Корреа Эстрада - Дом с золотыми ставнями

• Название: Дом с золотыми ставнями
• Автор: Корреа Эстрада
• Жанр: Современная проза

---

– Но только ты ревновал меня к нему – ведь так?

Мы с ним сидели у борта: для меня стюард принес кресло, Факундо расположился прямо на досках палубы у моих ног, спиной привалившись к борту и выставив босые ноги. Странной мы выглядели парочкой. Я была разряжена в пух и прах, как герцогиня, а драгоценностей на себя навешала больше, чем имелось у какой-нибудь обедневшей королевской родни. Гром же посмеивался над теми из старых приятелей, кто поспешил переменить холстину на панталоны со штрипками и снятые с испанцев куртки с позументом: "Как на корову седло одевать, а хороший конь хорош и некованый" Поэтому он сидел у моих ног, поигрывая кружевным подбором на юбке, в длинных холщовых штанах и такой же рубахе, с распахнутым воротом и закатанными рукавами, точь-в-точь в таком виде, в каком я увидела его впервые за двенадцать лет до того.

– Так-то оно так, – отвечал он, – да не совсем.

Я ждала не перебивая, пока он набьет и раскурит трубку, и разгоняла дым веером.

– Я не ревнивый, ты это знаешь. Ты попадала к другим мужчинам в постель не по своей воле – какая тут ревность? Даже если кто-то из них тебе нравился, тот же Федерико Суарес, он, дьявол, сам не из подметки сделан, – все равно я тебе нравился больше, и ты старалась вернуться ко мне, и возвращалась. Но куманек – совсем другое дело. Если бы ты пошла к нему, ко мне бы ты уже не вернулась.

Женщина всегда выбирает того, кто сильнее, и речь идет не о той силе, что в кулаках. Так, моя унгана? Конечно, так. Потому что нет такого другого, как он и надо себе в этом признаться. Вряд ли судьба повернется так, что мы увидимся на этом свете. Я любил его, и ты тоже. А если бы он позвал тебя, кого из нас ты бы выбрала? Теперь это пустой вопрос. Может быть, потому только я сейчас сижу у твоих ног, что у него есть Марисели.

– Может быть, ты прав, а может, и нет, – отвечала я. – Ты мужчина и судишь обо всем как мужчина. Я любила его и знала ему цену. Думаешь, если бы я захотела, я не могла бы затащить его на себя? Я была ему вместо няньки, когда ему приходилось туго, когда он бесился и едва не умирал, Не было бы трудно мне сделать это. А знаешь, почему я этого не делала? Всякому мужчине на этом свете предназначена своя женщина. Я – твоя женщина, а его – нежная белая нинья, которая не так проста и слаба, как кажется на первый взгляд. Я рада, что помогала им искать дорогу друг к другу – мне это доставило больше радости, чем если бы я с ним переспала.

Дым от трубки поднимался струйками – ветер на закате спадал. За кормой погружалось в воду огромное солнце. Отбивал склянки колокол, и летучие рыбы стайками проносились у самого борта.

– Что ж, – сказал Гром, может быть, даже жаль, что последнее семечко мараньона не носит его имени. Ты говоришь, каждому мужчине – своя женщина? Ты знаешь, что не все так просто.

– Конечно, – проворчала я. – Но чаще всего бывает именно так.

– Да, когда дело не касается таких чертовок, как ты. Я хорошо понимаю всех мужчин, которых ты сводила с ума, и я им вполне сочувствую… сам попал так-то… – улыбался одними глазами и щекотал меня за ногу, пробравшись рукой под ворох юбок. – Знаешь, кто, сдается мне, будет следующей жертвой? Это сеньорито Санди.

Точнее, он ею уже стал. Когда он на тебя смотрит, от него идет звон, как от натянутой тетивы, а глаза… Но только он тебя побаивается, если не сказать хуже.

Когда ты сегодня от передней мачты всадила в среднюю одну за другой восемь стрел сверху вниз как по цепочке – он поежился, будто его огрели дубинкой, бедный мальчик.

– Еще бы, – отвечала я, – до сих пор так получалось у одного Идаха, а у меня не было больше чем шесть или семь. А если мальчик меня побаивается… Что с того?

В его возрасте пора становиться мужчиной. Кроме того, он хорошо воспитан и уважает мое положение замужней дамы. Он не мешает мне, Гром. Он славный парень, и Пипо таскается за ним хвостом и лезет во все дырки, так что ручонки стесаны канатами до волдырей. Нечего смеяться над бедолагой – он такой, какой он есть.

Смеяться над Санди Мэшемом не стоило, он был не хуже многих других. И он на самом деле был в меня влюблен – жестоко и безнадежно. Когда он разговаривал со мной, речь его становилась медленной, а когда, приветствуя, пожимал мне руку – от его ладоней исходили странные теплые волны, а в глазах появлялись искры, словно там порхали крошечные мотыльки с мерцающими яркими, красными и синими крылышками. Но Санди не терял головы, не плакал и сдерживался, а сдержанность всегда вызывает уважение. Единственное, что он себе позволял – обжечь меня взглядом, и я чувствовала на себе его взгляд, даже если не знала, откуда он смотрит. Но даже кошка может смотреть на короля, а я ходила королевой на "Леди Эмили".

