Галина Щербакова - Три любви Маши Передреевой

• Название: Три любви Маши Передреевой
• Автор: Галина Щербакова
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9697-0403-9

---

– Как жаль, – сказала Маша, внутренне аж трясясь от ликования. – А мальчишки?

– С ним, – ответила тетка. – Я их от школы освободила. Да ну ее! Пусть, пока погода, подышат воздухом. Да и мужиков немножко стреножат – дети все-таки, может, на какую бутылку меньше выпьют.

– Мы на экскурсию, – сказала Маша, – а я решила… Что я не видела на этой экскурсии? Сто раз эти боевые места… Решила к вам…

– Правильно решила, – неуверенно сказала тетка, – только мне на работу. Ты б написала или позвонила… Знаешь, в наше время лучше предупреждать.

– Я вас подожду, – предложила Маша.

– Я на сутки, – сказала тетка, но тут ей вдруг хорошо сообразилось. – Воду ночью посторожишь? Наберешь канистру? Только это надо после двенадцати…

Маша подумала, что она, конечно, не знает, где она будет после двенадцати. Но сказала твердо:

– Наберу.

– Тогда оставайся… – Тетка пошла на кухню, стала открывать кастрюльки, сковородки.

– Одни объедки, – вздохнула она. – Я без мужиков не готовлю. Озвереешь каждый день на троих… Но ты тут сама пошарься.

– Не беспокойтесь, – сказала Маша, – я чаю попью, и мне достаточно.

Уже передавая Маше ключи, тетка спросила:

– Отец не пишет?

Маша покачала головой.

– Мне тоже. Алименты уже кончились?

– В прошлом месяце…

– Ну да, ну да, – сказала тетка. – Я и забыла. А мать как?

– Нормально.

– И чего было нежить?

Тетка вздохнула, посмотрела на Машу и решила, что самое время ее поцеловать сразу за все – за астры, за то, что ей уже восемнадцать, за то, что помнит ее, тетку, и за паразита отца, которого где-то сейчас черти носят…

А Маша стала готовиться.

Нельзя было зря транжирить воду. Поэтому Маша налила чуток в тазик и брызнула туда по капельке из всех теткиных флаконов. Обтиралась медленно и тщательно. Одновременно планировала, куда денет первые сто рублей. Решила: положит на книжку.

Вообще, надо по-умному копить, чтоб потом сразу приобрести что-то стоящее: шубу там натуральную или золотые вещи. Мать, конечно, ахнет: откуда деньги? Откуда? Но когда деньги уже будут, разговор с матерью получится легкий. С позиции силы. «Ты многого добилась своей партийной честностью?» – с сарказмом спросит ее Маша. «А-а-а!» – заорет мать. И будет орать, наливаясь краснотой, что сразу покажет: сказать матери нечего. Тут важно вовремя вставить это ключевое слово – «партийной». Маша к партии относится плохо. Еще хуже, чем к комсомолу. Это все трепачи, которые ни одному слову своему не верят, но дудят исключительно из стремления выскочить вверх. Партия у нас многоэтажная. Мать до смерти будет на своем первом этаже. А есть и такие, кто, к примеру, на двенадцатом. Маша засмеялась, протирая ваткой пальцы на ногах. На те этажи воду качают бесперебойно. Мать же злится, злится… Уже за сорок, а потолок – стальная балка. Никаких шансов продвижения вверх. Во-первых, объективно, мать – дура, во-вторых, мало образования, даже по анкете, в-третьих, шла бы в торговлю, где на любом месте выгодно. А то выбрала культуру! Ломаные инструменты и костюмы из пакли. Так вот, когда Маша станет богатой, мать может орать сколько угодно. Несчитово! Ори! Хоть тресни… Вообще, она тогда всех пошлет…

А дальше всех – просто к чертям на куличики – она пошлет Витьку Коршунова. Она просто пройдет мимо… когда он вернется из Афганистана. Нет, мимо не надо… Она остановится и поговорит с ним, но так, что он поймет свое место в этой жизни раз и навсегда.

Конечно, некоторое «спасибо» на сегодняшний день он заслужил («Спасибо тебе, Витя! Служи Советскому Союзу!»). Маша теперь ничего не боится, хотя, если честно, она никогда и не боялась. Тогда, перед самым отъездом, уже стриженый, Витька в ногах у нее валялся. Она даже не ожидала от него такого. Тихий, смирный, почти размазня, «здрасте-пожалуйста», а тут такая страсть, так за ноги хватает, аж хрипит.

– Да господи! – сказала Маша. – Можно подумать, мне жалко…

Было немножко стыдно, немножко противно, немножко больно… Все чувства были какие-то мутные, поверхностные. Самое сильное ощущение было от покалывания стриженой Витькиной головы.

