Морье Дю - Трактир Ямайка

• Название: Трактир Ямайка
• Автор: Морье Дю
• Жанр: Детектив

---

-- Кто это? -- кричали вокруг. -- Вы знаете его?

К двуколке подошел сквайр и приказал подвести пленника поближе, чтобы Мэри могла хорошо разглядеть его.

-- Что вы знаете об этом парне? -- спросил он. -- Мы обнаружили его на мешках в заколоченной комнате. Он утверждает, что ничего не знает об убийствах.

-- Он из их шайки, -- медленно произнесла Мэри. -- Прошлой ночью пришел в трактир. Они с дядей поссорились. Дядя оказался сильнее и, угрожая убить его, запер в комнате с заколоченными окнами. У него все основания убить дядю, никто другой не мог этого сделать. Он вам лжет.

-- Но дверь была заперта снаружи, понадобилось несколько человек, чтобы взломать ее, -- возразил сквайр. -- Нет, этот парень не выходил из комнаты. Взгляните на его одежду, посмотрите как он жмурится от света. Убийца не он.

Бандит-разносчик исподлобья смотрел на схвативших его людей, его злобные глазки бегали по лицам. Мэри поняла, что сквайр был прав: разносчик Гарри не имел возможности совершить это преступление. Он лежал там в темноте, ожидая освобождения. Кто-то еще побывал в "Ямайке", сделал свое черное дело и скрылся под покровом ночи.

-- Кто бы ни был тот, что сделал это дело, он не знал о запертом в той комнате негодяе, -- продолжал сквайр. -- Да и этот, насколько я понимаю, ничего не видел и не слышал, и в свидетели не годится. Но так или иначе, мы отправим его в тюрьму и повесим, если он того заслуживает, в чем я лично не сомневаюсь. Однако прежде он предстанет перед королевским судом и назовет имена своих сообщников. Кто-то из них убил трактирщика из мести -- в этом можете быть уверены. И мы его поймаем, даже если придется пустить по его следу всех ищеек Корнуолла. Эй, кто-нибудь, уведите этого парня на конюшню и держите его там. Остальные вернитесь со мной в трактир.

Разносчика поволокли по двору. Он понял, что произошло какое-то преступление, и подозрение может пасть на него. Тут он наконец обрел дар речи и принялся жалобно бормотать, уверяя в своей невиновности и моля о пощаде. Божился и клялся святой троицей, пока кто-то ударом не заставил его замолчать, пригрозив повесить тут же в конюшне. Тогда он поутих, едва слышно бормоча проклятия и злобно косясь на Мэри.

Она его не слышала, не замечала его взглядов. Другие глаза видела сейчас она -- те, что глядели на нее этим утром. В ушах звучал холодный, спокойный голос, сказавший о своем брате: "За это он поплатится жизнью".

Вспомнилась и другая фраза, брошенная небрежно по дороге в Лонстон: "Я никого не убивал. Пока", -- и слова цыганки на ярмарке: "Вижу кровь на твоей руке. Однажды ты убьешь человека".

Все, что отталкивало ее в нем, все, о чем она старалась забыть, возникало в памяти, связываясь в неопровержимое доказательство: и его ненависть к брату, и некоторое равнодушие и жестокость, и недостаток чуткости, и кровь Мерлинов, текшая в его жилах.

Для Мэри это последнее обстоятельство было самой тяжелой гирей на весах его вины. Яблоко от яблони... Все они одним миром мазаны. Он сдержал клятву: вернулся в "Ямайку", как и обещал утром, и разделался с братом. Она заглянула правде в глаза и ужаснулась. Лучше бы ей было остаться в доме, и он убил бы ее, как их. Он был вором и пришел, как вор, под покровом ночи, а потом скрылся, растворившись во тьме. Она была уверена, что факты, которыми располагала, можно сложить в неопровержимое доказательство его вины. И если она выступит свидетелем, его ничто не спасет. Достаточно пойти к сквайру и сказать: "Я знаю, кто сделал это". И они послушают ее, соберутся вокруг, как свора гончих, почуявших след, и бросятся через Рашифорд и болото Треварта к болоту Дюжины Молодцов. Скорее всего, он спит теперь крепким сном, растянувшись на постели в доме, где родился и он сам, и его брат. А поутру, посвистывая, вскочит себе на лошадь и навсегда уедет из Корнуолла -- такой же убийца, как и его отец.

В воображении она слышала мерный прощальный стук копыт. Ее фантазия неожиданно стала явью -- на дороге действительно раздался цокот копыт.

Мэри повернула голову, прислушиваясь. Все внутри дрожало, вцепившиеся в накидку руки взмокли.

Всадник приближался. Лошадь шла спокойной, размеренной рысью. Ритмичный перестук копыт звучал в унисон с часто бьющимся сердцем девушки.

Теперь его услышали и другие. Люди, которые стерегли разносчика, начали перешептываться и поглядывать на дорогу, а Ричардс, немного поколебавшись, быстро зашагал к трактиру, чтобы позвать сквайра. Конский топот становился все громче, словно бросая вызов ночи, такой спокойной и молчаливой. И вот из-за поворота показался всадник. Из трактира в сопровождении слуги вышел сквайр.

