Колин Маккалоу - Первый человек в Риме. Том 1

• Название: Первый человек в Риме. Том 1
• Автор: Колин Маккалоу
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1993
• ISBN: 5-85366-005-5

Увлекательный роман «Первый человек в Риме» повествует о любви, войне, хитросплетениях интриг и дворцовых переворотов. Эта книга о славной и ужасной эпохе в истории человечества. Автор погружает читателя в водоворот хаоса, страстей и роскоши Древнего Рима. Это роман о власти, о путях ее завоевания и наслаждения ею. Гай Марий – богат, но низкого происхождения, Луций Корнелий Сулла – аристократ, но беден. И все же он станет Первым человеком в Риме – императором величайшей империи в истории человечества.

---

ГЛАВА V

В старом доме в Арпинуме росли трое детей: Гай Марий, его сестра Мария и младший брат Марк Марий. Все предполагали – и не без оснований – что они займут значительное место в жизни этого города и края, но никому и в голову не приходило, чтобы кто-нибудь из них пошел по стопам отца. Семья их принадлежала к разряду сельского нобилитета, роду Мариев, одному из самых уважаемых в том краю. Немыслимым казалось, чтобы уроженец Арпинума вошел в Сенат; конечно, все знали о цензоре Катоне, который тоже вырос в провинции, но тот был родом из Тускулума, что всего в пятнадцати милях от стен Сервия. Землевладельцы окраинного Арпинума и не мечтали видеть сыновей сенаторами.

Дело было не в деньгах – в них-то недостатка не ощущалось; род Мариев считался одним из богатейших. Арпинум слыл весьма обширным краем, поделенным между тремя семьями: Мариями, Гратидиями и Туллиями Цикронами. Если кто-нибудь желал породниться с ними, должен был отправиться в Путеоли, где жила семья Граниев; Грании были морскими купцами, но вышли тоже из Арпинума.

Невеста Гая Мария была просватана за него еще в детстве. Она терпеливо ждала достижения совершеннолетия в доме Граниев в Путеоли. Однако, когда Гай Марий созрел для любви, предметом его страсти оказалась не женщина. И не мужчина. Армия стала его любовью. В день своего семнадцатилетия он был включен в состав консульского легиона. Долго ему пришлось ждать боевого крещения: войн не подворачивалось. Но и в мирное время он сумел дослужиться до чина младшего офицера, а в двадцать три года, перед боевыми действиями в Нумантии, вошел в свиту Сципиона Эмилиана.

Ему не потребовалось много времени, чтобы освоиться и подружиться с Публием Рутилием Руфом и нумидийским царевичем Югуртой: были они ровесниками, были они равно ценимы Сципионом, который называл их Троицей Страшных. Ни один из друзей не входил в высшие круги Рима: Югурта – из-за того, что был иноземцем, Публий Рутилий Руфа – из-за бедности своей семьи, а Гай Марий – из-за того, что слыл деревенщиной. Впрочем в то время это их не расстраивало: зачем политическая карьера тем, кто влюблен в военный строй?

Однако вскоре Гай Марий стал выделяться среди товарищей: он был рожден воином, но не простым – в нем обнаружились задатки полководца.

– Он точно знает, что и как делать, – не раз говаривал Сципион Эмилиан, каждый раз тяжело вздыхая при этом, – вероятно, немного завидуя чужому дару. Не то, чтобы сам Сципион был плохим полководцем, но с раннего детства он слышал разговоры военачальников, собиравшихся на обед в их доме, и поэтому знал себе точную цену. Великий талант стратега не подкреплялся в нем организаторскими способностями. Он предпочитал сражаться, глядя на карты. Легионы еще не вступали в первый бой, а он уже полагал, что победа обеспечена мудрым планом кампании. Там, где все до тонкостей продумал военачальник, солдатам делать уже нечего. Так что и руководить ими ни к чему.

Гай Марий же чувствовал себя на поле боя, во главе солдат естественно, как рыба в воде. В свои семнадцать он все еще оставался мальчишкой небольшого роста, худеньким и изнеженным. Любимец матери, он был почему-то втайне презираем отцом. Но с тех пор, как надел первую свою пару военных сандалий и латы из гладких бронзовых пластин поверх кожаных доспехов, начал расти прямо на глазах – и телом, и духом. И вскоре сделался истинным воином и полководцем, превосходя окружающих мощью, отвагой и независимостью. Изменилось и отношение к нему в семье: теперь мать не принимала сына таким, каким он стал, зато отец впервые проникся к нему с уважением.

Сам же Гай Марий считал, что нет счастья выше, чем ощущать себя одной из шестеренок прекрасно отлаженной и грозной военной машины. Ни поражения, ни тяготы учений, ни близкое дыхание смерти не заглушали в нем восторженности. Что ему приказывают, его не заботило: дело солдата – повиноваться.

В Нумантии он впервые встретил семнадцатилетнего новичка, который, прибыв из Рима, тут же присоединился к свите Сципиона Эмилиана. То был Квинт Цецилий Метелл, младший брат знаменитого Цецилия Метелла, который после военных действий против племен, населявших Далматийские горы, получил имя Далматийский и выдвинулся на пост Верховного Жреца.

