Вера и Марина Воробей - Мой единственный человек

• Название: Мой единственный человек
• Автор: Вера и Марина Воробей
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2003
• ISBN: 5-353-01332-8

Галя Снегирева очень страдает. Она не может, да и не хочет смириться с тем, что ее любимый Игорь, прикованный после аварии к инвалидной коляске, не хочет больше встречаться с ней. Он считает, что не имеет права портить ей жизнь, что Галя должна найти себе нормального, здорового парня.

Узнав, что Игорю необходима срочная операция, которую нужно делать или сейчас, или никогда, Галя начинает действовать. Люся Черепахина, как может, помогает ей – ведь с некоторых пор они стали подругами.

---

– Я не передумала, – испуганно запричитала Галя. – Только в двенадцать у меня уроки… Ну да ладно, там у нас, кажется, химия и физкультура… Я отпрошусь…

– Химия там у вас или физика, мне, как вы понимаете, никакого дела нет, – не слишком любезно отозвалась женщина-координатор. – Да только я должна точно знать, отправлять группу или нет.

– Отправляйте! Обязательно отправляйте! Я буду дома. Да если нужно, я вообще могу не ходить завтра в школу, – выдохнула Снегирева с готовностью.

– Лично мне это не нужно, – отрезала усталая барышня и попросила Галину продиктовать ее домашний адрес и рассказать, как подъехать к ее дому.

Стоит ли говорить о том, что всю ночь Галя не сомкнула глаз! Несколько раз она вскакивала с кровати, нервно щелкала выключателем настольной лампы, хватала со стола шариковую ручку и принималась что-то лихорадочно записывать на заранее вырванном из тетради по алгебре листке.

По сути дела, это был план сюжета, каким он виделся девушке. Конечно, она не отдавала себе отчета, что составляет какой-то план. Нет, она просто записывала мысли, которые приходили в голову, лишая ее покоя и сна. Почерк был настолько неровным, буквы наскакивали одна на другую (так она обычно записывала по ночам свои новые стихи), что Галя всерьез опасалась, что наутро она не сможет ничего в этих записях разобрать.

«Самое главное – несправедливость! Убийственная, циничная несправедливость. Как можно спокойно есть в дорогих ресторанах, спать на каких-то суперпупергидроматрасах, заниматься каким-то бизнесом, выбрасывать на ветер, просто так, на всякие сомнительные развлечения тысячи, сотни тысяч долларов, когда есть люди, которым, чтобы выжить, стать на ноги, снова почувствовать себя полноценными, такими, как все, надо вдвое меньше, чем кто-то из богачей в состоянии за один только вечер потратить! Не понимаю этого! Не понимаю! Просто отказываюсь понимать! И от бессилия все время хочется плакать…» Это была последняя запись, после которой Галя посмотрела на часы и, решив больше не ложиться, отправилась в ванную. Часы показывали половину седьмого. Самое подходящее время, чтобы без всякой спешки приготовить завтрак, собрать учебники, тетради и не сломя голову, как это частенько с ней случалось, а спокойно и чинно, подобно прилежным ученикам, отправиться в школу.

Химичка Евгения Павловна даже не спросила Снегиреву, зачем и куда ей так срочно понадобилось, хотя та уже придумала целую историю, о родственнице из Новосибирска, которую нужно встречать на вокзале, потому что у нее куча чемоданов и вдобавок она совершенно не знает Москву.

Сложней пришлось с Эдиком. Таким ласковым именем они называли учителя физкультуры, хотя на самом деле его звали Эдуард Дмитриевич. Физрук, по обыкновению, нахмурил свои густые рыжеватые брови и строгим голосом поинтересовался:

– И что же у тебя случилось? Или это секрет?

– Нет, не секрет, – сказала Снегирева и неожиданно для самой себя добавила: – Ко мне сегодня с телевидения приезжают.

– А, ну тогда другое дело, – улыбнулся Эдик, похлопал Снегиреву по плечу и больше не задал ни единого вопроса, чем немало удивил и вместе с тем обрадовал Галину.

Скорее всего, физрук подумал, что кто-то с телевидения заинтересовался Галиными стихами и решил снять сюжет о юной талантливой поэтессе. Ведь о том, что Галя пишет стихи, которые стали появляться на страницах поэтических изданий, знала теперь вся школа.