-- Именем короля, остановитесь! -- крикнул он. -- Я должен знать, что вы делаете ночью на дороге.

Всадник натянул поводья и свернул во двор. Низко опущенный капюшон его черной накидки для верховой езды прикрывал лицо. Тут он откинул капюшон и склонил голову в знак приветствия. В лунном свете заблестел венчик густых белых волос, послышался мягкий приятный голос.

-- Мистер Бассет из Норт-Хилла, если не ошибаюсь, -- произнес всадник, наклонясь вперед и протягивая сквайру записку. -- Вот послание от Мэри Йеллан из трактира "Ямайка". Она просит помочь ей в беде. Но, судя по всему, я опоздал. Вы, конечно, помните меня, мы с вами уже встречались. Я викарий Олтернана.

16

Мэри сидела в одиночестве в гостиной дома викария и смотрела на тлеющий в камине торф. Проспала она долго и чувствовала себя отдохнувшей. Но внутреннего спокойствия, которого так жаждала ее душа, не наступило.

Все были к ней добры, даже слишком добры -- она столько времени жила в напряжении, что совсем отвыкла от душевного тепла и участия. Мистер Бассет неуклюже, но добродушно похлопывал ее по спине, как обиженного ребенка, и ласково уговаривал своим грубоватым голосом:

-- А теперь вам нужно поспать и постараться ни о чем больше не думать и твердо помнить, что все позади и никогда не повторится. Обещаю, что мы скоро найдем того, кто убил вашу тетю, -- и повесим его, предав, разумеется, суду. Когда же вы немного оправитесь от всех потрясений, которые выпали на вашу долю в последние месяцы, сообщите нам, что вы намерены делать и куда хотели бы отправиться.

Ей было все равно, что они решат, -- она готова была покориться их воле. И когда Фрэнсис Дейви предложил ей кров в своем доме, она смиренно согласилась, чувствуя, что вяло произнесенные ею слова признательности могли быть восприняты как неблагодарность. Вновь она испытала унижение от того, что родилась женщиной и что полный упадок ее физических и духовных сил воспринимался как нечто совершенно естественное.

Будь она мужчиной, к ней отнеслись бы куда суровее; в лучшем случае -равнодушно. Возможно, потребовали бы сразу поехать в Бодмин или Лонстон и дать показания, а потом, по окончании следствия, предоставили бы самой позаботиться о себе. И пусть, мол, едет хоть на край света. И она уехала бы, устроилась на какое-нибудь судно, согласилась бы на любую работу. Или пошла бы бродить по дорогам с медяком в кармане, вольная и свободная. Ее же, всячески утешая и успокаивая, как ребенка, поскорее увезли с места происшествия, чтобы она никому не мешала. И вот она сидит в кресле с головной болью и со слезами на глазах.

Викарий сам повез ее в двуколке, а Ричардс сел на его лошадь и довел до конюшни. К счастью, священник обладал редким даром -- он знал, когда следовало помолчать. Он ни о чем не спрашивал, не бормотал слов сочувствия, которые были бы бесполезны и напрасны, а быстро домчал ее до Олтернана. Подъезжая к дому, они услышали, как башенные часы пробили час ночи.

Викарий разбудил свою экономку, жившую в домике напротив, -- ту самую женщину, которую Мэри встретила, придя в Олтернан, и попросил ее приготовить для гостьи комнату. Тотчас, без лишних слов и восклицаний она принялась за дело. Принесла из дома чистое и проветренное постельное белье, раздула в камине огонь и согрела перед ним ночную шерстяную рубашку. Мэри медленно разделась и, когда постель была готова, покорно разрешила отвести и уложить себя как ребенка в колыбель.

Она уже готова была закрыть глаза, как чья-то рука обняла ее за плечи и спокойный голос настойчиво произнес: "Выпейте это". У ее постели со стаканом в руке стоял Фрэнсис Дейви и глядел на нее своими белесыми, лишенными всякого выражения глазами.

-- Теперь вы заснете, -- сказал он, и по горьковатому вкусу напитка она догадалась, что он положил туда какое-то лекарство, понимая, в каком смятении пребывала ее измученная душа.

Последнее, что помнила Мэри, была его рука у нее на лбу и неподвижный взгляд странных глаз, приказывавших забыть обо всем. Подчинившись ему, она заснула.

Было почти четыре часа пополудни, когда Мэри проснулась. Четырнадцать часов сна, как и рассчитывал викарий, сделали свое дело: душевная боль притупилась. Она уже чувствовала, что преодолеет горечь утраты тети Пейшнс и ее отчаяние пройдет. Рассудок подсказывал, что она не должна винить себя. Она поступила так, как требовала ее совесть, в первую очередь думая о справедливости. Просто ее слабому уму не дано было предвидеть трагических последствий. В этом была ее роковая ошибка. Но сколько бы она теперь себя ни казнила, как бы ни сожалела о совершенной глупости, тетю Пейшнс уже не вернуть.