Морье Дю - Полет сокола

• Название: Полет сокола
• Автор: Морье Дю
• Жанр: Детектив

---

-- Я отправил тебя в Фано, думая, что так будет лучше для нас обоих, - сказал он, -- но раз ты здесь, то тоже можешь сыграть свою роль. Роль Сокола по-прежнему твоя. Разумеется, если у тебя хватит духу ее принять.

Голос Альдо вернул меня в дни детства. Тот же старый вызов, брошенный с тем же презрительным изяществом, с тем же молчаливым намеком на мою неполноценность. Но странно, он больше не уязвлял меня.

-- А кто играл бы роль Сокола, если бы я отплыл с Марко? -- спросил я.

-- Я намеревался править сам. Пять веков назад групповодов не было. Сокол был сам для себя возничим.

-- Отлично, -- сказал я, -- в таком случае сегодня я тоже им буду.

Услышав мой ответ, такой же неожиданный для него, как и для меня самого, Альдо растерялся. Наверное, он ожидал услышать от меня так хорошо знакомые ему мольбы избавить меня от участия в этом приключении. Затем он улыбнулся.

-- Костюм герцога Клаудио ты найдешь в машине, -- сказал он, -- и парик соломенного цвета. Там Джакопо. Он все тебе даст.

Я уже не испытывал никакого страха. Мне было суждено участвовать в неизбежном. Итак, решение было принято. Я направился к машине, рядом с которой стоял Джакопо. Раньше я его не заметил, но, наверное, он все это время был рядом с Альдо.

-- Я еду с ним, -- сказал я.

-- Да, синьор Бео, -- ответил он.

В его глазах появилось выражение, которого я никогда прежде не видел. Удивление, да, но еще и уважение, даже восхищение.

-- Я буду герцогом Клаудио, -- сказал я, -- а Альдо возничим.

Он молча открыл дверцу машины и протянул мне костюм. Помог его надеть и затянул кушак вокруг моей талии. Затем подал мне парик, и я, надев его на свою коротко остриженную голову, посмотрел в зеркало. На губе, в том месте, куда пришелся удар Альдо, была небольшая ранка, но кровь уже запеклась. Белокурый парик обрамлял мое белое, небритое лицо; на меня смотрели глаза, светлые, широко раскрытые, как у Клаудио на картине в герцогском дворце. Но то были и глаза Лазаря в церкви Сан Чиприано. Я повернулся к Джакопо.

-- Как я выгляжу? -- спросил я.

Слегка склонив голову набок, он серьезно рассматривал меня.

-- Совсем как ваша мать, синьора Донати, -- ответил он.

Он не имел в виду ничего дурного, но для меня эти слова были последним оскорблением. Вернулось унижение былых годов. Нелепая фигура, которая, шаркая босыми ногами, возвратилась к колеснице и встала на ней рядом с Альдо, была не герцогом Клаудио, не Соколом, а карикатурным портретом женщины, которую я в течение двадцати лет отвергал и презирал.

Я стоял неподвижно, позволив Альдо привязать меня к колеснице предохранительными цепями. Затем он приковал себя. Через борт конюхи подали ему поводья центральных коней, поводья передних. Когда Альдо собрал в две руки множество поводьев, конюхи отпустили уздечки. Почувствовав натяжение, кони двинулись вперед. На далекой кампаниле собора пробило десять, ее звон, словно эхо, подхватили все церкви Руффано. Полет Сокола начался.

ГЛАВА 23

Сперва мы объехали площадь, спокойно, торжественно; наше движение походило на триумфальный въезд в Рим императора Траяна. Повинуясь поводьям, двенадцать коренных повернули направо, двигавшаяся единым строем шестерка сделала то же -- их движение напоминало медленное разворачивание гигантского веера, влекущего за собой нашу сияющую свежими красками колесницу.

Как и обещали полицейские, дороги были пустынны, но все окна распахнуты и чернели от зрителей. Когда мы медленно проезжали под ними, из всех уст вырвался вздох удивления, перешедший в единый восторженный крик. Удивление, восторг сменились признанием, и воздух наполнился аплодисментами, похожими на трепетание мириад крыльев. Восемнадцать равнодушных к этому грому коней двигались вперед, полированные металлические украшения попон сверкали в лучах утреннего солнца, позвякивание сбруй звучало музыкой, бросающей вызов нестройному людскому реву. Никакого цокота копыт -- особым способом подкованные кони, ступая по мостовой, производили глухой звук, который почти ничем не отличался от шуршания резиновых шин нашей колесницы.

