Виктор Астафьев - Перевал

• Название: Перевал
• Автор: Виктор Астафьев
• Жанр: Советская классическая проза

---

— Демагог! — заключил Дерикруп. — Скажете, нет? — спросил он у мужиков.

Те согласились с ним, явно приняв незнакомое слово за какое-то ругательство.

Потом разговор перескочил на другие темы, и было рассказано множество былей и небылиц. Когда дело коснулось медицины, Исусик заявил, что вся эта медицина сплошной обман и что доктора существуют только для того, чтобы денежки выуживать у простаков. В подтверждение он рассказал такую историю.

— Вот в одном селе парень захворал. Молодой был — кровь с молоком! А потом стал чахнуть, чахнуть. Родители евонные к одному доктору, к другому не игрушкино дело с дому работника терять. Корову стравили, коня, за куриц принялись, а доктора все свое: не можем ничего сказать определенного. А тут как раз на постой к этим крестьянам верховские обозники встали. Узнали они про всю эту ужасную жизнь парня и говорят: «Поезжай-ка ты, брат, в Минусу. Живет там в одном селе старуха, ужасть дошлая по леченью». Ну, долго ли, коротко ли колесил по свету парень, а только, значит, напал на ту лекарку и в ноги ей бух: «Спаси, — грит, — баушка, век за тебя Богу молиться стану. Всех докторов, фершалов объездил — никакого результату». Старушка эта любезно и спрашивает его: «А скажи, милый сокол, куришь ли ты табачок?» «Нет, — говорит, — не курю, милая бабуся, где уж мне, и без табаку впору на карачках ползать». — «А спал ли ты на покосе или на пашне один?» — снова спрашивает старушка. «Спал, баушка, спал, а зачем тебе это знать?» — «Тогда все ясно-понятно», — сказала лекарка и велела жарко баню натопить.

Натопили баню. Завалила старуха этого парня на полок — и ну парить, ну парить. Попарит, попарит да ковш ледяного квасу поднесет. И до того она парня искуделила, что он из сознанья вышел. А когда в себя пришел — лежит на постельке, и так-то ему легко дышится, и совсем-то он здоровый. Давай он эту старушку благодарить, и в пояс ей кланяться, и спрашивать, что это за хворь у него была. Бабушка и говорит: «Сидела у тебя в брюхе змея. А залезла она тебе в рот, когда ты спал. Если бы ты табак курил, она бы не залезла — табаку змея не переносит. А так вот заползла и сосала из тебя кровушку, тварь гремучая. Ну теперь я ее выгнала оттудова и земле предала…»

— Фу-у ты! — тряхнул головою дядя Роман. — Видал хлопуш, слыхал хлопуш, сам хлопуша, но такого, как Исусик, встречать не приходилось. Брешет, ястри его, ну просто, как пишет!

— Тебе чо, тебе все не так, — протянул Исусик, — все осмеешь, все сомнению предашь. А это истинная правда!

— Ну, если правда, тогда почему тебе змея в рот не заползает? Ты ведь тоже не куришь?

— Хэ, сказал! Я его, рот-то, трижды закрещу, прежде чем уснуть, а через крест не только змея, даже сам черт не перелезет.

Дядя Роман плюнул, со злом пнул головни. Упав в воду, они зашипели и поплыли, чадя последним дымком.

— Спать пора, — проговорил дядя Роман. — Этого остолопа не переслушаешь и не переспоришь.

Илька, у которого мураши по спине от страха ползали во время рассказа Исусика, помялся и ушел в барак, так и не поняв, правду рассказал Исусик или нет.

В бараке было душно, и братаны, а за ними и Исусик, с постели отправились спать на берег.

Когда все затихло, Илька шепотом спросил у дяди Романа:

— Дядя Роман, а ну как залезет Исусику змея в рот, что делать будем? Из одного котла едим. Может, крест-то не всегда действует?..

— Да-а, это верно, — рассудил вслух дядя Роман, и мальчишке показалось, что Дерикруп заколыхался от смеха. — А мы вот сейчас проверим, паренек, надеется на крестное знамение Исусик или нет. Посмотрим…

Приговаривая так, дядя Роман осторожно спустил с нар босые ноги, нащупал на стене легость, которую забрасывают с плота на берег во время учалки, и пошел из барака. Илька двинулся за ним, поднялся и Дерикруп любитель занимательных сцен и острых ощущений. Сковородник уже пускал носом свист с переливами.

Осторожно приблизившись к кусту, за которым спал Исусик, дядя Роман отошел, размотал легость и кинул ее через Исусика на поляну. Потом медленно потянул и стал сматывать бечевку легости на руку.

Илька уже понял, какую проделку хочет учинить дядя Роман, и зажимал рот ладонями. Бечевка шуршала в траве, ползла по одеялу Исусика, потом скользнула по его лицу, холодная, гладкая. Послышался вопль, Исусик выскочил из-за куста и начал истово креститься.

