Дмитрий Липскеров - Демоны в раю

• Название: Демоны в раю
• Автор: Дмитрий Липскеров
• Жанр: Современная проза

Роман «Демоны в раю» Дмитрия Липскерова, если кратко, можно определить одним словом — мощный. Мощный во всем: в сюжете, его неподдающейся анализу энергетике, особой, неповторимой стилистике. Это бесконечно талантливый сплав реалий нашей жизни — достаточно жестких и жестоких, философской глубины — предначертанность жизни и наивное «незнание» человека и пронзительной остроты чувств — не только в любви, но и в пороке, страсти и слабости человеческой. И при этом необычайно тонкий юмор в изображении персонажей, сравнениях и образах.

---

Слон с нежностью перенес модель на держатель и установил ее будущей решкой к своему лицу. Модель стояла как вкопанная.

И опять в комнате мело, как в стужу метелью…

Как он был прав, начав с более тяжелого… Решка шла столь легко, что, казалось, сама вырезалась на гипсе. Будто переводную картинку терли мокрой ваткой…

Еще одна ночь, и еще один день…

Особенное наслаждение Слону доставило делать насечки на монетное ребро. Он вертел денежный круг и работал бормашиной, как талантливый дантист.

Вжик-вжик — насечка! Вжик-вжик — другая.

Он закончил модель и долго потом любовался на цифру «1».

В этот день из колонии «Зяблик», находящейся под Сургутом, матери Слона пришло письмо, в котором Борис Борисы тонкими намеками пытался разузнать о судьбе своего чемоданчика.

— Ты не брал? — поинтересовалась мать, перед тем как уйти на работу.

— Что ты!.. — развел руками сын. — Зачем он мне? Я же не порнограф…

— Это не порнография, — грустно проговорила мать. — Это копии со старых японских и китайских гравюр.

— Да? — деланно удивился Слои.

— Это искусство, сынок.

Как же Борис Борисы ей голову замутил, подумал Слон. Ведь правду говорят, что любовь слепа, полюбишь и Бориса Борисыча!

— Так что ему ответить, сынок?

— Напиши ему, что, когда он вернется, я его убью!

— Он не вернется…

— Ну и хорошо!..

Только через многие годы Слон понял, что такое любовь. Как можно страдать из-за этого непонятного чувства, но и как становятся счастливыми люди из-за него же. Правда, совсем ненадолго вспыхивает сердце, озаряя все вокруг чистотой, как сердце Данко, — лишь миг, бенгальский огонь! Зато такая сильная эмоция происходит из любви, что зачастую вся жизнь, прожитая без нее, совершенно напрасна.

Но сейчас Слону было не до любви, не до Бориса Борисыча, да и, честно говоря, не до матери. Его сердцем владела Страсть, сводная сестра любви! Она несла его на самых быстрых и непрочных крыльях. Ему, как и Икару, предстояло взлетать и лететь!.. Слону надо было продолжать начатое дело. Ведь он сделал лишь модель!.. А теперь предстояло самое сложное — изготовить по модели настоящий металлический рубль…

За последнюю неделю Слон впервые вышел из дому. Ему предстояло путешествие на свалку…

Зайдя за угол, Слон нос к носу столкнулся с Краном. Друзья пожали руки, у каждого в глазах прочитывалось какое-то чувство вины, как будто они что-то скрывали друг от друга.

— Как ты? — поинтересовался Кран.

— Отлично! — отвечал Слон. — Что нового?.. Я тут приболел малость…

— Все по-старому… Ты знаешь, и я ангину подхватил. Вот только первый раз на улицу вышел поглядеть на бабцов, а то, думаю, совсем зачахну! К тебе не заходил, чтобы не заразить. А ты, оказывается, тоже кашлял…

— Я на пять минут вышел, — уставив глаза в землю, рассказал Слон. — Подышу, чтобы бактерии вышли, и домой!

— Я тоже, — поддержал Кран друга.

— Ну, пока?

— Пока…

Они попрощались, и каждый почти бегом отправился насыщать событиями свою новую страсть.

На свалке Слон долго рылся во всевозможном свое отжившем, тыкал палкой в гниющее тряпье, заглядывал под какие-то ящики, пока не отыскал то, что ему требовалось.

Старый автомобильный аккумулятор.

Напрягшись из последних сил, он вытащил его из-под чугунной ванны, переставляя чью-то купальню на метр. Под ней, в которой, возможно, когда-то нежились прекрасные женские тела, над белоснежной эмалью которой вздымался горячий пар, напитанный вкусными девичьими ароматами, под ней, в чьей глубине вод, может быть, умерла старуха, был запрятан нужный Слону предмет.

Вооружившись железной арматурой, он несколько раз мощно ударил по аккумулятору, стараясь разбить когда-то наполненный энергией, а сейчас мертвый агрегат. Ему это удалось… Треск был, как будто череп проломили… Слон осторожно убрал расколотую обшивку и вытащил из прибора свинцовые пластины.

Он разжег костер, питая его всякой горящей дрянью, отчего пахло гадкой сладостью. Слон вытащил из кармана алюминиевую ложку и круглую коробочку из-под вазелина. Он наломал на мелкие кусочки аккумуляторные пластины и сложил их в ложку с обмотанной тряпкой ручкой.

