Сергей Самаров - Жестокий рикошет

• Название: Жестокий рикошет
• Автор: Сергей Самаров
• Жанр: Боевик
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-30904-7

Главарь чеченских боевиков Дидигов хочет взять в плен тридцать российских солдат, чтобы обменять их на своего брата, арестованного федералами. Одиннадцать пленных у него уже есть. Вернее – десять. Одиннадцатый – спецназовец ГРУ Денис Кадочников – сбежал, убив двоих конвоиров. Мало того – Денис в одиночку решил освободить пленных. Он движется навстречу погоне, методично «прореживая» ряды боевиков. Счет уже идет на десятки, а конца схватке не видно. Впрочем, Денис и не торопится, теперь он диктует условия боевикам...

---

Пора набирать скорость, как и прилично делать беглецу. По дороге бежать – глупо. На машине сразу догонят. Вот-вот рассвет начнется, беглеца далеко будет видно.

Бежать можно только там, где машина не пройдет. Пусть там и увидят, но пусть еще догонят и приблизятся, когда у меня в руках автомат. Нет здесь таких спецов, которые в состоянии будут меня выследить и поймать, не понеся потерь~ Причем больших потерь. Судя по тому, какие были у меня конвойные, и другие бандиты должны быть не лучше. Если и есть кто-то лучше, то они заняты на охране остальных пленников, иначе остальные тоже вырвались бы. И тоже с большими потерями для бандитов.

Днем я видел склон горы. Склон неровный, состоящий из террас. И тропа, помнится, серпантином поднималась. И по террасам, вытянувшись вдоль склона, полосы «зеленки». Там, в «зеленке», и спрятаться можно, там и повоевать можно. Правда, выше склона и дальше – высокие горы шли, со снежными шапками. А за ними путь в сторону Ингушетии. Мне туда не надо. Свернуть в нужном направлении я всегда успею. Пока главная задача – обеспечить себе отрыв от погони и перевязать ногу. Сначала отрыв. Перевязка потом, когда запас времени позволит. Не такая рана, чтобы я сознания лишился из-за потери крови. А имея запас времени, я могу и сориентироваться лучше.

И я двинулся туда, к тропе.

Но едва удалился от дороги, как вздохнул с облегчением, радуясь своему выбору, потому что ущелье донесло до меня звуки автомобильных двигателей. А скоро и фары стало видно. Ехали две машины – как я определил без труда даже в темноте, два грузовика. Ехали быстро и уверенно, словно со сложной дорогой были хорошо и давно знакомы. Чужие так по ночам не ездят по горным дорогам. Пусть это и не серпантин, но все же полотно дороги тянется не всегда по дну ущелья, а временами на склон взбирается. И есть возможность при неудачном повороте загрохотать под уклон.

Конечно, для меня эти грузовики угрозы не представляли, а были бы опасны только в том случае, если бы я сдуру сел посреди дороги, дожидаясь, когда машины остановятся, а пассажиры, ткнув стволом мне под ребра, предложат подвезти. Что из грузовика можно увидеть? Только дорогу в месте, куда свет фар падает. Это освещенное пятно всегда кажется некоей материальной точкой, вокруг которой остальное словно бы не существует. И мне можно было бы легко спрятаться за первым же попавшимся камнем. Можно было бы самому рядом с дорогой согнуться в форме камня, и никто не принял бы меня за человека. Я успел бы. Это днем труднее. Днем видно лучше, видно далеко, особенно если смотреть сверху. А дорога к селу как раз сверху шла. И днем меня могли бы заметить сразу.

С грузовиками история – вообще палка о двух концах. Еще год назад, увидев на дороге грузовики, можно было бы смело выходить им навстречу. Это наверняка были бы военные машины, и я обязательно встретил бы своих даже раньше, чем ожидал. Правда, военные грузовики обычно ходят под прикрытием боевой машины пехоты или бронетранспортера, сейчас же такого прикрытия не было. Но и военные машины порой можно встретить без прикрытия. Я сам, когда мы на посту стояли, перекрывая дорогу, приказывал поднять шлагбаум после проверки документов. Сейчас же рисковать я не пожелал, потому что видел грузовики и у бандитов.

Лучше, не имея полной уверенности, надеяться только на свои ноги.

* * *

Так и получилось, что я бежал от близкого преследования, бежал, старательно создавая себе запас времени, а оказалось, что мне этот запас совсем не нужен. Меня, к моему глубокому удивлению, никто не преследовал.

Преодолев последние пару километров, я вышел на такое место тропы, откуда хорошо было видно село. Хорошо видно было бы, говоря по правде, в бинокль. Без бинокля видно было только село, но не видно того, что в селе происходит. Однако по крайней мере с этой точки можно было бы рассмотреть приближение погони. Когда она будет, эта погоня. Пока же ничего увидеть не удалось. Не намереваясь и дальше сидеть и ждать у моря погоды, я двинулся по тропе вверх, рассчитывая, что сверху обзор лучше и оттуда проще будет ориентироваться, выбирая дорогу на юг.

