Павел Молитвин - Спутники Волкодава

• Название: Спутники Волкодава
• Автор: Павел Молитвин
• Издательство: Азбука
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2002
• ISBN: 5–267-00619-X

В сборник фантастических произведений петербургского прозаика вошли три повести, рассказывающие предыстории трех спутников Волкодава — героя одноименного романа Марии Семеновой, заслуженно считающегося одним из лучших отечественных образцов жанра героической фэнтези и пользующегося неизменной популярностью у читателей.

---

— Вот ведь развратник! — радостно охнула Габрота. — Да будет тебе пиво, будет, хоть ты им залейся!

Ну, словом, не кисло они развлеклись,
Кто сверху, кто снизу — поди разберись!
Когда ж наступила пора отдохнуть,
Натешившись, дева решила вздремнуть.
Дружок мне махнул, мол, черед твой настал,
И быстро к ближайшим кустам зашагал.

Подтрунивать дева не стала над ним:
Нуждою, случается, всякий томим.
На смену бойцу утомленному я
Немедля явился. О, мама моя!..
Глядите, царапин и ссадин не счесть,
Без стонов ни встать не могу я, ни сесть!

На помощь, увы, не пришла темнота,
Девица раскрыть не дала мне и рта,
Заметив подмену, вцепилась, как рысь,
Откуда и силы такие взялись!
Лицо искогтила, мольбам не внимая,
Пустился бежать я, судьбу проклиная!

— Ага, не все мышам плакать, коту веселиться! — радостно завопила из дальнего угла зала подвыпившая вдовушка, прозванная Жердью. — Хоть раз этот хрипач что-то правдивое спел!

— Помолчи, дай парню допеть! — разом зашикали на нее несколько прислушивавшихся к пению школяра мужчин, и Блоссий закончил:

Плохому началу — отвратный конец:
На крики красотки примчался отец.
Поздненько он дочку надумал искать,
И надо мне было его повстречать!
Ах, тела не видно из-за синяков —
Проклятый мужик не жалел кулаков!

Хоть верьте, хоть нет, но с рыбалки такой
До дому добрался я еле живой…
И так вот всю жизнь: кто-то лопает мед,
А кто-то, от пчел удирая, орет.
Мораль же простая: я рыбу ловить
С везучими больше не буду ходить!

— Молодец! Пива ему! Пей, пока из ушей не потечет, заслужил! Потешил душу, мерзавец! — Школяры радостными криками встретили завершение баллады, и со всех сторон к Блоссию потянулись руки, чтобы потрепать его по плечу, хлопнуть по спине, а на столе перед ним, словно по волшебству, возникло с полдюжины полных до краев кружек.

Еще вчера Эврих бы присоединился к этим крикам и отдал бы должное подаваемому Габротой пиву, но нынче даже баллада Блоссия не смогла его развеселить. Он чувствовал, что сейчас, как никогда, ему нужен чей-то добрый и умный совет, но чем дольше юноша прислушивался к воплям школяров, тем больше понимал, что ничего путного ему друзья не присоветуют. С удивлением и досадой он вдруг осознал, что за прошедшие сутки как-то незаметно повзрослел и взирает на своих приятелей с той же внутренней снисходительной и, быть может, даже завистливой улыбкой, что и вернувшиеся к своим тихим неспешным разговорам мужчины, забредшие этим вечером в «Обжорку», дабы обсудить свои взрослые дела.

Эврих, собственно, и раньше отдавал себе отчет в том, что говорить товарищам о грозящей ему свадьбе с Эларой ни в коем случае нельзя, если он не желает стать в их глазах посмешищем и дать им повод повеселиться за его счет. Наверное, если бы он поговорил с каждым из них по отдельности в другой обстановке, к случившемуся с ним отнеслись бы со вниманием и сочувствием, но только не здесь и не сейчас. А Блоссию к тому же что-то, видимо, известно, и, пропустив две-три кружки, он, разумеется, припомнит дошедшие до него слухи и не преминет полезть с расспросами. Будучи в легком подпитии, он бывает весьма липуч, и лучше разговора с ним избежать, поскольку ничем хорошим это не кончится, неприятностей же и без того хватает…

Тихонько поднявшись из-за стола, Эврих заверил Армина, что сейчас же вернется, и вышел из таверны. Некоторое время он в задумчивости смотрел на алое полотнище закатного неба, а потом, припомнив, что вот так же любит любоваться закатом пастырь Непра, решительно зашагал к подножию холма, на котором стоял храм Всеблагого Отца Созидателя. Почему-то юноша твердо уверовал, что если и есть человек, который выслушает его, поймет и посоветует что-то дельное, то человек этот не кто иной, как кряжистый выходец из Нижнего мира, ничуть не похожий ни на одного из других пастырей их тихого, ничем не примечательного городка.

