солнце. Трудно и страшно вспоминать все это, но жить так было не страшно. Тоска ли, дым, туман застилали нам глаза.

Ах, где вы, наставления в христианских добродетелях почтеннейшей миссис Дули?

Сама себя не узнавала я тогда. Неужто это та самая лощеная, разряженная парадная горничная, любовница хозяина и наперсница хозяйки? Да полно, было это или не было? Шуршащие шелковые платья в оборках, тугой крахмал и кружева нижних юбок, стук каблуков по мраморному полу, тяжелый блеск серебра, кипень белоснежных скатертей и салфеток с вербеновым и лавандовым ароматом, тонкий перезвон бокалов на подносе? Их сменили парусиновые рубаха и штаны до колен, пропахшие лошадиным потом, гарь костров, тяжелое мачете и пистолет на широком кожаном поясе, босые потрескавшиеся пятки, чашки из скорлупы гуиры, арбалет и стрелы за спиной. Я из него била без промаха, также как из двуствольного "лепажа", стала неутомима верхом не хуже, чем сам Факундо. Похудела и обзавелась такими мускулами, что в пору любому мужчине. А главное, все мы – Факундо, Идах, малыш Пипо, которого брали с собой все чаще и, уж, конечно, я не в последнюю очередь, прониклись духом отчаянного сорвиголовства, исходящего от Каники, молчаливо и без обсуждения признанного старшим среди нас. Черно-серебряный плащ смутьяна летел над нашими головами, и ни его, ни нас не брала никакая смерть.

Каники продолжал время от времени наведываться то в Тринидад, то в Касильду, – бывал задумчив и тих первые два-три дня по возвращении, потом встряхивался и предпринимал очередную отчаянную вылазку, и каждый раз все дальше и дальше от нашего паленке, к молчаливому одобрению Пепе. Мы добрались до Хикотеа – Ориенталь в провинции Камагуэй на восток, а на западе заходили далеко за Хикотеа – Оксиденталь, за речку Дамухи, вплоть до Коралийо на северном побережье.

Оттуда оставалось рукой подать до Карденаса и Санта-Анхелики, и не так уж опасно было проехать ночью тридцать пять миль вдоль поросшего манграми глухого побережья, подняться по заболоченной пойме речки Ла-Пальма, а потом свернуть по ручью, на берегу которого я ожидала милого в памятную ночь бегства… Но я не знаю, что меня удерживало. Во всяком случае, не тень убитой вдовушки. Вслед за ней последовали на тот свет другие, отправленные моими руками. Ни об одном из них у меня нет желания сожалеть или мучиться угрызениями совести вплоть до сегодняшнего дня.

Время от времени Филомено приносил газеты с описанием очередной проделки… Мне было интересно, что по-прежнему там красовались три рисунка мужских лиц, а про меня – ни словечка. Но цифры под каждым рисунком все росли, и ясно становилось, что скоро на нас откроется большая охота. Нас спасала подвижность, быстрота переходов и то, что мы заявляли о своем существовании в местах, отстоящих друг от друга порой на сотню миль, так что рассчитать наше местопребывание было весьма затруднительно. Тревожным знаком было то, что нас начали ожидать и преследовать более упорно и настойчиво, чем раньше.

Однажды нас выследили. Точнее, это случалось не однажды. В сухой сезон не всегда можно спрятать следы. Это было недалеко от Энкрусихады, за Санта-Кларой. Там на одном кафетале был надсмотрщик, по которому давно плетка плакала – плакала ну и доплакалась. Время было под вечер, когда негров собирали уже домой, и, управившись со своим делом, мы дали ходу. Уже в темноте ушли к югу – туда, где поднимались первые лесистые отроги Эскамбрая. Там было довольно безлюдное место, – но между ним и теми глухими урочищами, где можно пропасть без следа, лежала Санта-Клара и отходящие от нее большие дороги.

Забыла сказать, что с нами в тот раз был Филоменито, – Пипо, как продолжали мы его называть. Ему уже исполнилось семь, и молодец был хоть куда. Жизнь у него, конечно, была совсем не той, что полагалась по его годам. Но и хваток был парень не по годам, и чуток, как зверек – умнеть приходилось поневоле. Он не знал аза в глаза – при такой редкости, как грамотные родители, – но умел владеть конем и всем оружием, какое у нас было. Дитя, заквашенное на войне. Конечно, мы избегали брать его с собой на вылазки заведомо опасные. Но в тот раз не предполагалось ничего особенного, и в этот кафеталь заглянули, можно сказать, случайно. Но случай – он висит над головой, как камень на скальном карнизе, и рано или поздно сваливается на голову.