Юный Метелл относился к типичным представителям своего рода: флегматичный, без блеска в глазах, без стремлений; однако, самоуверенности ему было не занимать. Дружеские отношения со многими выходцами из этого класса не позволили Сципиону Эмилиану вовремя поставить мальчишку на место, и семнадцатилетний всезнайка вскоре почти сел ему на шею. Тогда Сципион Эмилиан отдал его в науку своей знаменитой Троице – Югурте, Рутилию Руфу и Гаю Марию. Они и сами были почти еще мальчишками, потому и не ведали жалость; им пришлось не по вкусу, когда в их тесный дружеский круг втолкнули какого-то юнца, да еще столь самоуверенного и самовлюбленного. Вот и стали отыгрываться на молодом Метелле не жестоко, но грубо.

Пока Нумантия сопротивлялась и у Сципиона Эмилиана хватало своих хлопот, Метелл сносил свой жребий покорно. Однако, Нумантия пала. И, возликовав, вся армия, от старших командиров до последнего солдата, позволила себе расслабиться. Легионы храбро атаковали винные погреба. Вина захотел и Квинт Цецилий Метелл – тем более, что ему исполнилось в тот день восемнадцать. Троица Страшных же задумала выставить его на посмешище, напоив допьяна.

Метелл, утопив в вине не только флегматичность, но и рассудительность, расшумелся:

– Вы – вы глупцы! Что вы думаете о себе? Кто вы такие? Ну-ка, скажите мне! Ты, Югурта, просто грязный дикарь. Как смел одеть ты сандалии римлянина?! А ты, Рутилий? Ты просто выскочка, везунчик! Что же до тебя, Гай Марий, – тебе и высовываться не стоило из своей деревни. Как вы посмели?! Хватило же наглости! Не знаете, что ли, кто я? Знаете ли, невежды, о моей семье? Я – Цецилий Метелл; наш род правил в Этрурии еще до того, как начал строиться Рим. Долго же вы надо мной издевались; я терпел, но хватит!

Югурта, Рутилий Руф и Гай Марий вовсю потешались над пьяным мальчишкой, моргающим как сова при свете дня. Затем Публий Рутилий Руф, в ком острый ум состязался с военной сноровкой, встал на упавшего спьяну Метелла, балансируя искусно.

– Хватит толдычить одно и то же, Квинт Цецилий, – сказал, улыбаясь, Руф. – Знаем прекрасно: беда твоя в том, что герб ваш – толстый большой свиной пятачок, а не царский венец, о повелитель этрусков! Иди и умойся, царь помоек! Выблюй кашу, что у тебя во рту, и попробуй еще раз растолковать нам свое родословие. Может тогда мы не будем смеяться!

Метелл поднялся и пьян, и разгневан он был, чтобы послушаться совета, особенно после того, как увидел ухмылки на лицах.

– Рутилий! Твое имя вообще недостойно, чтобы звучать в Сенате. Ничтожество! Крестьянин!

– Потише, потише, – мягко осадил его Рутилий Руф. – Познаний в этрусском мне хватит вполне, чтобы перевести твое имя, Метелл.

Сев, как на валун, на юнца, упавшего снова, он посмотрел на Югурту и Гая Мария:

– «Раб, освобожденный из милости» – вот что значит твое имя.

Это уже было слишком. Юный Метелл вцепился в Рутилия Руфа. Тот, гремя латами, тоже плюхнулся в зловонную жижу. Оба покатились по грязи, молотя друг друга – без всякого, однако, вреда. Югурта и Гай Марий нашли развлечение довольно забавным и бросились в общую кучу. Заливаясь смехом, сидели они в луже, перемазавшись, как свиньи. Наконец им надоело сидеть на Метелле и насмехаться над его попытками встать. Освобожденный, он вскочил и, отбежав немного, завопил:

– Вы заплатите за это!

– Не задирай пятачок! – ответствовал Югурта, корчась от нового приступа смеха.

«Однако, – думал Гай Марий, моясь и насухо вытираясь жестким полотенцем, – колесо вращается и будет вращаться по своему кругу, независимо от того, что мы делаем. Ненависть, что звучала в голосе потомка одного из знатнейших родов, была по-своему справедлива. Кто мы были на самом-то деле? Один – иноземец, другой – вознесся на волне военной удачи, а я – потомок италийцев, не имевших ничего общего с великими эллинами. В Риме всякому сверчку полагается свой шесток».

Югурта стал признанным царем Нумидии, сразу попав в разряд царей-клиентов с четко очерченным кругом возможностей. Заслужив в свое время неприкрытую и упорную ненависть со стороны Метеллов, он живет теперь за городскими стенами без права войти в Рим, непрестанно борясь с претендентами на свой трон и стремясь купить то, что мог бы добыть своими способностями без труда.

Милый Публий Рутилий Руф, любимый ученик Панеция, философа, которого так чтят в кругу Сципиона, – писатель, воин, мудрец, политик широчайшего масштаба, – был лишен возможности стать консулом в тот год, когда Марий безрезультатно пытался стать претором. Дело было не в предках его, не в друзьях, а в том, что его ненавидели Метеллы, а значит к нему – как и к Югурте – был враждебно настроен Марк Эмилий Скавр, близкий родственник Метеллов.