Пологая тропа не сильно утомляла, и, только преодолев ее на две трети, я, заметив большую кучу собачьих, видимо, экскрементов, остановился и задумался, потому что такая куча встретилась мне уже в третий раз. Потом присел и стал внимательно всматриваться и в саму тропу, и в окружающее ее пространство. Не сразу, но я понял, что это вовсе не человеческая тропа. То есть люди здесь тоже ходят, но не одни~ Это тропа скотогонная, и ведет она к горному пастбищу, на котором пасут овец. Более мелкие овечьи экскременты тоже встречались часто, но они не так бросались в глаза, как собачьи, и потому я не сразу обратил на них внимание. Собаки охраняют овец от волков и чужих людей. Не одна собака, а целая стая, наверное. Сами полудикие, как волки, и гораздо более сильные, чем те же самые волки. Если собаки набросятся на меня стаей, то автомат уже не поможет. А я шел, судя по всему, как раз туда, где собаки работают. На их охраняемую территорию.

Рисковый, выходит, я парень или с головой совсем не дружу. Третьего не дано.

Значит, поверху идти нельзя. По большому счету, как я слышал, обычно с пастбищ и уйти бывает некуда. Пастбища здесь издавна так выбирались, чтобы к ним было минимум путей, иначе соседи выберут момент, нападут и угонят единственное достояние села или целого тейпа – стадо. Воровство скота у соседей – это основной промысел горных чеченцев на протяжении многих веков. И, рискуя нарваться на собак и вооруженных чабанов, я в дополнение ко всему могу еще и попасть в западню, не имеющую выхода. Что там за пастбищем? Дальше, издали, из села, видны были заснеженные горные вершины. Для меня в моем положении они непроходимы. Они могут быть проходимы для альпинистов или скалолазов, но не для меня, к этому не подготовленного. Значит, следует уже круто сворачивать и двигаться вдоль дороги. И строго на север, настолько строго, насколько позволяет местность. Впрочем, ошибиться в направлении невозможно, потому что дорога служит ориентиром.

* * *

Мне трудно было точно припомнить, сколько же времени нас везли до села. В сознание я пришел уже связанный в багажнике машины, и значительная часть пути уже наверняка была позади – половина, четверть, три четверти или треть~ Вопрос стоял именно в том, какая именно часть пути, насколько значительная часть пути? Путь, пока я пребывал в сознании, занял не меньше двух часов. Может быть, чуть больше, может быть, даже два с половиной часа, но меньше трех. Когда ощущаешь дикий физический дискомфорт, привычное чувство времени и вообще ориентация в нем нарушаются. А сколько мы ехали до этого? Можно ли просчитать?

Захватили нас в предгорьях. В сознание я пришел, когда за окном уже были горы. Я их не мог рассмотреть, но горы ощущались по движению машины – угол наклона, натужность работы двигателя, даже такого мощного, как у джипа «Гранд Чероки». Все это хорошо вспоминается задним умом. Да, значит, до гор мы уже добрались. Но до начала гор добраться можно было и через полчаса, и через час пути. И еще через три часа пути вокруг были бы тоже только горы.

Как же во времени сориентироваться? Сориентироваться нельзя, поскольку я не знаю самого момента, когда нас загрузили в машину и повезли. В этом случае нельзя даже приблизительно знать время, когда мы в село прибыли. Нас ведь могли вывезти и в начале ночи, и утром. Разброс во времени слишком большой.

Путь может быть очень длительным и трудным. И трудно идти, не зная, сколько же всего тебе предстоит пройти. Однако, когда знаешь, ради чего идешь, уверен, что обязательно путь одолеешь. Что касается усталости, то здесь я вполне был в состоянии на себя положиться. На моем счету несколько пятидесятикилометровых тренировочных марш-бросков. И во время срочной службы, и после, во время службы по контракту. Двадцатикилометровые марш-броски – не редкость. Пятидесятикилометровые обычно достаются только офицерам и прапорщикам, и берут тех контрактников, кто пожелает. Иногда предлагают и солдатам срочной службы, кто в себе уверен. Это не обязательная тренировочная дисциплина. Но я в себе уверен был всегда. С самого детства на лыжах бегал, не зная усталости. А уж теперь-то тем более не устану. И рана не такая серьезная, чтобы могла мне помешать. Сто километров, сто пятьдесят километров – их я преодолею без сомнения. А если дальше – дальше уже российские области, надо полагать, пойдут.

Но моя задача состоит не только в том, чтобы уйти как можно дальше и добраться до своих~ Моя задача в том, чтобы преодолеть путь как можно быстрее, чтобы рассказать о десяти пленных солдатах и вернуться уже с другими солдатами, чтобы освободить пленников~ Иначе нет смысла во всей моей затее. Я мог бы потихоньку-полегоньку добираться куда-то, подкармливая себя орехами, которых в здешних лесах полным-полно, забираясь в огороды первого попавшегося села, чтобы и там подкормиться. А за это время пленников могут куда угодно перевести, перепрятать, и тогда невозможно будет доказать, что они существуют. Их вообще могут расстрелять и закопать.