Свинец расплавился быстро, прямо на глазах став из твердого вещества жидким. Бурлящим, он слил его в коробочку из-под вазелина, установленную для этого на ровную поверхность кирпича. Подождал, пока металл застынет, затем извлек круглую болванку из формы и еще совсем горячую завернул в тряпку и сунул заготовку в карман.

Процедуру плавления он произвел еще несколько раз, пока карман не отвис до колена под тяжестью металла.

А потом из-за горы старых проржавелых труб появились трое из пэшек. Их лица выражали сдержанную звериную радость, какая случается, когда воинственное большинство неожиданно встречает слабую жертву.

Главного из троих звали Пыря. Двое других служили шестерками, все ухмылялись, цыкая по сторонам слюной. Шестерки курили «Дымок», а Пыря где-то разжился длинной «Явой-100».

— Ты чего. Слон? — почти дружелюбно поинтересовался Пыря, запуская в небо явскую струю.

— Да гак, Пыря, — отвечал Слон. — А ты чего?

У Пыри нервы были ни к черту, не мог он долго дипломатничать, нервничал и истерия, за что его замочили в начале девяностых на какой-то местной разборке.

— Какого хрена ты здесь, на нашей мусорке, нюхаешь? — заорал он, да так, что капельки его слюны долетели до Слона.

— Какого?!! — вторили шестерки.

Слон был парнем спокойным, может, из-за фамилии своей, может быть, из-за знака зодиака.

— Такого, — спокойно ответил он. — С чего бы это мусорка стала вашей? Где написано?.. Мусорка — наша! Вы чего это здесь делаете?

От такой неслыханной наглости Пыря чуть было не взорвался. Он хотел еще что-то вскричать, но позабыл о длинной сигарете, фильтром приклеившейся к его нижней губе.

— Да мы тебя!..

Сигарета подпрыгнула и тлеющим угольком обожгла щеку Пыри. Урка дернулся, но болтающаяся на губе «Ява» чиркнула по другой щеке. Пять секунд Пыря сплевывал табачное изделие, ну а потом случилась драка.

Никак Пыря не ожидал, что у Слона с собою оружие. Понял, когда получил но макушке пятью свинцовыми болванками. Растянулся в грязной луже, булькал зловонной жидкостью и повторял, как заевшая пластинка:

— Во, бля!.. Ну, бля!..

Шестерки, потерявшие командира, потускнели мордами, но так или иначе бросились вызволять из такой напасти вожака.

Они подняли его, поддерживая под руки, пока тот вращал глазами, как пинг-понговыми шариками.

— Во, бля!..

— Да, бля! — ответил Слон, крутя рукой свинцовое оружие. — Еще?

— Мы тебя, бля, — потихонечку приходил в себя Пыря. — В следующий раз… Мы тебя грохнем и здесь же закопаем.

— Да-да, — подтвердили шестерки.

— Чтобы этого не случилось, — развел руками Слон, — чтобы этого не случилось, мне придется грохнуть вас сейчас!..

В руке Слона свинец завращался с огромной скоростью, будто самолетный пропеллер крутился, а взгляд его оставался совершенно спокойным, отчего и жутко было.

Шестерки не стали дожидаться ответного слова командира и очень спешно потащили пока еще не совсем пришедшее в себя немощное тело в глубокое отступление.

Слон еще некоторое время смотрел побежденному противнику вслед, а потом, вернув свинец в карман, поспешил домой.

Подходя к подъезду, он уже не помнил о Пыре и его шестерках. Все внутреннее пространство вновь находилось во власти страсти, и он, перепрыгивая через три ступеньки, помчался на свой пятый этаж…

В то время, пока Слон занимался сталелитейным делом, Кран упивался историями из чужой жизни. В короткие перерывы, когда легкие требовали порции никотина, стоя на лестнице и сплевывая горькие табачины, Кран задумывался о таком странном для себя изменении в мировосприятии.

«Не заболел ли я?» — вставал перед ним нешуточный вопрос.

Он всегда думал о том, что те, кто много читает, либо с ума сходят в конце концов, либо у них зрение портится. А у Крана и так с глазами не все в порядке. Косят, почти как у Савелия Крамарова.

Он докуривал папироску, давил огромным каблуком ботинка на платформе дымящий бычок и возвращался в читальный зал.

И опять магические страницы гипнотически вовлекали его в другие миры, делая свидетелем чужих восхитительных успехов, любовей, принадлежащих другим душам, и заставляли упиваться страданиями, совсем не близкими его не устоявшемуся духу.

— Может быть, Достоевского попробуете? — как-то предложила очкастая библиотекарша. — Тоже — писатель.

Он с трудом вынырнул из финала драйзеровского «Финансиста», поглядел на старуху, высокомерно взирающую на него сверху, и кивнул.

— Тащите!

Полдня Кран пытался вчитаться в «Братьев Карамазовых», потом плюнул и перешел на более мелкую повестушку «Неточка Незванова»… Его мутило от тоски и скуки, он слишком густо плевал на палец, переворачивая страницы книги, а потом не выдержал и на весь зал произнес: