Альва Бесси - Люди в бою

• Название: Люди в бою
• Автор: Альва Бесси
• Издательство: "Прогресс"
• Жанр: Современная проза
• Год: 1981

Мемуарно-публицистическая книга «Люди в бою» по сей день является одним из лучших произведений о национально-революционной войне в Испании. Боец Интернациональной бригады, писатель запечатлел в ней суровую правду героической антифашистской борьбы, когда рядом с бойцами испанской республиканской армии сражались добровольцы из разных стран.

---

Только на привалах, прислонясь к насыпям по краям дороги, укрывшись в их негустой тени от следящих за нами сверху глаз, мы позволяем себе оглядеться по сторонам. Местность здесь холмистая, поросшая лесом; Гандеса всего в двадцати одном километре от Эбро, но впереди то ли справа, то ли слева от нас идут батальоны XIII бригады — не исключено, что они уже столкнулись с противником. Так оно и есть. Мимо нас проезжает захваченная у противника санитарная машина, она битком набита ранеными в белых, явно свежих повязках; машина катит к Эбро. Раненые потрясают поднятыми кулаками, мы приветствуем их криками. Слышно, как позади бомбят берега Эбро — бомбят бойцов, бомбят наводящиеся мосты; нам кажется, что мы в ловушке; пока мы еще можем продвигаться вперед, но мы не знаем, где нас поджидает противник, где он собирается нас контратаковать, долго ли нам еще удастся продвигаться вперед. Моторизованные дивизии могут в два счета перебросить сюда артиллерию и танки с Левантского фронта; эскадрильи самолетов прибудут сюда еще быстрее.

У Аарона вид подавленный, я спрашиваю, что его беспокоит. Он оглядывается назад, на Эбро, и говорит:

— Река.

— Почему?

— Ты знал Блэки Мапраляна? — говорит он. — В марте он командовал второй ротой. Я был его адъютантом.

— Наткнулся как-то раз на него, под Батеей, когда ходил в дозор. Он раньше был моряком, верно?

— Ага, — говорит Аарон. — Мы с ним вместе отступали тогда, дошли до самой реки. Он был чудной парень, парень-кремень, славный чертяка. А вот реку он не смог переплыть, утонул.

Что тут можно сказать? И я молчу.

— Я к нему привязался, — говорит Аарон.

Снова приходит приказ выступать, и мы тянемся по дороге в клубах белесой пыли. Время от времени раздается сигнал воздушной тревоги, мы кидаемся врассыпную, разбегаемся по обочинам, канавам, прячемся под купами деревьев, лежим ни живы ни мертвы, пока самолеты не скроются из виду. Хоть они и охотятся за нами, отчасти мы даже рады им — их появление сулит нам передышку, а мы изнываем от жары и жажды, в животах у нас бурчит от голода.

Ребята на пределе, они брюзжат. Артур Мадден, рослый, долговязый, выглядит особенно усталым, так же как Леннонд Лино, совсем молодой парень, из американских итальянцев, которому вообще не место в армии. Вот уж кто inutile, так inutile — худой донельзя, одна кожа да кости, он к тому же серьезно болен. Но Лино не жалуется, не ропщет, подшучивает над собой, и мы считаем его своим. Он хороший солдат и стойкий антифашист, этот итальянец. Зато Мадден вечно жалуется: его перевели из автопарка в пехоту, и теперь он спит и видит, как бы поскорее уехать домой. Жена каждую неделю посылает ему сигареты в письмах, в конце письма она неизменно делает приписку: «Цензор, после того как вы прочтете письмо, пожалуйста, вложите сигарету обратно в конверт» (к явному неудовольствию цензора). Эд Рольф тоже устал, но выглядит бодрее обычного. Мы с ним перекидываемся на ходу парой фраз, и я вспоминаю: когда мы шли из Тарреги в Фондарелью (это было еще до того, как его прикомандировали к штабу батальона), я предложил понести его винтовку, а он наотрез отказался. Теописто Перич Салат, наш адъютант, мелькает то здесь, то там, одаряя всех без исключения своей белозубой, впору на рекламу зубной пасты, улыбкой. По грязному лицу Сэма Спиллера, посыльного Аарона, проделывая дорожки, ручьями стекает пот; не лучше выглядит и Хоакин, долговязый крестьянский парнишка из Аликанте. Остальных посыльных гоняют меньше.

— Adelante![135] — раздается команда, мы нехотя поднимаемся и идем дальше. Солнце в зените, оно буквально пригибает нас к земле. Стоит страшная сушь, а мы мокры, хоть выжимай, едва остановимся, как нас донимает собственный запах, запах потных тел; мы не помним, когда умывались, а когда купались — и подавно. И вот наконец объявляют настоящий привал, на час, не меньше, но меня тут же как назло посылают в дозор: на холме в двух километрах от нас Вулф в свой цейсовский бинокль углядел неведомо откуда взявшихся там людей, и я должен разузнать, что это за люди. Я крою Вулфа на чем свет стоит.

— В чем дело, папаша? — говорит Аарон. — Боишься не справиться?

— А чтоб тебя… — говорю я.

— А тебя, дедуля, никто в Испанию не звал, ты сам сюда приехал, — отвечает он. — А может, ты из этих, как бишь их там, клевретов Москвы?

— Я контрреволюционер и отъявленный вредитель, — говорю я.

— Проваливай… — говорит он.

