Сергей Самаров - Перехват инициативы

• Название: Перехват инициативы
• Автор: Сергей Самаров
• Жанр: Боевик
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-25137-7

Отставной сержант спецназа ГРУ Роман Вершинин обнаружил, что за ним следят. Он уже приготовился было дать решительный отпор, как преследователей неожиданно расстреляли неизвестные. Единственный выживший рассказал милиции о Вершинине, который тут же стал главным подозреваемым. Роман сумел уйти от группы захвата и обратился за помощью к своему бывшему командиру капитану Авезову. Вместе они вышли на сотрудников ГРУ с просьбой о защите. Но вскоре выяснилось, что участие ГРУ в судьбе Вершинина далеко не бескорыстно: разведывательное управление рассчитывает осуществить при его участии одну секретную операцию…

---

Поднялась тревога. А я успел еще и в машину, разворачивающуюся перед складом, три очереди дать. Но в водителя не попал. Грузовик поехал было, но тут уже от другого склада часовой мне на выручку прибежал. Он машину расстреливал даже после того, как она в дерево въехала. Просто с испугу. Никто из нас не был по большому счету готовым к тому, чтобы стрелять в людей... Но действовали мы правильно.

* * *

Я тупо стоял перед складом, держа автомат за еще теплый ствол, и не смотрел на поднявшуюся вокруг суету. В голове заново прокручивались картины происшедшего. Я не понимал, что натворил, прав был или виноват... Я еще сильно сомневался в своих действиях, и руки у меня ходуном ходили, словно я кур воровал. И только тогда успокоился, когда узнал, что бандиты убили часового у ворот. Ножом в горло, как и в прошлый раз. И меня спасло только то, что я спрятался, услышав звук двигателя. Наш командир роты, должно быть, подходил к часовому и издали называл себя. Какой солдат будет вызывать начальника караула, то есть командира взвода, когда подходит командир роты? Усинчук этим и пользовался. И я был бы обречен, если бы, как и требовал устав караульной службы, спросил: «Стой! Кто идет?» Я не имел права подпустить к объекту даже командира роты, если с ним нет начальника караула или разводящего. Но капитан Усинчук хорошо понимал психологию солдата. И был уверен, что его-то никто не заподозрит.

Усинчук торговал складским вооружением. Зарабатывал себе на выпивку, в то время когда по полгода не платили жалованье. И за жизни солдат, наверное, тоже что-то получал. А ведь он, помнится, с возмущением спрашивал у нас после первого случая:

– Что я должен матерям убитых писать? Что? Что их сыновья ротозеи и сами виноваты в собственной гибели? И вас, разгильдяев, как овец перережут, что я писать буду?..

Не знаю, что он писал матерям убитых... Но виновный определился таким вот образом. Опять беспредел, да еще какой...

И я ответ на это тоже, если разобраться, беспределом шарахнул. И моя реакция оказалась очень действенной... Не среагируй я так, неизвестно, сколько бы еще солдат нашли потом на посту с перерезанным горлом...

Вот тогда я и понял, как с тем, что вокруг творится, бороться можно. Причем теми же методами, что беспредельщики себе позволяют.

Начальник караула прибыл быстро. Понял все. И предупредил меня строго:

– Нюни не распускай! Запомни, Стаднюк... Допрашивать будут – не говори, как было. Затаскают по следствиям и судам, не отмажешься. Говори, что действовал по уставу. И вопрос задал, и пытался вызвать начальника караула, а в тебя стрелять начали. Они стрелять начали. Пусть следаки сами пули ищут. Я других часовых предупрежу, что они сначала пистолетные выстрелы слышали.

Так я и сделал. Сказал, что совершал обход вокруг складских зданий и издали увидел людей около склада. Командира роты не узнал. Хотел поднять тревогу, а в меня сразу выстрелили. И тогда только я ответил.

Дело закончилось для меня благополучно. Комбата нашего сняли, куда-то в захолустный гарнизон отправили. Прислали нового, со стороны, потому что местным уже не доверяли. А наш командир взвода лейтенант Козлов получил звание старшего лейтенанта и стал командиром роты вместо Усинчука. За проявленную бдительность меня наградили десятидневным отпуском... Правда, домой я смог поехать только через восемь месяцев, когда в финчасти появились деньги.

Но дослуживал я героем. Даже «старики» со мной после этого случая общались с повышенной осторожностью, как с особо опасным объектом. После демобилизации я поступил в Высшую школу милиции. Без сомнения пошел именно туда. И службу начал сразу с уголовного розыска. Непонятно как, но история с расстрелом командира роты и чеченских бандитов стала известна даже среди ментов. И это, что, впрочем, совсем не странно, помогало продвигаться по службе. Репутация твердого и решительного человека укрепилась за мной крепко. В ментовке такое любят.

Самое интересное, что эта легенда самому очень нравилась. Она меня поддерживала в трудную минуту. Я думал о том, что скажут обо мне, и это помогало в работе. Про меня говорили, что на любое самое опасное дело иду без сомнения, и я шел, чтобы соответствовать своей репутации. Одно тащило за собой другое... Паровозом.

