Геннадий Прашкевич - Красный сфинкс

• Название: Красный сфинкс
• Автор: Геннадий Прашкевич
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-98502-054-0

«Красный сфинкс» – это история русской фантастики со времен князя Одоевского до конца XX века. У книги счастливая судьба: она уже получила премию «Золотой кадуцей» в Харькове, собрала много серьезных отзывов по всей стране. В том числе в «Политическом журнале» Государственной думы. Что, казалось бы, может заинтересовать Думу в отечественной фантастике? Дело в том, что «Красный сфинкс» – это не просто история фантастики, а, своеобразная попытка представить историю страны через призму жанра…

---

«Я заявился со своим первым произведением в одну из весьма почтенных редакций, – вспоминал сам Булгаков, – приодевшись не по моде. Я раздобыл пиджачную пару, что само по себе было тогда дико, завязал бантиком игривый галстук и, усевшись у редакторского стола, подкинул монокль и ловко поймал его глазом. У меня даже где-то валяется карточка – я снят на ней с моноклем в глазу, а волосы блестяще зачесаны назад. Редактор смотрел на меня потрясенно. Но я не остановился на этом. Из жилетного кармана я извлек дедовскую „луковицу“. Нажал кнопку – и мои фамильные часы проиграли нечто похоже на „Коль славен наш Господь в Сионе“. – „Ну-с?“ – вопросительно сказал я, взглянув на редактора, перед которым внутренне трепетал, почти обожествляя его. – „Ну-с, – хмуро ответил мне редактор. – Возьмите вашу рукопись и займитесь всем, чем угодно, только не литературой, молодой человек“. Сказавши это, он встал во весь свой могучий рост, давая понять, что аудиенция закончена. Я вышел и, уходя, услышал явственно, как он сказал своему вертлявому секретарю: „Не наш человек“. Без сомнения, это относилось ко мне».

Критика тем более не жаловала писателя. В «Литературной энциклопедии» (1930) указывалось: «Михаил Булгаков не сумел ни оценить гибели старого, ни понять строительства нового. Его частые идейные переоценки не стали поэтому источником большого художественного творчества». И далее: «М. Булгаков вошел в литературу с сознанием гибели своего класса и необходимости приспособления к новой жизни. Принял победу народа не с радостью, а с великой болью покорности». А критик В. Блюм без всяких выкрутасов в простоте святой заявлял: «Всякий сатирик в СССР посягает на советский строй».

«Голубчик! – дивился профессор Преображенский в повести „Собачье сердце“ (1925; в СССР эта замечательная повесть была опубликована только через полвека после ее написания, был снят по ней и великолепный фильм. – Г. П.). -Я не говорю уже о паровом отоплении. Не говорю. Пусть: раз социальная революция – не нужно топить. Но я спрашиваю: почему, когда началась вся эта история, все стали ходить в грязных калошах и валенках по мраморной лестнице? Почему калоши нужно до сих пор запирать под замок? И еще приставлять к ним солдата, чтобы кто-либо их не стащил? Почему убрали ковер с парадной лестницы? Разве Карл Маркс запрещает держать на лестнице ковры? Разве где-нибудь у Карла Маркса сказано, что 2-й подъезд Калабуховского дома на Пречистенке следует забить досками и ходить кругом через черный двор?»

Фантастическая повесть «Роковые яйца» (1924) задумывалась Булгаковым как легкое чтение с приключениями, но масштаб ее не мог не поражать. «Смоленск горит весь. – Артиллерия обстреливает можайский лес по квадратам, громя залежи крокодильих яиц, разложенных во всех сырых оврагах… Эскадрилья аэропланов под Вязьмою действовала весьма удачно, залив газом почти весь уезд, но жертвы человеческие в этих пространствах неисчислимы из-за того, что население, вместо того чтобы покидать уезды в порядке правильной эвакуации, благодаря панике металось разрозненными группами… Отдельная кавказская кавалерийская дивизия в можайском направлении блистательно выиграла бой со страусовыми стаями, перерубив их всех и уничтожив гигантские кладки страусовых яиц… Сообщалось от правительства, что в случае, если гадов не удастся задержать в 200-верстной зоне от столицы, она будет эвакуирована в полном порядке…»

Такой подход Булгакова к теме и к писательской технике, конечно, раздражал критиков, даже самых умных.