5

День-два прошли после обусловленного срока, а колдуны все не возвращались из святилища Наама. Когда миновал третий день и рассвет четвертого не принес никаких перемен, Гани — вождь племени мибу, — уверившись, что случилось что-то неладное, отправился к святилищу сам во главе отряда из четырех десятков мужчин, покрывших на всякий случай свои чернокожие тела боевой раскраской. Без положенных жертвоприношений и обрядов, которые из-за отсутствия колдунов совершить было некому, раскраска эта, правда, мало чего стоила. Старейшины обвиняли Гани в самоуправстве и стращали выступивших с ним воинов ужасным гневом Наама, но снедаемый тревогой вождь не счел нужным отвечать на их упреки и угрозы. Пять колдунов — по одному из каждого селения мибу, три ученика и Супруга Наама престарелая Нгати — знали, что до их возвращения племя не начнет засевать свои поля и огороды, и без особых причин не стали бы задерживаться в святилище. Если бы Наам, чего прежде никогда не случалось, возжелал подольше пообщаться со своими служителями, уж Мдото бы из кожи вон вылез, но изловчился послать гонца к Гани. Главный колдун прекрасно понимал, что, хотя дела божественные и важны, задержка сева может по прошествии времени обернуться для его соплеменников голодом, а уж этого бы он ни за что не допустил. Поверить в то, что старый мудрый Мдото забыл о нуждах племени, было совершенно невозможно, и оставалось предположить, что с колдунами произошло что-то из ряда вон выходящее, и чем скорее Гани узнает об этом, тем лучше.

За двое проведенных в пути суток воины не обнаружили ничего подозрительного, но, вступив в Ущелье гудящего ветра, сразу же наткнулись на следы стоянки пепонго, и Гани понял, что худшие его опасения начинают сбываться. Раз уж тут побывали проклятые карлики — жди беды. Вождь приказал воинам удвоить осторожность и держать оружие наготове, однако никто не преградил им путь к пещере, в которой было устроено святилище, и вновь следы пепонго они заметили уже у подножия огромной белой скалы — Матери Мибу. Площадка перед входом в святилище была истоптана маленькими, похожими на детские, ступнями с далеко отставленным от других большим пальцем.

Ноздри у Гани от подобного зрелища начали гневно раздуваться: мало того что проклятые карлики проникли в земли мибу, они к тому же осмелились устроить стоянку прямо перед входом в святилище! Они жгли здесь костры и готовили пищу! Да за одно это их следовало бы изловить и обезглавить, тела порубить на куски и использовать в качестве наживки при лове озерных зубарей! А уж что надобно сделать с ними за осквернение святыни — зачем бы иначе они приходили сюда? — он и придумать вот так сразу не может, разве что отдать Серому Ужасу на потеху?.. Мысли эти, впрочем, не долго занимали вождя; сейчас его больше всего волновало, что же случилось с колдунами, их учениками и Супругой Наама? Ведь мерзкие карлики не в состоянии были причинить им никакого вреда! Почему же они позволили осквернить вход в святилище и вовремя не вернулись в селения, не прислали гонца? Магические силы не могут оставить служителей Наама, а подстеречь их и уничтожить было попросту невозможно! Они способны были обратить в бегство не только большой отряд пепонго, но и всю их бесчисленную орду, что в прошлом уже и делали не один раз.

Сознавая, что, пока он не побывал в святилище, строить догадки бессмысленно, Гани велел своим воинам осмотреть окрестности, а сам с десятью спутниками приготовился войти в пещеру Наама. Без разрешения колдуна никто не смел переступить порога святилища, но иного выхода разузнать о том, что здесь произошло, не было. Перебрав священные амулеты, обереги и фетиши, вождь обратился к Нааму с просьбой простить ему и его людям эту вынужденную дерзость и невольное святотатство. Зарезав принесенного специально для этой цели поросенка, он окропил его кровью сложенные у входа в пещеру камни, предназначенные для малого жертвоприношения Всевидящему и Всемогущему, и, подбодрив воинов крепким словцом, первым вошел в святилище, держа перед собой горящий факел из хасы — священного древа огня.

Гани было сорок с лишним лет, и двенадцать из них он носил головной убор вождя племени, состоящего из пяти селений. Ему много раз приходилось бывать в святилище, и, хотя раньше его всегда сопровождал кто-нибудь из колдунов, особого трепета он не испытывал. Ему хватало забот земных, и он никогда не интересовался и не вмешивался в дела служителей Наама, полагаясь на то, что старый Мдото и младшие колдуны в состоянии договориться с грозным божеством. Так оно прежде и было, и вождь надеялся, что у Наама не было причин сердиться на него за решение разузнать, что же случилось с колдунами племени.