Дядя Роман, Илька и Дерикруп, давясь смехом, вернулись в барак.

— И когда вы угомонитесь? — поднял голову Трифон Летяга. — Ты-то, дядя Роман, старый человек, а вроде дитя!

Через несколько минут появился Исусик с одеялом. Дядя Роман, позевывая, скучным голосом вяло полюбопытствовал:

— Чего вернулся?

— Да чтой-то прохладно стало, — отозвался Исусик и тут же притих.

— Змеи небось испугался?

— Чего мне змея? Мне стоит перекреститься…

Илька прыснул первый, за ним покатились Дерикруп и дядя Роман. Дерикруп даже кулаками по нарам колотил. Он всегда так самозабвенно смеялся.

Исусик слушал, слушал, видимо, догадался в чем дело, выругался и с головой завернулся в одеяло.

Трифон, подавив смех, двинул Дерикрупа в бок и приказал:

— Да спите вы!

Уха

Шелковые нитки нашлись. В сундучке Дерикрупа отыскалось фасонистое шелковое кашне с красными полосками. От него отрезали две кисточки. Илька распорол угол подушки и вынул несколько рыженьких перышек. После этого он сел за стол и принялся делать обманки, или, как их еще называют, мушки. Сплавщики с любопытством наблюдали за его работой, дивились. Перышко, подрезанное и очищенное на концах, Илька продел в ушко крючка, обернул вокруг него и кончики прихватил ниткой. Эта нитка плотными рядками легла до изгиба крючка и пошла вверх, снова к ушку. Петельки постепенно образовали брюшко искусственной козявки, а растопыренное перо было крыльями.

Илька не без форса бросил на стол самодельную мушку, и она пошла по рукам.

— Этот парень, братцы, не пропадет! — заверил сплавщиков Сковородник. Он хотел добавить еще что-то, подумал и брякнул: — Одно слово, сирота!

— Фокусник! Скажете, нет? — приставал ко всем восхищенный Дерикруп.

— Ловкач! — хвалили по-своему сплавщики.

Один Исусик засомневался:

— Как на деле покажет себя эта штука…

— Покажет, покажет!

— И язва же ты, Исусик, — вполголоса сказал ему дядя Роман. Мальчишка мастерит своими руками — пусть забава, а ему радость…

— Не забава… Не забава! — услышав это, вскипел Илька и выбежал из барака. — Вот увидите! Сами увидите!.. Сами!..

Продукты вовсе на исходе, а баркас так и не появлялся. Илька все еще чувствовал себя нахлебником в артели, лишним ртом и хотел чем-нибудь пополнить артельные харчи, внести свою долю.

Илька рыбачил прямо с плота. Мушка подпрыгивала и вертелась возле бревна. Илька слегка потряхивал удилище, будто мушка беспомощно билась, попав в воду. В узлом закрученной струе раздался шлепок, и мушка исчезла. Илька снял с крючка крупного хариуса и ловко бросил его в ведро.

— Вот те и забава!

Мальчишка потчевал сплавщиков ухой очень торжественно. Он принес котел, вынул ложки, объеденные, треснутые. Перед каждым мужиком положил кусочек бересты и вывалил по разваренному хариусу, а если попадались рыбины меньше — по полторы. Потом выловил уголек из котла, плеснул через плечо и важно пригласил:

— Давайте, мужики, подвигайтесь!

Подвязанный мешком вместо передника, с мазком сажи на лбу, потный и довольный, он похаживал вокруг стола. Сплавщики наперебой запускали ложки в котел, обсасывая рыбьи косточки и хвалили Ильку.

— Постой, а сам-то ты чего не садишься? — спохватился Трифон Летяга, освобождая место на шаткой скамье.

— Ешьте, ешьте, я потом, — замахал руками Илька.

Так уж заведено в сибирских семьях: сперва накормить хозяина-работника, а хозяйке что достанется. Бригадир спросил у Ильки:

— Большая семья у бабушки была?

— Тринадцать дитёв, — сказал Илька и так внушительно, что всем стало понятно: «Тринадцать дитёв» — это не шутейное дело!

— Да-а, жизнь у твоей бабушки незряшная была, — Протянул Трифон Летяга, — но подражать бабушке во всем не след. — Бригадир велел Ильке сесть за стол, разделил пополам свою рыбину.

Вечером, перед закатом солнца, Трифон Летяга с Илькой удили хариусов и снова разговаривали про дедушку и бабушку.

— Моя бабушка щуку ни за что есть не станет, — рассказывал Илька. Хоть какую рыбу ест, а щуку ни в какую, ни Боже мой.

— Брезгует, что ли?

— Не-е, по леригиозным соображениям.

— Это как понять?

— Обыкновенно. У щуки в голове есть крест, из хряща крест, и бабушка считает, что есть рыбу с крестом нельзя, грех…

Илька замолк с таким видом, словно это бабушкино чудачество он снисходительно прощал. Помолчав, он сообщил как открытие: