Вольдемар Бааль - Эксперимент

• Название: Эксперимент
• Автор: Вольдемар Бааль
• Издательство: ЛИА «ЛИТ»
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1990

---

— А вот теперь — главное. Слушай. Я сказал ей: «У тебя есть муж, у меня — жена. Мы преступили закон морали». Она засмеялась: «Какой же мы могли преступить закон, если сделали так, как захотели? Ведь нам было хорошо!» Я рассказал ей о нашей морали, этике, о сути единобрачия, ну, в общем, обо всем таком. Так вот она ответила, что у них тоже есть мораль, тоже единобрачие, но все это, дескать, не противоречит желаниям и влечениям их — «гуманным желаниям и влечениям», — сказала она. И на вопрос мой, какие желания у них считаются гуманными, ответила: «Такие, которые не ущемляют благо других». — «Измена мужу, — говорю, — это не ущемление его блага?» И она объяснила, и вот что, Зенон, я понял. Брак у них, как и у нас, совершается по любви. Но не без предварительной процедуры, которую можно было бы назвать проверкой на супружескую совместимость. Это у них очень важная процедура, тут подключаются разные специальные институты. И только после такой проверки поступает разрешение на брак или запрещение. Так они заботятся о потомстве, его здоровье и полноценности. Запрещение на брак, однако, не исключает близости между влюбленными, если они к ней стремятся, но потомство производится только в браке. Могут влюбленные и погасить свою влюбленность — сознательно, самолично или же, если это им не под силу, обратившись к рестингатору — есть у них такие специалисты, гасители душевных пожаров. Всё с помощью мысли, конечно. В общем-то, каждый из них в той или иной степени рестингатор, но когда дело очень серьезно и запутанно, то без мастера, естественно, не обойтись. Когда одна сторона желает погашения, а другая противится, например, то побеждает та, у которой чувство сильнее. Ты понимаешь меня, универсус Зенон?.. Больно ли побежденной, так сказать, стороне? Да. Но победившая немедленно, силой своей мысли усмиряет, унимает эту боль. Так что побежденная, можно сказать, ничего не успевает почувствовать.

— Вот, Зенон, какая у них нравственность, какая мораль. По этой-то самой морали и вышло, что мужу Доми не было больно от того, что она со мной, то есть она сделала так, чтобы ему не было больно, ее мысль на сей раз была сильнее, он не почувствовал обиды или уязвления, он почувствовал только, что она, его жена, счастлива.

— Они, скажу, я тебе, старина, вообще не знают, что такое «подавлять желания», — ни свои, ни чужие. Так устроено их общество. Полная свобода. Не осознанная необходимость, а именно полное, разностороннее, абсолютно свободное проявление себя, своей личности. И это не только в области матримониального, любовного, а и в любой другой. Чувствует, например, индивидуум, что такое-то, скажем, установление общества ему в тягость, не согласуется с его желаниями, чувствует и не подавляет этих противоречащих обществу желаний, а удовлетворяет их, и общество ему в этом не препятствует. То есть он не накапливает подавленные желания, не создает в себе этакого мрачного и душного погреба, который в конце концов может однажды вдруг взорваться. Ну да, можно спросить: а если эти желания индивидуума агрессивны, мерзки, общественно опасны, тогда что? Но в том-то и дело, старина, что не возникает почему-то у них таких желаний, что они гуманны, как сказала Доми. То ли они не возникают потому, что соответствующей почвы нет (известно ведь: без надлежащей почвы семя не прорастет), то ли тут опять какой-нибудь сверхрестингатор действует… Я не знаю, Зенон, как все это у них получается, что там за механизм работает. Но я видел… И лечу туда, чтобы понять, узнать…

— У нас, старина, на Земле с нашей нравственностью что-то не так. Вечная пропасть между «хочу» и «могу». Да и может ли быть иначе у нас? Необходимость, пусть она будет и трижды осознанной, все-таки остается необходимостью. И вот постепенно накапливаются эти «нельзя», «не могу», это несбывшееся-несостоявшееся, и образуется погреб… Я хочу любить Кору, а меня тащит туда, к неизведанному, называется ли оно Доми или как-то иначе. Я сознаю, что уникум необходим, что он выполняет важную работу, но душа возмущается, потому что неуютно ей все время быть под прицелом. Я испытываю неприязнь к моему шурину, но вынужден подчиняться ему, потому что он — шеф. И так — сплошь и рядом, сплошь и рядом я поступаю вопреки своим истинным желаниям, должен подавлять их. Почему? Когда в человеческом обществе начался этот перекос? Кто провел эту границу между желаемым и возможным?..