* * *

Наконец-то мы подъехали к месту происшествия. Патруль ДПС перекрыл движение на участке, и мы по третьей полосе встречного движения свободно преодолели целый квартал до места. Старенькая «Шкода Фабия» была продырявлена, как дуршлаг. Три трупа в машине... Два на переднем сиденье, один на заднем. Видимо, на заднем сиденье дальнего от автоматчиков парня защитил в какой-то мере передний, часть пуль на себя принял. При такой расстановке тел была надежда, что его не сильно продырявили. Может, даст показания даже сегодня.

Пока разворачивали свои чемоданчики эксперты, я вытащил мобильник и набрал номер лейтенанта Суглобова, отправленного в больницу к пациенту.

– Костя, ты уже на месте?

– В ординаторской сижу. Чай с вареньем пью. Объясняю очень симпатичной врачихе, насколько она себя недооценивает... Хорошо попросишь, я тебя с ней познакомлю.

– Как клиент?

– Здоров, как лось... Две пули прошли по касательной, чуть-чуть порвали грудные мышцы, одна оторвала кончик носа – он у него слишком длинным оказался. И две фаланги указательного пальца на правой руке оторвало. Теперь стрелять не сможет. А в остальном ничего с ним не случилось. В госпитализации не нуждается. Разве что в психушке... Перепуган... Палец и нос ему уже зашили, грудь заклеивают пластырем. Я вызвал наряд, чтобы в управление его отправить. Там допросим.

– Хорошо, следи за ним.

– Я его уже припугнул. Сказал, что сейчас самое безопасное место для него – это у нас в камере. Там, кроме тебя, его никто не убьет. А вот в любом другом месте добьют обязательно, хотя бы как свидетеля. Или даже просто из спортивного интереса, если стрелял человек основательный, трепетно любящий свою работу...

– Добро... Вези, как приеду, допрошу.

ВАДИМ АВЕДОВ, КАПИТАН В ОТСТАВКЕ, СПЕЦНАЗ ГРУ

Что обо мне забыли сослуживцы – это, наверное, чем-то и хорошо. Ничто не напоминало мне о былых днях, когда я был здоров и тверд. Хотя иногда обида язвочкой где-то в желудке тянула – никто за два года не приехал навестить, узнать, как дела обстоят. Правда, звонили на мобильник, поскольку городского телефона у меня сначала не было, его только позже с большими пробежками по инстанциям поставили. Военкомат помог. Но я никому тот номер не давал. А номер мобильника у хороших моих друзей по службе был. Они звонили в основном в самом начале, после госпиталя и комиссии, чтобы посочувствовать. Потом все реже и реже. В последний год уже и не вспоминали. Вру, в новогоднюю ночь было... Поздравляли, желали, и все прочее... Четыре звонка сразу... А потом – забыли. А ведь были друзья... Но, в принципе, от Моздока до Тамбова, а уж тем более до домика в деревне, о котором сослуживцы не знали, далековато, и не всегда путь мимо лежит. Кому в отпуск выпадет в столицу ехать, могли бы заглянуть, но у нас, офицеров, москвичей и не было. Большей частью – сибиряки и уральцы. Им до дома в другую сторону ехать. Да и от Москвы до Тамбова хотя и не так далеко, как до Моздока, все же не ближний путь. Считай, семь сотен верст.

Нет, не стоит обижаться... А солдаты... Даже те, кто поближе живет... Были, помнится, такие, хотя всех адресов я просто и знать не обязан. Что – солдаты? Им-то я другом не приходился... Командиром был, кажется, хорошим, никого, знаю точно, не обижал, потому что это вообще не в моих привычках – власть доставшуюся без надобности показывать. А солдаты такое отношение понимают и принимают. Когда следовало приказать – я приказывал, и никто не возражал. Если можно было просто сказать или понудить – я и этим обходился. И ко мне хорошо относились. Но ведь такое отношение не заставит разыскивать человека, чтобы повидаться. Заставляет только нужда. А кому я, хромой, нужен?..

Первое время мне в самом деле трудно было. Морально даже более трудно, чем физически. С непривычки. Я каждый взгляд на улице ловил. Казалось, все смотрят на такого молодого и хромающего. Палочку я презрел и не желал с ней ходить. Превозмогая боль, просто шагал, хотя хромоту скрыть не мог... Зубами скрипел, но как можно больше шагал, чтобы ногу разработать... А вечерами плакать хотелось, только слез не было... Одна обида – но сам не знал, на кого... Получи я ранение в тяжелом бою – это переносилось бы легче. А шальная предсмертная очередь какого-то перепуганного дурня – и вся жизнь насмарку. Как это перенести?..

– Ты-то готов хоть к этому был. А если бы солдат какой-то на твоем месте оказался? – тихо спрашивала жена.

Она знала, как меня утешить. Я рад был, что пуля мне досталась, а не кому-то, кто рядом со мной был, не солдату, командиру взвода или кому-то еще, мне подчиненному, за кого я ответственность несу.