До того Витька говорил, что женится. «Хочешь, прямо завтра? Хочешь?» Потом он уже не говорил. Во всяком случае, про завтра. Перенес это дело на более поздний срок. Маша это сразу уловила и подумала: «Ах ты зараза такая!» Но ничего не сказала, потому что ей и в дурном сне не виделось быть его женой. Это вариант для войны и конца света. Но отметить Витькино мгновенное отступничество – отметила. Он тогда слинял быстро. Говорил, что будет писать. «Ты смотри! Отвечай». – «Ага!» – ответила она. «Приходи завтра на вокзал», – предложил. «Ладно», – согласилась. Пошла случайно. Девчонки предложили: «А идемте на вокзал! Туда духовики пошли…»

Пришли. Народу уйма. Вокруг Витьки вся торговая сеть, а мать, продавщица обувного, ходит вокруг сына круголя. Витька, это его хорошо характеризует, позвал Машу и поставил с собой рядом. Маша тогда чуть хохотом не зашлась. Продавщица в чечетке застыла и смотрит на нее. Долго до нее не доходило, а когда дошло, что возле новобранца барышня стоит, закричала тонким противным голосом:

– А вот и невестушка пришла. Сизая голубка прилетела!

Цирк и баня, одним словом.

Спектакль под названием «Проводы» сыграли, разошлись – и все. Ни одного письма от Витьки не пришло, а когда в магазине продавали югославские сапоги и Маша стала Витькиной матери делать знаки из конца очереди, та сделала вид, что сроду она эту Машу не видела.

Сапоги она все равно купила. Одной девчонке не подошли, и она по-божески взяла с Маши. Всего плюс десять.

Местный «Интурист» стоял в парке, который назывался «Пионерским». Для поддержания названия по всему парку были растыканы гипсовые мальчики и девочки, а также классики марксизма-ленинизма. Куда ни пойдешь – уткнешься. То в читающего мальчика, то в девочку, замершую в вечном салюте, то в крупную гипсовую человеческую голову. Имелось, видимо, в виду, что пионерам достаточно одной головы великих людей, остальные части тела им по возрасту еще без надобности.

В этом образцово оснащенном гипсовой идеологией парке, люди рассказывают, совершалось ночами то, к чему головы имеют отдаленное отношение. Но на то и парк, даже если он пионерский. Маша села на лавочку недалеко от фонтана. Струи его били из рыбных горл прямо на стоящего в центре пионера с горном. Маша села так, чтоб было видно – она сидит одна, но, с другой стороны, на случай чего-нибудь непредвиденного, можно обежать вокруг фонтана и прямо выскочить на аллею, где каждый третий с повязками дружинника на рукаве. Правда, опять же, как рассказывают люди, с повязками самая фарца и есть. У них тут свои дела, а свисток и красная тряпочка – так это, как говорится, «дерьма-пирога».

Уже темнело, но фонари еще не включали. Местная власть объявила борьбу за экономию электроэнергии. Команда включать давалась дежурным по городу. Дежурный стоял у окна и смотрел, как темнеют улицы, а Пионерский парк из темно-бутылочного стал темно-синим, потом посерел и уже норовит впасть в черноту.

«Погожу, – думал дежурный. – Сегодня суббота, народу много, народ сам себя соблюдает и без света. А когда включу, то будет больший эффект праздника».

Первый вычленился из толпы и пошел на Машу споро и уверенно. Это был дядечка в порядке, но явно русский. Даже не грузин.

– Скучаем? – спросил он, бухаясь на скамейку рядом с Машей.

– Сижу, – ответила чистую правду Маша.

– А если будет дело поинтересней? – спросил русский-не грузин.

В этом месте в Машиной хорошо продуманной схеме был пробел. Она не знала, как правильней: назвать сумму прописью сразу или этот момент во всем деле конечный?

Маша боялась совершить тактическую ошибку.

Она так усиленно напрягла мозг, чтоб с первого слова стать на нужные, правильные рельсы, что на секунду забыла, где находится, зачем пришла и кто ждет ее ответа.

Она просто закаменела, как гипсовая пионерка, читающая рядом с ней «Молодую гвардию». Она даже не заметила, как русский-не грузин вдруг вскочил с места и со словами «Неля! Неля!» – исчез.

«Хорошо, – подумала Маша. – А то я так сразу растерялась…»

Потом она совсем облегченно вздохнула. Все-таки надо пообвыкнуть на лавочке.

Но ей везло. К ней опять шел мужик, опять наш, советский, правда, на этот раз нерусский. Черный такой. Может, молдаванин. Или армянин. Кто у нас еще черный? Одним словом, не прибалт.

– Как насчет? – спросил он. – Насчет картошки дров поджарить?

«Быдло, – подумала Маша. – Деревенский стиль… Дров поджарить… Дурака кусок…»

– Отвали, – сказала она тихо.

– Ой! Ой! – сказал черный, но сел неблизко. Человека два между ними бы поместилось.

– Откуда будешь? – спросил черный.

«Он что, не признает меня за местную, за городскую?» – всполошилась Маша и стала нервно разглядывать проходящих. Девчонки гуляли что надо, ничего не скажешь… Маша провела мгновенную инвентаризацию: у них – у меня. Честно – она хуже не была, хотя и лучше, наверное, тоже. Почему же этот тип спросил, откуда она? Отсюда! «С седьмого этажа, правда, без воды», – блеснула остроумием Маша, чтоб знал, с кем имеет дело.