— И вот я спрашиваю себя, Зенон: что случилось бы, если бы я делал лишь то, что хотел, если бы не надо было подавлять желаний? Что бы произошло? Как бы все было?.. А было бы, старина, так: я, как и теперь, мерил бы во Вселенной парсеки, считался бы асом, имел бы женой Кору, любил бы ее и детей. Только разной дряни в душе скопилось бы меньше, а то и вовсе была бы чиста. Да уникум бы не подглядывал в замочную скважину, а смотрел бы прямо, да Кора смеялась бы чаще, да братец ее постарался бы заслужить настоящее мое уважение… Да, может, и седых волос к моим сорока трем годам было бы меньше…

— Зенон! Я возвращаюсь на Оперу, чтобы узнать. Понимаешь? Я хочу понять, как это делается, чтобы другим твои желания не причиняли боли. Я хочу уяснить, как ликвидировать разрыв между «хочу» и «могу». Я хочу научиться управлять силой мысли, хочу стать учеником викогитатора. Когда я там был, я чувствовал себя так, словно передо мной тысячи закрытых дверей. У меня было мало времени, чтобы хорошенько отпереть хотя бы одну: я заглянул лишь в несколько щелей. Я хочу отпереть эти двери. Такова задача. И я их отопру и привезу на Землю то, что никто еще никогда не привозил: освобождение…

IX

Так в беседах проходили дни, и «Матлот», стремительно впиваясь в пространство, шел к Яслям, и уже четко обозначились впереди звездные подступы к глухоманной ФК 12-С 4874 — скоро должна была показаться и сама звезда.

Корабль шел на авторежиме. Дублер, изредка наведываясь в кабину управления, большую часть времени слонялся по отсекам корабля, проверяя работу подсобников, или торчал в своей каюте, листая допотопное сувенирное издание «Занимательного космоведения». Киберы метеоритолог, фельдшер и связист были заняты дифференциальной игрой преследования, причем, первый был догоняющим, а вторые двое — убегающими. Остальные тоже бездельничали, лишь дежурные были начеку, да посверкивал недреманными очами, как всегда перегруженный работой, неустанный уникум, для которого никакие стены и защитные поля не являлись препятствием. Словом, рейс проходил истинно «разгрузочно», все блоки и системы «Матлота» работали надежно, и Филипп, отмечая это, мог быть по-настоящему спокоен и доволен, мог — если бы перед ним был достойный собеседник, — противник или единомышленник — все равно! — а не нянька, всего лишь нянька, которая дальше своего носа ничего не видит.

Да, Зенон не понимал его, не проникся идеей, не был готов ни принять, ни квалифицированно опровергнуть ее — он лишь возражал, и возражения эти были то брюзгливыми, то досадливыми, то охранительными, а в общем-то все, надо полагать, сводилось к тому, чтобы чисто по-ординарщицки удержать своего подопечного от неразумного шага. «Конечно, — думал Филипп. Я переоценил его способности к автоэдификации, его способность чувствовать. Куча электронного хлама — разве может она воспринять суть серьезных вещей? Осёл я, на что надеялся? И Филипп раздраженно прерывал разговор, но уже через час-другой остывал, нетерпение снова начинало точить, и дискуссия продолжалась.

— Ты, Фил, сам не готов к спору, — сказал Зенон. — Ты и не готовился вовсе. Тебе не оппонент нужен был, а восторженный поклонник, рукоплескатель.

— Но я не услышал ни одного серьезного контрдовода!

— Совершенно верно, ты не услышал, хотя я и приводил их. Ты похож на капризного принца, который случайно наткнулся на что-то и решил, что он — избранник.

— Не нужно досужих аналогий, старина. Тебе это не к лицу. Вот ты утверждаешь, что люди не примут нравственности оперян. Почему? Испугаются? Поленятся? Не поверят? Но история знает тысячи примеров, когда-то, что человек сегодня не принимал, считал абсурдом, завтра становилось его повседневностью.

— Так, Фил, так. И все же. Мы, сказал ты, младенцы по сравнению с ними.

— В обуздании энергии мысли! — воскликнул Филипп.

— Да-да, в этом самом, отчего, по всей вероятности, у них и другая нравственность. И если младенцы станут перенимать действия взрослых, копировать их, что получится?

— Младенец взрослеет, Зенон! Ты хотя бы можешь допустить, что в будущем мы сможем воспользоваться их опытом?

— В будущем? — переспросил Зенон и, подумав, продолжал — Возможно. Шанс есть. Хотя у людей уже было достаточно будущего, чтобы определить свой путь.

— Младенцы не боятся крутых поворотов!

— Младенцы никогда не спасали мир.

— Спасали! Или ты не знаешь древней пословицы: устами младенца глаголет истина?