Борис Соколов - В плену

• Название: В плену
• Автор: Борис Соколов
• Издательство: Галея-принт
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000

Аннотация издательства: Для Бориса Николаевича Соколова Великая Отечественная война — это три с половиной года скитаний по лагерям для военнопленных. Был он и батраком в Прибалтике, и «доходил» в немецкой шахте. Об этом его правдивые и подчас жесткие воспоминания.

От автора: Эту повесть я писал о себе и для себя, но так как в те трудные годы я жил вместе с народом, вместе с ним ел, пил, спал, делил невзгоды и радости, то привык жить его интересами и смотреть его глазами. Поэтому повесть эта отчасти и о русском народе. Одновременно я касаюсь и некоторых происходивших тогда крупнейших мировых событий, стремясь разглядеть их истинные цели и причины. И хотя многие из них были скрыты туманом секретности и лжи, но, видно, таков уж закон жизни - тайное всегда становится явным.

В этой повести для себя я старался держаться истины. Поэтому как о народе, так и о себе я говорю не только хорошее. Это не так просто. Насколько мне известно, так обычно не пишут. В оценке исторических событий я из-за недостаточности информации, может быть, кое-где ошибался.

---

Мы трое тоже не проявляем особой прыти и плетёмся в хвосте. Мы - это Иван Фёдорович, приставший к нам бойкий молодой москвич Геннадий и я, у всех троих повреждены ноги, и идти быстро мы не можем. А если более откровенно, то мы и не очень спешим. Погода славная, тепло, чувствуем себя беззаботно, и спешить нам некуда. С собой у нас тележка, в которую навалены наши убогие пожитки. На тележке мелом написано "Магдебург - Магадан. Хозяйство И.Ф. Семёнова - Дерунова".

Подобные девизы украшали и другие тележки и были скопированы с армейских. Хозяйством такого-то командира в оккупационной зоне назывались воинские части. И мы решили, что наш старший, Иван Фёдорович, ничем не хуже всяких полковников и генералов. Главной иронией был пункт назначения, где, по общему мнению, многим из нас предстояло коротать свои дни.

Временами на дороге оживлённо. В обе стороны снуют армейские машины и тянутся обозы. А по обочинам нам навстречу с такими же колясками и тележками, как у нас, на запад понуро плетутся немцы: старики, старухи, дети.

Но вот подходит время обеда, о чём всем нам немедленно сообщает пустой желудок. Однако никакого обеда не предвидится. Говорили, что нас будут кормить на питательном пункте, но где он и далёко ли, никто не знает. Поэтому мы, как и некоторые наши попутчики, отправляемся в деревеньку в надежде чем-нибудь там поживиться. Но здесь не американская, а советская зона, и поживиться нечем: крестьяне начисто обобраны. Нет скота, нет никаких запасов, выпотрошены огороды. Здесь мародёрствуют все, а не только такие бедолаги, как мы. Здесь грабит и армия, а скот реквизирует власть и пешим ходом отправляет его в Россию. Дальше не раз приходилось видеть стада истощённых и недоенных черно-белых коров, которых гонят на восток. Само собой разумеется, падеж скота немалый, незарытые коровьи трупы попадаются часто.

Всё же на чьём-то огороде нам удалось накопать мелкой и недозревшей картошки. А немка, стоя на пороге своего дома, лишь укоризненно покачивала головой. Сварив котелок картошки и съев её без хлеба и соли, отправились дальше. Сначала шли среди своих, но потом, уже ближе к вечеру, оказалось, что мы одни, и никого из нашей колонны нет. Мы даже хорошенько не знали, по правильной ли идём дороге. Заблудиться было немудрено, так как дорог множество, а от указателей помощи немного. Мы просто не представляли, где те городки, куда показывали эти указатели.

Уже смеркалось, когда на дороге показался полуопрокинутый грузовик с рассыпанным грузом. Похоже, что он, объезжая воронку, на повороте сполз с обочины. При этом какие-то тяжёлые предметы проломили борт и вывалились из кузова. У машины трое военных. Когда мы стали их обходить стороной, к нам быстро подошёл рослый, плечистый капитан и строго приказал:

- А ну, давай, помогай вытаскивать машину и снова грузить.

Нас такая работа совсем не устраивала, она заведомо была нелёгкой. За день мы устали и были голодны. Кроме того, строгий тон капитана мало соответствовал реальной обстановке. Набычившись, все мы трое остановились, явно не проявляя желания выполнять приказ. Так, в молчании прошла минута, может быть, две. Такое наше неповиновение взорвало бравого капитана, и он схватился за пистолет.

- Мать вашу... такие-сякие. В последний раз говорю, будете работать, или нет?

Обстановка накалилась до предела. Капитан фактически был в одиночестве. Его спутники - немолодая женщина в погонах врача майора и сержант шофёр - явно не стремились лезть в драку. Последний даже отошёл за машину - подальше от греха. В то же время наш вид недвусмысленно говорил о том, что люди мы битые и пытаные и угрозы слышим не впервые. И потом, откуда ему известно, что мы безоружны?

Положение спасла женщина-военврач. Быстро подойдя и отстранив капитана, она как-то задушевно сказала:

- Полно, мальчики. Пожалуйста, помогите нам. Мы вам заплатим.

- И покурить дадите? - первым отозвался Геннадий.