«Как пишет Михаил Булгаков? – не без иронии спрашивал Виктор Шкловский. – Возьмем один из типичных рассказов. „Роковые яйца“. Как это сделано? Это сделано из Уэллса. Общая техника романов Уэллса такова: изобретение не находится в руках изобретателя. Машиной владеет грамотная посредственность. Так сделаны: „Война в воздухе“, „Первые люди на Луне“ и „Пища богов“. В „Борьбе миров“ посредственность не владеет вещью, но вещь описывается именно средним человеком, не могущим ее понять. Теперь детальнее посмотрим „Пищу богов“. Два ученых открывают вещество, примесь которого к пище позволяет росту молодого животного продолжаться вечно. Они делают опыты над цыплятами. Вырастают огромные куры, опасные для человека. Одновременно один посредственный врач украл пищу. Он не умел обращаться с ней. Пища попала к крысам. Крысы стали расти. Стала расти гигантская крапива. Человечество стало терпеть неисчислимые убытки. Одновременно растут и добрые великаны, потомки ученых. Им пища пошла впрок. Но люди ненавидят и их. Готовится бой. Здесь кончается Уэллс. Роман, или рассказ, Михаила Булгакова кончился раньше. Вместо крыс и крапивы появились злые крокодилы и страусы. Самоуверенный пошляк ученый, который, похитив пищу, вызвал к жизни силы, с которыми не мог справиться, заменен самоуверенным „кожаным человеком“. Произведена также контаминация, то есть соединение нескольких тем в одну. Змеи, наступающие на Москву, уничтожены морозом. С одной стороны, он равен бактериям, которые уничтожили марсиан в „Борьбе миров“. С другой стороны, этот мороз уничтожил Наполеона. Вообще, это – косность земли, взятая со знаком плюс. Я не хочу доказывать, что Михаил Булгаков плагиатор. Нет, он – способный малый, похищающий „Пищу богов“ для малых дел. Успех Михаила Булгакова – успех вовремя приведенной цитаты».

«Наиболее типичными представителями активной новобуржуазной литературы, – указывал критик Георгий Горбачев, – являются литературные „сменовеховцы“ в буквальном смысле слова – И. Эренбург и А. Н. Толстой, начавшие свою деятельность как писатели буржуазно-дворянской интеллигенции. К этому же крылу может быть условно отнесен и довольно своеобразно „принявший“ современность М. Булгаков, выступивший в литературе в пореволюционные годы. Некоторые товарищи склонны сомневаться в явно издевательском смысле „Роковых яиц“ Булгакова по отношению к творческим, хозяйственным и культурно-организаторским способностям революционной власти и принимать повесть Булгакова за безобидную аполитическую сатиру против нашего головотяпства. Это можно делать, лишь рассматривая „Роковые яйца“ изолированно… В связи со всем подбором рассказов – (речь шла о книге М. Булгакова „Дьяволиада“, вышедшей в 1925 году, – Г.П.) для иллюзий места не остается… Бюрократизм, «проевший» наши государственные учреждения, принявший совершенно фантастические размеры в голове сведенного с ума чиновника и поднесенный автором, как дьявольский кошмар, сперва смешащий, потом пугающий читателя, – такова тема повести «Дьяволиада»… Допустим, что это бьет не по механизму, а по его «недостаткам» (совсем, конечно, не «маленьким»). Но рядом – «№ 13. Дом Эльпит. Рабкоммуна», на тему о гибели отнятого от хозяина дома, отапливаемого в своих интересах бывшим владельцем и его агентами, сгоревшего от небрежности и невежества новых жильцов-хозяев. Характерно, что поджегшая дом женщина не находит другого вывода, кроме заканчивающих рассказ слов: «Люди мы темные. Темные люди. Учить нас надо, дураков». Допустим, что вообще это – верно, но любопытен «вывод» в общем плане рассказа Булгакова… Наконец, «Дьяволиаду» венчает рассказ «Похождения Чичикова», в котором Павел Иванович, встав из сочинений Гоголя, с полным, по изложению автора, основанием убеждается, что для авантюристов, обжор, нахалов, жуликов никогда не было такой благоприятной обстановки, как в дни безнадежно-глупого большевистского практического управления и хозяйствования… Каждый рассказ М. Булгакова в отдельности может быть и безобиден, и даже полезен, но какова же книга, вся состоящая из таких рассказов, без единого слова сатиры, направленного своим острием в какую-либо другую, а не в советскую сторону?… На этом фоне осмеяния новой власти и общественности совершенно ясна тенденция повести о профессоре Персикове («Роковые яйца», – Г.П.), которого большевики отлично обслуживали, когда надо было охранять его от иностранных шпионов и праздных зевак методами ГПУ, но изобретение которого, благодаря «советской» торопливости, невежеству, нежеланию считаться с опытом и авторитетом ученых, сделалось источником не обогащения страны, а нашествия на нее всевозможных чудовищ».

Картину того, в какой обстановке жил Михаил Булгаков, можно получить из его письма Сталину, написанного в июле 1929 года.

«В этом году исполняется десять лет с тех пор, как я начал заниматься литературной работой в СССР. Из этих десяти лет последние четыре года я посвятил драматургии, причем мною были написаны 4 пьесы. Из них три („Дни Турбиных“, „Зойкина квартира“ и „Багровый остров“) были поставлены на сценах государственных театров в Москве, а четвертая – „Бег“, была принята МХАТом к постановке и в процессе работы Театра над нею к представлению запрещена. В настоящее время я узнал о запрещении к представлению „Дней Турбиных“ и „Багрового острова“. „Зойкина квартира“ была снята после 200-го представления в прошлом сезоне по распоряжению властей. Таким образом, к настоящему театральному сезону все мои пьесы оказываются запрещенными, в том числе и выдержавшие около 300 представлений „Дни Турбиных“…