* * *

…Ночью наша стрелковая цепь занимает позиции на низком гребне, обращенном к юго-западу. Ночь стоит холодная, ребята натаскали сена из стога неподалеку — кто не в карауле, будут отогреваться в сене. Аарон, Харолд Смит, Гарфилд, Кёртис и почти все посыльные укрываются от пронизывающего ветра в каменном сарайчике. Смит раздобыл в Барселоне, куда он ездил чинить очки, пачку чая «Уайт роуз», к тому же у него есть коробка пиленого сахара «Домино», но Аарон не разрешает развести костер — двери в сарае нет, а ее проем обращен к противнику. Река осталась позади, нам сообщили, что на левом фланге наши войска заняли Мора-де-Эбро, что наше наступление идет согласно плану на протяжении всех ста пятидесяти километров фронта. Еду нам пока не подвезли, сухой паек мы прикончили, но, когда нечего есть, иногда удается поспать — это отчасти помогает забыть о голоде.

На следующее утро спозаранку привозят еду и табак, захваченные в недавно отбитом у фашистов городе Фатарелья. Нам выдают отличные итальянские рыбные консервы в томатном соусе, какой-то особенно твердый шоколад — лучшего нам в Испании не доводилось есть, печенье (почти не сладкое) и курево в самых разных видах: и рассыпной табак, и сигары итальянского производства, из которых мы, мигом распатронив их, свертываем самокрутки. «У этих стервецов есть перед нами одно серьезное преимущество, — говорит Харолд, — харч у них хороший, чтоб им было пусто». Но нам некогда завидовать фашистам (что и говорить, им куда легче, у них есть все, что душе угодно: ведь никто не накладывал эмбарго ни на Италию, ни на Германию, ни на Португалию. Им не то что продовольствие, им даже оружие привозят) — приходит приказ выступать, и мы снова идем к Гандесе, поглядываем на небо, не появятся ли вездесущие avion, за каждым поворотом дороги нам мерещится противник. Мы идем сомкнутым строем, Аарон снова отправляет меня во фланговый дозор, я бегаю высунув язык: боюсь отстать от нашей колонны. Вдалеке слышны пулеметные очереди, ружейная перестрелка, впереди грохочет канонада, мы прибавляем ходу: события начинают разворачиваться. С вершины холма нам видна неподвижно сгрудившаяся на дороге толпа военных. Снизу нам передают, что это пленные; мы опрометью скатываемся с холма на дорогу.

Это фашистская рота, которую после недолгой стычки захватила в плен первая рота, рота капитана Ламба; их окружают конвоиры. Мы поражены тем, как они похожи на нас, эти испанцы: грязные, нечесаные, небритые, измочаленные, явно перепуганные, они тоже ходят в неказистых, разномастных формах. Они держат руки вверх, не решаясь их опустить, даже когда им это разрешают. Они заискивают перед нами, угощают нас сигаретами — видно, что курева у них вдоволь. Они выворачивают карманы, торопятся сдать все, что можно счесть оружием, вплоть до перочинных ножей, каковые им незамедлительно возвращают. Они явно ожидали, что «красные» расстреляют их тут же на месте; их офицеры поспешили содрать свои знаки различия, но вопреки ожиданиям их не расстреливают, а оставляют стоять на дороге, и они стоят там два часа кряду, пока их самолеты-разведчики и эскадрильи тяжелых бомбардировщиков кружат над дорогой, виражируют, обозревая местность. Нам на дороге так же неуютно, как фашистам, но вражеские наблюдатели не обращают на нас никакого внимания — то ли им не хочется размениваться по мелочам, то ли им известно, что у нас происходит. (А вот Иель Стюарт, наш начальник штаба батальона, который сопровождал пленных фашистов в штаб, возвращаясь назад, попал в засаду и был ранен разрывной пулей; ему пришлось ампутировать руку. Потом я часто вспоминал нашего никогда не унывающего весельчака Иеля и думал: вернется ли к нему его былая веселость?)

И снова мы выступаем, и снова ночью устраиваем привал; дует пронизывающий ветер, на этот раз нам негде укрыться, у нас нет даже соломы. Мы лежим прямо на земле, под оливковыми деревьями, жмемся друг к другу, пытаясь согреться, но тепла человеческого тела оказывается недостаточно, и мы дрожим от холода. Аарон посапывает рядом, он совершенно измотан, и не только долгим походом; мы лежим, тесно прижавшись друг к другу, но мне все равно не удается заснуть. Я думаю о моей родине, о стране, где я сейчас, о людях, спящих вокруг. Сажусь, кое-как скручиваю сигарету и курю, пристроившись за Аароновой спиной (ни у него, ни у меня нет одеяла). Я думаю о сегодняшних пленных — фашисты так быстро отступали, что их солдаты и опомниться не успели, как очутились в расположении наших войск — точь-в-точь так же, как многие из нас в апреле оказались в расположении фашистов. Да, обстоятельства одни и те же, думаю я, но участь разная. Местные крестьяне рассказали нам, как фашисты поступали с нашими пленными во время Арагонской операции, как их ночами выводили группами по трое — пятеро на расстрел. Крестьяне показали нам, где находятся могилы наших бойцов, и рассказали (многих, чтобы запугать, силой сгоняли на расстрелы), как наши бойцы с криком «Смерть фашизму!» вскидывали кулаки в республиканском приветствии.