Лариса Миронова - Сердце крысы

• Название: Сердце крысы
• Автор: Лариса Миронова
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-89097-051-8

Книга повествует о сильных людях в экстремальных ситуациях. Разнообразие персонажей создает широкое полотно нашей жизни прошлого века и начала нынешнего. Несмотря на тяжелые испытания, герои, закалив характеры и укрепившись сердцем, всегда побеждают.

---

Когда их загнали в эту треклятую клеть, они шарами покатились от стенки к стенке, потом завертелись все вместе – волчком.

«Прибавь напряжение», – скомандовал Угрюмый и клубок из крыс стал подпрыгивать всё выше и выше…

Рата первая догадалась взобраться на тумбочку в самом центре клетки. Подставка была на изоляторе. Скоро на тумбочке уже громоздилась целая пирамида из крыс.

Потом к ним бросили Пасюка.

Пасюк – это особый разговор. Пасюк – наш вожак. Так принято считать. Он умнее всех крыс – это тоже общепринятое мнение. Он достойнее всех крыс, целеустремленней и т. д.

Я тоже в это верил, как и все. И вполне искренне. Ему дважды делали инфаркт – и он выжил. Травили алкалоидами – не спился. И в наших условиях – это показатель.

Так вот, когда Пасюка бросили в экспериментальную клетку и дали высокое напряжение, на тумбочке совсем не было свободного места. Но три крысы прыгнули на решетку – и место на тумбочке появилось.

Крысы отчаянно вопили – давай же! Давай! И вот Пасюк оказался на спасительном изоляторе. Однако спокойно сидели они там недолго. Угрюмый взял в руки пульт – и я стал молить боженьку, чтобы из соседнего лесопарка в город забежал пьяный лось и повалил электрический столб, но лось так и не забежал, или его вовремя поймали и отвезли в ближайший вытрезвитель, а крысы горохом посыпались с тумбочки. Теперь там было больше ампер, чем на решетке. Потом тумбочку на минуту отключили – дали крысам небольшой отдых.

Эта пытка повторялась трижды. Раз, раз и раз! – нажимал Угрюмый белую кнопку.

Однако Пасюк в третий раз не стал прыгать на тумбочку – этот спасительный островок среди высоковольтного безумия.

И больше он не метался по клетке. Он просто отошел в сторону на прямых, как палки, лапах, потом лег на решетку у самой стенки и больше не шевелился. Угрюмый ткнул его палкой, но он не шевелился.

Я видел его глаза – они были красными, как смородина. Белесая шерсть на спине стала голубой.

«Он сошел с ума!» – зарыдала Малявка.

«Досадно, – сказал Фраер, – ещё одного вистара придется списать. Многовато на этой неделе».

Больше всех суетилась Замша. «Такого самца запороли! – кричала она. – Живодёры, а не патологоанатомы!»

Но это не был острый приступ замшелого гуманизма, просто у неё на Пасюка были виды. На него, нашего бессменного лидера, в ту пору была повальная мода. Его восхваляли все подряд, может, это его и немного подпортило. Он стал меньше советоваться с нами.

Мы попали в лабораторию из вивария, как я уже говорил, и все дружно стали кричать – как это здорово. Но очень скоро оказалось, что и не здорово (ударение на первый слог) и не здорово (а теперь – на второй).

Пасюк сбрендил – эта новость быстро разнеслась среди крыс. А у троих – ишемия, но живые. Слава богу, пока живые.

Пока – без энтузиазма подумал я. И был прав – в покое их не оставили.

Виварий был холодный и сырой. Корм тамошний точнее называть тухлятиной. Соска для питья вечно забита мусором. А здесь, в лабораторных клетках, был полный комфорт. Может быть, потому, что за крысами ухаживала сама Малявка.

Что творилось в клетках вивария – ужас! Лаборантка там такая была, страшно сказать – самая безобидная её шуточка – стряхивать пепел сигареты на головы крысам. Или насыплет соли в поилку и смотрит, как эта соль у крыс на ушах выступает. Вот такая вот шутница…

Но и здесь, в это цивилизованной лаборатории, мне кое-что очень не нравится. Первое – это сырость, которую разводит Малявка. Ненавижу, когда женщины плачут – она же куксится после каждого эксперимента. Она после этого курит в открытую форточку и противно сопливится…

Прав Угрюмый – дуррра!

Пасюк сбрендил – что дальше? Спишут? Или уже списали?

Но списанных крыс убивают и бросают в мусорное ведро. А Пасюк сидит и сидит в своём углу третий день. И никто его не трогает. Еду не берет, Рату не узнает. Может, прикинулся?

Рата сильная – это так, и с этим никто уже давно не спорит. Как не спорили когда-то с тем, что Пасюк – самый умный.

Да, с таким сердцем можно жить, а не только выживать. Даже Пасюк её побаивался, мне так кажется.