Домой она вернулась в начале двенадцатого. Быстро переоделась, поджарила себе яичницу. Внезапно Галина ощутила сильное волнение. И вовсе не из-за телевизионщиков, которые должны были появиться с минуты на минуту. Нет, по этому поводу девушка никаких особых эмоций не испытывала. Сейчас ее вдруг начали мучить сомнения и угрызения совести. А правильно ли она поступила, когда решилась на этот неординарный шаг? Открывать душу перед миллионами незнакомых тебе людей, которых ты к тому же еще даже видеть не будешь, рассказывать им о самом сокровенном, самом важном для тебя… Да ладно бы, если б это касалось только ее, а то ведь она должна будет говорить в основном не о себе, а об Игоре! А что, если кто-то из этой так пугающей ее армии телезрителей не только останется равнодушным к их с Игорем горю, но даже смеяться начнет? Страшно даже подумать об этом. Но мало ли на свете отморозков? Хотя, когда Галина месяц назад ходила в церковь на исповедь, батюшка, отец Андрей, сказал ей, что называть людей отморозками даже в мыслях нельзя. Для Господа все равны, и всех чад своих он одинаково любит, не делая разницы между грешником и праведником. И если кто-то забыл Бога, отвернулся от него, то такого человека пожалеть надо, а не презирать. Его нужно простить, ибо в той, в вечной жизни, ждут его муки тяжкие, которые Господь пошлет ему в наказание, во искупление его земных грехов. И Бог делает это, движимый любовью, чтобы грешник, страдая, смог очистить свою душу.

Честно говоря, Галина, как ни старалась, не смогла до конца прочувствовать сердцем, проникнуться глубиной батюшкиных слов, хотя чаще всего его речи находили в душе девушки искренний отклик. Но только не тогда, когда дело касалось тех, кого на сленговом языке принято было называть отморозками.

Незаметно Галины мысли ушли далеко, совсем в другом направлении. Осознав это, девушка удивилась: «Что это я вспомнила о батюшке? Разве о нем нужно сейчас думать?» Она и вправду забыла, что именно мысли о предстоящем репортаже и навели ее на воспоминания о недавней беседе с отцом Андреем.

«А вдруг Игорь увидит по телевизору эту программу? – с неожиданной остротой кольнуло Галю в самое сердце догадка, которая, впрочем, возникла у нее не сейчас. Только Галя, как страус, прячущий голову в песок, старалась об этом не думать. И потом, она знала, что телевизор, который стоит в комнате у Игоря, почти никогда не включается. Игорь сам и не раз говорил ей, что в это искаженное окно в мир он вообще почти никогда не заглядывает. К телевидению же как к продукту цивилизации Игорь вообще относится крайне негативно, считая его источником многих современных бед и человеческих недугов. Кстати, тех же самых отморозков Игорь искренне считает жертвами ТВ, «несчастными зомби», которые живут в блаженном неведении и даже не подозревают о том, что они уже давно превратились в мертвецов.

Причем процесс зомбирования несознательных масс, по Игорю, не является чем-то нечаянным, так сказать, побочным эффектом чего-то другого. Напротив, Игорь утверждает, что те, кто сидят на самом телевизионном верху, решая, что нашим людям надо смотреть, а чего не надо, занимаются одурманиванием вполне сознательно. Даже более того, это и есть их сверхзадача, основная миссия и «высокая» цель.

Но как это часто происходит по закону подлости, случается именно то, чего больше всего на свете опасаешься. И Галя очень боялась, что Игорь может включить телевизор в то самое время, в какое обычно показывают программу «Времечко» и именно в тот самый день, когда будет идти снятый по Галиной истории сюжет.

6

– А может, не стоит журналы с моими стихами показывать? – робко выразила сомнение Галина. Сейчас она теребила в руках один из номеров альманаха «Поэт».

– Ты чего? – с искренним недоумением уставился на нее Николай. – Это же наша козырная фишка!

Судя по всему, Николай был в съемочной группе главным. Потому что, когда возникали какие-то вопросы, и оператор, и звукорежиссер обращались именно к нему.

– Мы не только покажем твои стихи, но и расскажем о них! – продолжал Николай, глядя на покрасневшую Галину. – И нечего скромницу из себя строить. Стихи у тебя классные… Это я тебе как профессионал говорю. Да если б я писал такие стихи, я бы вышел на Красную площадь с мегафоном… – попытался пошутить тележурналист, но поскольку ни один мускул на Галином лице не дрогнул, он решил не продолжать шутку и поспешил изменить тон: – Короче, так: сейчас я выберу на свое усмотрение стихотворение и мы тебя запишем… Только читай как следует: с чувством, с толком, с расстановкой. А потом пустим тебя за кадром под музычку… Я что-то не врубаюсь, кому нужны деньги на операцию, тебе или мне? – спросил Николай, вырвав из рук Галины журнал.

– Вообще-то операция нужна не мне, а моему парню… – принялась было оправдываться Снегирева, но Николай резко перебил ее:

– Вот и не спорь. Делай, что тебе говорят, и все будет ол райт. Уж, наверное, я лучше твоего понимаю, как построить сюжет, чтобы из богатеньких дяденек слезу выдавить, а? А заодно и денежки.

– Не знаю, – пожала плечами Галя.

Внезапно она почувствовала, что слезы, подступив к горлу, сдавили его горячим обручем. Девушка сделала глубокий вздох, на всякий случай отвела взгляд в сторону, чтобы, если слезинка все-таки выкатится, никто из членов съемочной группы не увидел этого. Но, к счастью, все предпринятые меры предосторожности оказались напрасными. Дыхание ее очень скоро восстановилось, а слезы отхлынули от горла так же внезапно, как и подступили минутой ранее.