Мы дважды объехали площадь, дважды восемнадцать коней и возничий отдали дань уважения аплодирующей толпе; затем к коням снова подошли конюхи и отвели их, а с ними и нас в дальний, более широкий конец площади. Мы сделали еще один поворот, и теперь стояли лицом к виа дель Дука Карло, которая, спускаясь с холма, вела в город. Конюхи в последний раз проверили поводья, дышла, подпруги, осмотрели каждого коня и о результатах сообщили Альдо. На это ушло минуты четыре, и в те краткие мгновения, когда Альдо собирал в руках поводья, а конюхи отходили в стороны, мне показалось, что мой страх достиг предела; ничто, ни грядущая резня, ни неизбежная гибель под конскими копытами, не могло по ужасу своему превзойти эту секунду.

Я посмотрел на Альдо. Он, как всегда, был бледен, но в лице его читалось напряженное волнение, какого мне еще не доводилось видеть, а улыбка в уголках рта напоминала гримасу.

-- Мне помолиться? -- спросил я его.

-- Если это поможет тебе побороть страх, -- ответил он. -- Единственно, о чем позволительно молиться, так это о том, чтобы Бог даровал тебе мужество.

Сейчас не подходила ни одна из моих детских молитв: ни Отче Наш, ни Аве Мария. Я подумал о миллионах и миллионах тех, кто молился Богу и умирал -даже Сам Христос на Кресте.

-- Слишком поздно, -- сказал я ему. -- Во мне никогда не было мужества. Я всегда полагался на твое.

Он улыбнулся и окликнул коней. Они пошли рысью, затем, набирая скорость, перешли на галоп, и воздух загудел от приглушенного стука копыт по твердой мостовой.

-- Твоему немецкому коменданту следовало бы почитать тебе Ницше, -сказал Альдо. -- Тот, кто больше не находит величия в Боге, не найдет его нигде. Ему следует либо признать, что оно не существует, либо сотворить его.

Мы подъехали к выезду с площади, где начинался спуск; видя скачущих галопом лошадей, толпа вновь разразилась бурей аплодисментов. Крики с площади остались позади, теперь их подхватили зрители, собравшиеся у всех окон, и я с самой вершины северного холма на какой-то миг увидел всю панораму раскинувшегося внизу города, крыши домов, церкви, шпили, а за ними венчающие южный склон собор и герцогский дворец. Под нами, подобно спуску в ад, открылась виа дель Дука Карло, улица суживалась, поворачивала, лошади, послушные руке возничего, под приглушенный гром копыт, ни на секунду не замедляя скорости, стремили свой головокружительный полет, дома, эти шаткие картонные тени, пролетали мимо -- все окна распахнуты, в каждом множество возбужденных лиц, вопли испуга, крики восторга...

Здесь не было заграждений, не было полицейских в форме, улица принадлежала нам одним, и когда перед самым спуском на пьяцца делла Вита в самом сердце города она стала еще уже, шестерка коней, скачущих по обеим сторонам колесницы, заняла всю ширину виа дель Дука Карло. Испуг, неосторожный шаг, бросок в сторону одного из двенадцати ведущих коней мог привести к общей свалке: налетая друг на друга, они смешались бы в кошмарную живую массу и погребли бы под собой колесницу.

Еще один поворот, и улица сделалась такой узкой, что кони на флангах чудом не срывали косяки дверей, мы приближались к сердцу города, но я не ощущая скорости, не слышал голоса Альдо, который подбадривал лошадей, не чувствовал кренов и раскачивания колыбели, в которой стоял; все мое внимание было поглощено сгрудившимися в окнах испуганными лицами, криками, нараставшими по мере увеличения скорости нашей бешеной гонки; в моих ноздрях стоял запах конской плоти, стиснутые руки жгли металлические перила колесницы. Впереди слева показалась церковь Сан Чиприано, ее ступени были усеяны студентами, они кричали, размахивали руками; на боковых улицах тоже толпились студенты. Мы ворвались на пьяцца делла Вита -- окна всех домов распахнуты, везде море лиц, волны машущих рук, шум, исступленные крики. Кони почувствовали ровную поверхность и, обезумевшие, взволнованные все нарастающим крещендо ужаса и аплодисментов, сами направились в противоположный конец площади, к виа Россини и дальше вверх по холму к герцогскому дворцу.

Обернувшись, я увидел, что студенты выпрыгивают из окон, высыпают из дверей, мчатся из соседних улиц и бурным потоком заливают площадь. Но не было ни гневного рева, ни тучи камней, ни звона стали при встрече враждующих фракций, нет, вместо этого они бросились за нами вверх по холму. Они смеялись, кричали, размахивали руками и скандировали на бегу

Мы галопом неслись вверх по южному холму, вверх по виа Россини; колесница раскачивалась, сотрясалась, студенты, высыпая из домов по обеим сторонам улицы, присоединялись к своим товарищам. Крики испуга смолкли, ужас забылся, и всеобщее неистовство было неистовством волнения, признания. Весь город слился в едином вопле, и не было в нем иных звуков, кроме