- Афанасий, - крикнула женщина шофёру, - дай им, пожалуйста.

Шофёр подошёл и протянул нам распечатанную, но почти полную пачку "Беломорканала". Один вид этой бело-голубой пачки поднял наш дух, пахнув на нас чем-то родным. Этих папирос мы не видели давно. Может быть, шофёр предполагал, что мы деликатно возьмём по одной папиросе и остальные вернём? Разумеется, пачка к нему не вернулась. Теперь, когда напряжение спало и отношения стали получше, начали договариваться. Иван Фёдорович, как всегда растягивая слова, пропел:

- А пожрать дадите?

- Хорошо, - закивала женщина, - дадим вам тушёнки.

- И хлеба, - вставил Геннадий.

- Хорошо. И хлеба, и шнапса дадим. Только, пожалуйста, помогите, обрадованно попросила военврач.

Договорились и о деньгах, но, не зная современной конъюнктуры, спросили так мало, что после, уже в России, этого мне хватило только на два эскимо.

Теперь работа закипела. Сначала, подваживая машину, выкатили её на дорогу, затем стали грузить. Особенно тяжелы были три креста из чёрного полированного мрамора. Для их погрузки пришлось сделать накат, для которого на соседней ферме выломали половинку ворот. Работали мы трое и капитан. Шофёр стоял неподалеку и в работе участия не принимал, он ограничивался сентенциями и указаниями по поводу укладки предметов в кузов.

Изрядно намаявшись, мы сели перекурить. Геннадий полюбопытствовал у шофёра:

- Зачем кресты-то везёте?

Тот, глядя в сторону, лениво обронил:

В Москву отправляем. Нашего генерала маменьке на могилку. -

Но у вас их не один, а целых три. Неужели все одной генеральской маменьке?

- Остальные два вон ихние, - при этом сержант кивком головы показал на капитана, заворачивавшего в это время кресты в брезент, из которого они вылезли при аварии. - Он их не впервые возит. В России эти штучки-дрючки капитал. За один-два таких крестика в Москве сейчас можно квартиру купить. - Затем, не для ушей капитана, понизив голос, добавил:

- И покупатели на это найдутся. Сейчас, при общем-то разорении, в России всякое начальство живёт почище прежней буржуазии. Да скоро и сами увидите.

Сержант держался нагло и вызывающе. Так обычно держатся люди, служащие при генералах и других высоких особах, в особенности, если им доверяются личные поручения. В свою очередь, капитан как-то приниженно отмалчивался и делал вид, что не замечает колкостей подчинённого.

Военврач явно нервничала и, беспрестанно поглядывая на часы, быстрыми шагами взад и вперёд ходила у машины. Когда ей показалось, что мы уж очень долго рассиживаем за курением, она, молитвенно сложив руки, стала просить:

- Мальчики, поторопитесь, пожалуйста. Нам к утру нужно поспеть в Берлин. Уходит в Россию наш эшелон.

Теперь шофёр стрелы своего сарказма направил на женщину:

- А вот это её.

Ногой он показывает на повреждённые при падении ящики, из которых вместе со свёртками материи вылезли серебряные тарелки, блюда и ещё какая -то посуда.

- Все мародёрствуют, сверху донизу. Всю Германию себе перетащить хотят.

- Афанасий, помолчите. Ну, кто Вас об этом спрашивает? - кроме досады в её тоне слышатся и просительные нотки.

- А что я такого особого говорю, - нагло продолжает обличитель. Сейчас вся армия наша - это мародёр на мародёре. Увидели хорошую жизнь и грабят.

Последние сентенции шофёр, обращаясь исключительно к нам, произносит пониженным тоном. Как говорится в ремарках к пьесам, в сторону. Вообще отношение сержанта к его начальникам и к нам резко отличается. С теми он держится нагло и недружелюбно, а к нам относится сочувственно и отчасти наивно покровительственно. Возможно, что во всём этом он копирует кого-то из своих больших начальников.

Наконец погрузка закончена. Всё уложено, и даже по просьбе докторши повреждённые ящики Геннадий и Иван Фёдорович починили и надежно увязали. При этом, как оказалось впоследствии, они стащили оттуда по паре массивных серебряных ложек с монограммами.

Перед отъездом шофёр, выйдя из кабины, обстоятельно нас напутствует. При этом на нетерпеливые напоминания своих пассажиров, что нужно скорее ехать, он нарочито не обращает внимания. Нам он показывает правильную дорогу и советует поскорее соединиться со своими:

- А то, неровен час, нарвётесь на комендантский патруль - плохо вам будет.

Вот машина затарахтела, и мы в полной темноте остались на дороге одни. Конечно, первым нашим побуждением было расправиться с тем, что мы заработали. Однако то ли нам уж очень щедро заплатили, то ли сказалась усталость, но всё одолеть мы не смогли, хотя вначале казалось, что съели бы и больше. А от спирта, которого военврач налила нам побольше полкотелка, сильно захмелели.

Сейчас, должно быть, за полночь, и время подумать о ночлеге. Хорошо бы забраться в какой-нибудь хлев или сарай, но где его найдёшь в такой темноте. Но не оставаться же в поле в сырую и холодную ночь. Геннадий, впрочем, так и сделал и улёгся там, где сидел. Мы же с Иваном Фёдоровичем почти через силу отправились поискать что-нибудь получше. Поднять Геннадия нам было невмоготу.