Белые матросы мне кланялись, говорили "мэм" и исполняли все приказания; черная команда слушалась беспрекословно. Через меня шли дела между неграми, не знавшими английского, и англичанами, не понимавшими испанского, и без меня не могли обходиться ни боцман, ни Мэшем-старший.

Что касается сэра Джонатана, то я мало-помалу стала замечать, как пропадает из его речи нарочитая изысканная учтивость, как разговор приобретает все более деловой тон, а "вы" становится все более естественным и непринужденным. Это была моя победа – и одна из причин того, что я почувствовала себя королевой. Старый делец знал выгоду не хуже тех старушек, которых некогда дон Федерико нанимал прислуживать мне; но он обладал и чувством собственного достоинства и справедливостью. Думая, именно эти три качества заставили его однажды сказать:

– Миссис Кассандра, я не люблю иметь серьезных дел с женщинами, и никогда их не имел с женщинами вашей расы. Но я рад, что случай нас свел, ибо с вами можно делать дело.

По-моему, на старика тоже произвели впечатление восемь стрел, легших как по линейке. Однако его слова я зарубила на носу.

Дни сменялись днями, ветер – безветрием, на палубу лили дожди – путь был далек, конца ему не предвиделось. А потом однажды случайным штормом корабль отнесло к северу – вреда сильного не причинило, но перепугало до смерти сухопутных крыс.

Нас болтало двое суток почти без парусов, и эти двое суток Мэшемы провели на ногах. Старик опасался, что мачта после починки недостаточно прочна, – однако сошло благополучно. Оба, и дядя, и племянник, почти все время провели наверху, и лишь на третьи сутки, когда стих ветер и сквозь поредевшие облака стали просвечивать звезды, спустились вниз, оставив наверху обычную вахту. Вид у обоих был измученный.

Без лишних церемония я распоряжалась внизу, подгоняя ленивого стюарда: приготовить сухую одежду, горячую пищу, воду для умывания и конечно, по стопке виски. Сэр Джонатан с Даниэлем прошел в свою каюту, смежную с нашей, а Санди – в ту, что была напротив нашей двери, которую до этого занимал Каники, но которая, вообще-то говоря, была его собственной. Парня пошатывало, и заметно было, что в глазах у него плывет.

– Давай помогу, – сказала я, сдергивая с него за рукав промокшую насквозь куртку. – Я-то знаю, что такое три ночи не поспать.

Он попытался отстраниться:

– Я сам справлюсь, Кассандра, я не маленький.

– Что такое двухдневный ливень, я тоже знаю, – продолжала я, снимая его прилипшую к телу рубаху. – Сейчас разотру тебя полотенцем…

Тут он неожиданно вспыхнул – я пальцами ощутила, как он вспыхнул всей кожей.

– Не дразни меня, женщина, пожалуйста! Тебе не надо говорить многих вещей – ты и так все понимаешь.

– Больше, чем ты думаешь, – рассердилась я. – Если ты считаешь, что сейчас не главное – позаботиться о твоем здоровье, значит, ты еще больше мальчишка, чем я думала. Черт возьми тебя со всеми твоими английскими приличиями!

– Благодарю покорно за заботу, – сказал он тихо и бешено, и затуманенные усталостью глаза сверкнули. – Я хочу тебя так, что мне плевать на приличия и мокрые штаны. Уходи, пока я держу себя в руках. Ты знаешь, что приличия тут ни при чем. Уходи!

Я не ушла. Я позвала Грома, чтобы он мне помог. Этого взрыва не могло хватить надолго, потому что мальчик был обессилен. Вдвоем мы его раздели, растерли, уложили в постель, заставили проглотить кружку бульона. Санди покорно сносил все манипуляции и уснул, едва коснувшись щекой подушки.

На другой день он улучил момент, когда я была одна в каюте, и подошел просить прощения – За что? – удивилась я. – Разве ты в чем-то виноват?

– Как смотреть, – отвечал он. – Может быть, твой муж так не считает.

– Мой муж понимает больше, чем ему скажут, – возразила я. – Да разве что-то произошло?

– К сожалению, нет, – произнес он.

– Так о чем же речь?

– Я люблю тебя, – ответил он. – Я пропал в первый же миг, как увидел тебя, прекрасную, обнаженную, с каскадом кос на плечах, с окровавленным кинжалом в руке и заколдованным ожерельем на шее. Я люблю тебя, колдунья Кассандра, и не знаю, что мне с этим делать.

– Мало тебе твой дядя читал молитв насчет меня, – отвечала я. – Ведь он прав – от первого до последнего слова. Я все что угодно, кроме кроткой овечки. Я дважды крещена и при этом закоренелая язычница, я повинна во всех смертных грехах, а число людей, которых я отправила на тот свет – белых! – отмечено точками на прикладе моего арбалета. Тебе хватит или еще?