Теперь мне кажется, что Пасюк был прав больше, чем мы думали. Был прав, когда говорил: «Не к добру, когда манна небесная с неба сыплется». (Конечно, не к добру, нас здесь, в этой прекрасной лаборатории, просто готовили к эксперименту – вот и всё, а в чистом эксперименте нужны сытые и довольные крысы, а не полудохлые заморыши.)

Вот тут-то мы решили держаться вместе. Мы – это Пасюк, Рата и я. Что же касается большинства крыс, то они вели себя так, что мне очень хотелось отгрызть у них уши. Каждый день исчезали наши товарищи, погибая ужасной смертью, мы видели их распятыми на лотках, а их сердца – пульсирующими над грудиной, да, мы всё это видели и… по звонку торопливо бежали есть корм из кормушки. И никого ни разу не стошнило. Просто говорили друг другу – ах, опять несчастный случай…

Потом кто-то пустил слух, что в эксперимент берут только неблагонадежных. А в соседней лаборатории, где испытывалась другая партия крыс, будто бы особо послушным даже дают нектар.

И кое-кто тут же поспешил обзавестись пропуском в другую партию. И число алкоголиков там не уменьшалось, несмотря на растущий процент смертности.

Так, так… Малявка опять заполняет синие листки. Я их хорошо знаю. От одного вида этих синих бумажек начинают трястись поджилки.

Это протокол будущего эксперимента.

В таких случаях первая мысль – о побеге. Бежать – но куда? Полная бессмыслица. Нонсенс, как говорит Замша, она здесь главная после Шефа, конечно. Но куда побежим мы, белые крысы линии вистар? Мы – лабораторные животные, и не более того. Наши конечности тонки, как рука пианиста, и они слишком слабы для жизни на воле.

4

Милев появился а лабе через год после меня. Тогда, строго говоря, и лаборатории-то никакой ещё не было. Была лишь голая идея.

Развалюху-хрущёбу мы перестраивали по выходным по своим же собственным чертежам. Мы созидали своё будущее, и никто не ныл, хотя всем было очень трудно.

Новый кардиологический корпус стал нашим домом. Не вторым, а именно первым! Родным домом, это правда.

Наше будущее казалось нам светлым-светлым, без единого пятнышка на горизонте.

Милев же появился, когда велись отделочные работы. Он был «позвоночный» – о нём хлопотало влиятельное лицо. Работать у нас было престижным.

Вписался в коллектив слету. Его сразу прозвали «симпатичный прохиндей», в жанре похвалы, разумеется. И это тоже – новое веяние.

Дальше по списку. Ирборша – заместитель заведующего лабораторией. Когда-то она состоялась в качестве жены шефа. Но разошлись, я думаю, из-за конкуренции в науке. Моложавая дамочка. Поджарая крашеная брюнетка не без шарма и чувства юмора, она и мне бы понравилась, если бы не столь очевидно выпадала из моего репертуара. У неё довольно мило розовеют ушки и бледнеют в побелку губки, когда она сердится.

Ирборша на десять лет родилась позже, чем наш шеф.

Шеф, теперь о нём. Это тема благодатная, тут можно разглагольствовать часами. Рёхнутый от науки. Год назад его представили в член-корры. Но он снял свою кандидатуру! Хохмит – решили мы, и не ошиблись. Он, знаете ли, просто усомнился в полезности своей работы! Работы, за которую пять лет назад уже получил Госпремию. Деньги, и это было обычным делом, ушли на покупку нового препарата, раз институт, как всегда, не в состоянии. Ирборша неделю фыркала и шипела, в общем, полный бэмс…

5

Да, о Пасюке. Именно о нём следует детально рассказать, чтобы стало ясно кое-что о нашей стае и весьма странном поведении отдельных её представителей…

Пасюк тогда сразу же предложил сорвать эксперимент. – «Нам хотят сделать адаптированное сердце! – изрек он на своём милом диалекте».

(О происхождении Пасюка и его диталекте я как-нибудь особо расскажу – дело в том, что он не был настоящим вистаром.)

Хотим ли мы этого? Так он вопрошал. И в этом был абсолютно не прав.

Чего можем хотеть или не хотеть мы – подопытные крысы? У нас ведь нет свободы выбора!

Однако мне не хотелось ссориться с Пасюком, я искренне любил его и никогда не завидовал его власти над стаей.

Что же касается его, мягко говоря, наивных рассуждений, я это близко к сердцу не принимал, думаю, дело здесь вовсе не в недостатке практического ума Пасюка, а в его слишком чистом сердце. Он был ближе к природе, чем все мы, подопытные крысы линии вистар.

6

Ну, конечно, кто б спорил – Ирборша совсем не то, что наш любимый шеф-лопух.

«Донкишотство в науке – блажь!» – так частенько говорила она своим подчиненным, и это было её кредо. Своими идейками ни с кем – ни-ни! Табачок – врозь! До полного воплощения молчит, как мумия. Чтобы потом уж как следует насладиться единоличным триумфом на симпозиуме или, на худой конец, на кафедральном заседании.