Александр Проханов - Красно-коричневый

• Название: Красно-коричневый
• Автор: Александр Проханов
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-88010-067-7

Эта книга – о народном восстании 93-го года. О баррикадах в центре Москвы, по которым стреляют танки. О рабочих, священниках и военных, отдающих жизни за русские святыни. О палачах, терзающих пленных, вырезающих у них на спине красные звезды. Здесь – рассказ о патриотических лидерах и их партиях, которые бурлящим потоком вливаются в русское сопротивление. Здесь – митинги и демонстрации патриотов, сатанинские камлания и «черные мессы» служителей таинственных антирусских культов. Главный герой, полковник спецназа, израненный и измученный, приносит священную жертву и этой кровавой жертвой одолевает мучителей, празднует, пусть на небесах, а не на пепелище Дома Советов, мистическую русскую победу.

Этот роман как учебник новейшей русской истории. Как евангелие русского патриотизма. Как боевое наставление всем, кто пошел в поход за свободу и независимость Родины.

Герои романа – люди, Москва, духи Добра и Зла, бессмертная сияющая Россия.

---

И были не страшны грядущие страдания, ибо они за любимую землю. И не страшна смерть, ибо она за Россию. И не будет смерти, ибо их братство скреплено божественным замыслом на земле и на небе. И в этом братстве – те, кто ныне жив, и те, кто пал, но вовеки пребывает в этом радостном пламени, в грозном и чудном хоре. Хлопьянов видел удаленное, по ту сторону костра, лицо Николая. Юноша казался почти прозрачным. Окруженный сиянием, был не из плоти, а из светоносных материй, был любим, храним. Хлопьянов сквозь пламя молился о нем.

Пробил наш час, – вперед, вперед, славяне!
Уже встает победная заря,
И ветер гордо развевает знамя,
И факелы в руках бойцов горят!

Хлопьянов пел, угадывая слова, выхватывал их из хора, из летучего огня. Вдыхал в себя звук, смысл, огненный дух. Его душа росла, возвышалась вместе с гудящим смоляным вихрем, одевалась в красные россыпи искр. Трепетала на вершинах сосен. И вдруг, подхваченная чьей-то могучей дланью, вознеслась над поляной, выше красных огненных сосен, над ночными лесами, дорогами, туманными селами. Паренье и счастье длилось мгновение, и он снова сидел на поляне у костра, среди поющих людей.

Нам не страшны ни пули, ни снаряды, Мы верим в то, что сможем победить. Ведь в мире должен быть один порядок, И он по праву русским должен быть.

Они возвращались поздней ночью к железнодорожной платформе, к которой сквозь черные леса приближался белый пунктир электрички. Хлопьянов, усталый, счастливый, все старался понять, что случилось с ним на лесной поляне, какая сила показала ему землю из неба.

Глава двенадцатая

Хлопьянов двигался по Москве, и его не покидало ощущение, что следом за ним тянется незаметная паутина. Прицепилась за пиджак, прилипла к ворсинке и не отстает, не отпускает, разматывается, следует за ним по пятам, соединенная с невидимым клубочком. Эта паутина не имела веса и натяжения, но он чувствовал себя на тончайшем поводке, который оставался в чьих-то руках. И где бы он ни был, его местонахождение было известно. Он увлекал за собой паутинку, вносил ее в дома, в метро, в транспорт, в людские собрания. Он был на привязи, под наблюдением, и в действиях его, помимо собственной воли, присутствовала чья-то другая, неведомая.

Иногда ему казалось, что он различает эту паутину, реющую за плечами. Она была не просто нитью, но тончайшей трубкой, полой внутри, по которой струился луч света, попадавший в чей-то удаленный зрачок. Это был световод, по которому зрительная информация о нем попадала невидимому наблюдателю. Его тайные встречи с Генсеком, с Красным Генералом, с Вождем были засвечены, засняты на микроскопическую фотопленку, легли на стол к невидимому соглядатаю.

Он пытался избавиться от этой паутины. Начинал отряхиваться, сбрасывать с пиджака клейкую нить. Рассекал ладонями воздух вокруг своих плеч и бедер, навлекая изумленные взгляды прохожих. Резко убыстрял шаг, почти бежал, желая натянуть и оборвать паутину. Но она тянулась, реяла, вспыхивала едва различимым лучиком. И он оставался в поле чужого зрения, под чьим-то неусыпным бдением.

Желая разрубить и рассечь неотвязный поводок, он кидался через проезжую часть на красный свет, рискуя попасть под колеса. Слышал, как шумит и ревет воздух у него за спиной, рассекаемый автомобилями. Надеялся, что стальные радиаторы, оскаленные хромированные бамперы разорвут паутину. Выносился на тротуар, на другую сторону проспекта и чувствовал, – паутина вьется, колышется за спиной.

Он втискивался в толпу, переходившую улицу на зеленый свет. Мешался, путался под ногами, попадал под сердитые оклики и толчки, надеясь, что чужие локти и ноги порвут паутину, она прилепится к другому пиджаку, кто-то другой станет таскать ее по магазинам, троллейбусам, офисам, отсылая соглядатаю информацию о прилавках, о транспортной давке, о трескучих телефонных звонках. Он выбредал вместе с толпой на противоположный тротуар, оглядывался, – паутинка струилась, сияла.

Он опускался в метро, протаскивал волосок света по эскалатору, тянул его под землю. Резко врывался в вагон, надеясь, что створки двери перекусят, перерубят световод, и он, освобожденный от опеки, умчится в мерцающем серебристом вагоне. В черном туннеле мелькали лампы, блестел металлический поручень, и в туннеле, в свете и громе, неслась за ним паутинка, тонкое волокно световода, нацеливая на него чей-то зоркий немигающий глаз.

Он пытался посылать по световоду ложную информацию, запутывал, сбивал соглядатая.

Забирался в полутемный двор, где стояли зловонные ящики с отбросами и мочился взлохмаченный, в клочковатом рубище бомж, – пусть наблюдатель увидит это заросшее человекоподобное существо.

Выходил на площадь и стоял перед высокой пурпурно-белой рекламой «Кока-колы», – пусть наблюдатель глотает сквозь свою световую трубочку кроваво-красный напиток. Задерживался перед лакированной, перламутровой иномаркой, в которой сидела красавица в бриллиантах и рядом с ней дышал холеный языкастый дог, – пусть увидит этих «новых русских», собаку и женщину. И снова уходил в замусоренные дворы, блуждал среди замызганных стен, показывая соглядатаю ржавые пятна нечистот, похабные надписи в подъездах и подворотнях.

Он собирался нанести визит к загадочному человеку, числившемуся в тайных советниках у множества государственников и политиков исчезнувшего СССР, чья репутация аналитика и темного пророка волновала умы оппозиции. Чьи прогнозы и сценарии возможных катастроф появлялись в оппозиционных газетах. Советник, – так мысленно нарек его Хлопьянов, – назначил свидание в своем аналитическом центре. К нему, пытаясь оторваться от наблюдателей, разорвать капиллярный волосок световода, направлялся Хлопьянов.

От входа охрана провела его сквозь коридоры и кабинеты, где в стерильной белизне мерцали компьютеры, операторы в белых одеяниях, похожие на хирургов, снимали с приборов свитки осциллограмм и загадочных графиков. В полуоткрытые двери были видны столы, за которыми в слоистом табачном дыму сидели возбужденные люди, витийствовали, набрасывались разом на невидимое, витавшее в дыму существо, пытаясь изловить его среди голубоватых дымных завихрений.

В маленьком сумрачном зале стоял белый одинокий рояль, и женщина с рыжими распущенными волосами играла странную музыку. Один из кабинетов был увешан картами звездного неба, человек с голым черепом и бескровным лицом, в черных долгополых одеждах, похожий на средневекового звездочета, водил указкой по созвездиям, что-то вкрадчиво пояснял безмолвным мужчине и женщине.

Советник принял его в кабинете необычной конфигурации, со множеством углов, углублений и ниш. В каждой нише, освещенный невидимым источником света, находился особый предмет или символ. Деревянная африканская маска с разноцветными инкрустациями. Обломок русской иконы с белобородым старцем. Медный сидящий Будда, воздевший заостренный палец. Персидская миниатюра со сценами царской охоты.

Хозяин кабинета, лысоватый, живой и любезный, сердечно пожал Хлопьянову руку. Усадил в удобное кресло. Оглядывал острыми веселыми глазами. Кивал, улыбался, слушая первые слова приветствий и объяснений. Казалось, приход посетителя доставлял ему наслаждение, он только и ждал Хлопьянова.

Их разделял широкий стол, на котором стояли компьютер, группа телефонов, вазочка с живой розой и хрустальная призма, в которой была застеклена короткая сочная радуга. Эта радуга восхитила Хлопьянова своими свежими цветами, напоминала ту, давнишнюю, в их домашнем старинном зеркале. Он не мог от нее оторваться. Радуга, как живая, была свидетельницей их разговора.

– Совершенно случайно я попал в их секретное логово, в их закрытый центр. – Хлопьянов торопился поведать Советнику о своих злоключениях. – Понимаете, это не просто собрание злопыхателей, а союз колдунов! Это вид оружия, направленная концентрированная ненависть, которая убивает не людей, а общество в целом! Это может показаться странным, но я там был и увидел!

Он боялся, что ему не поверят, примут за безумца. Но советник ласково смотрел на него. Его тонкий, с розовым ногтем палец прикасался ко лбу, к переносице, к голому блестящему темени, словно нажимал на невидимые светочувствительные зоны, подключая их к мыслительной работе.

– Отчего же, я верю!.. Я знаю!..

– Они замышляют преступление!.. Не могу сказать где и когда!.. Они хотят уничтожить оппозицию, всю разом!.. А вместе с ней и парламент, и депутатов, и конституцию!.. Они разработали план операции под кодовым названием «Крематорий»!.. Значит, будет огонь, сожжение!.. Я обращался ко многим лидерам, не находил понимания… Теперь я у вас!..

Советник осторожно ощупывал пальцами свой череп, едва заметные выступы, швы, сочленения. Глаза его были ласковы и внимательны. Радуга в стеклянной призме слабо трепетала, словно в прозрачную толщу залетело павлинье перо. Движение пальцев, ласковый взгляд вишневых глаз, отсветы на буграх и овалах черепа, пульсирующая застекленная радуга действовали на Хлопьянова гипнотически. Пространство между ним и Советником сжималось и расширялось. Советник то удалялся от него на длину светового луча, говорил с ним из бесконечности, то приближался, сливался с ним, и голос Советника был голосом самого Хлопьянова.