Берли Догерти - Здравствуй, Никто

• Название: Здравствуй, Никто
• Автор: Берли Догерти
• Издательство: Колобок и Два Жирафа
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-901319-01-Х

«Здравствуй, Никто» — этой фразой девочка-школьница начинает каждое письмо к своему еще не родившемуся малышу. В этом романе о любви двух школьников, которые узнают, что у них будет ребенок, вы найдете все, что можно ждать от хорошей книги: прекрасную идею, берущий за душу сюжет, а также простор додумывать то, что не сказано впрямую... Начав читать книгу, уже невозможно оторваться до самого конца.

Вся Англия не отходила от телеэкранов, когда транслировался сериал, снятый по этой умной, увлекательной, серьезной книге.

---

Скорей бы конец. Господи, как я устала.

Накануне отъезда в Ньюкасл я купил себе новые джинсы. Ходить в них было непривычно, потому что еще не было мешков на коленках. Мать оставила мне еще денег на теплое шерстяное одеяло, но я решил, что обойдусь. Только постоял у витрины, разглядывая какую-то бледно-голубую воздушную ткань, напомнившую мне платье Элен — то самое, в котором она танцевала в последний наш вечер. И в голове у меня звучало стихотворение про парчу небес — кажется, Йейтса, — которое нам однажды Хиппи Харрингтон прочитал на уроке, можно сказать, от души своей оторвал. Я помню его наизусть. Хиппи прав. Стихи нужно знать наизусть, тогда они каким-то непонятным образом становятся твоими собственными.

Владей небесной я парчой Из золота и серебра — Рассветной и ночной парчой Из дымки, мглы и серебра, — Перед тобой бы расстелил, Но у меня одни мечты; Свои мечты я расстелил, Не растопчи мои мечты.

Я купил открытку и написал на ней эти строки. Подписываться не стал. Ноги сами понесли меня на ее улицу, а в голове по-прежнему звучали эти стихи. Я подумал: хорошо бы зайти и попрощаться, это все-таки по-человечески. По крайней мере, звонить ей я точно не стану, надоело, когда вешают трубку. Они отгородили ее от меня высоченной стеной, которую не перелезть и не сломать; даже подкопаться под нее нельзя — слишком глубокий фундамент. Так они ее любят, но странная какая-то эта любовь. Я шел по улице мимо ее дома, краем глаза поглядывая на окна и крыльцо. Аккуратный домик, ничего не скажешь. У них, видно, деньжата водятся. Странно: раньше мне такая мысль даже в голову не приходила.

Я устал от этого молчания. Словно кто-то залепил мне уши и рот пластырем. Поговори же со мной!

Не помню, как я оказался в библиотеке, где работает отец Элен. Заметив меня, он улыбнулся и подошел.

— Ну, как у тебя дела с гитарой? Конечно, я знал, что он скажет это.

— Нормально. — Взгляд мой устремился в окно, но я успел вернуть его прежде, чем это могло показаться нелепым. — А как дела у Элен, мистер Гартон?

Он немного смутился. Я всегда знал, что он классный парень. То есть он никогда не станет намеренно огорчать кого бы то ни было. Сейчас он, судя по всему, обмозговывал, что сказать: ведь говорить о ней со мной ему не позволено, но деваться некуда — вот он я.

— Ну, она стала такая большая, — он задумался. — Круглая, как картошка. Я сглотнул.

— Мистер Гартон, я уезжаю послезавтра. Вы можете… вы не передадите ей это? — я протянул ему открытку.

Можно было подумать, я вручил ему живую змею, потому что он абсолютно не знал, что с ней делать: то ли отбросить ее и растоптать, то ли поскорее сунуть в карман, то ли разглядывать и восхищаться ею, как каким-нибудь редким экземпляром. Я так и оставил его в нерешительности. Даже не пожал руки на прощание, как следовало и как он, должно быть, ожидал. Может быть, ему так было бы легче. Впрочем, он уже давно не ребенок, и сам знает, как обращаться с пресмыкающимися.

30 сентября

Вчера я убрала комнату, чтобы подготовиться к встрече с тобой.

Я убрала с полок все книги, всех стеклянных и фарфоровых зверюшек, которых я с детства собираю, сняла со стен глиняные маски и веера, все вымыла и вытерла всю пыль. Все шарфы я тоже поснимала со стен и постирала. Я даже шторы сняла, а потом все повесила сушиться во дворе на веревке. Мать помогала мне с прищепками, она гораздо выше меня. Потом она вернулась в кухню, а я осталась там, засмотревшись на шарфы, порхавшие на веревке. Они были как птицы, хлопающие крыльями, рвущиеся на свободу. Мне казалось, что я тоже взлетаю в небо вместе с ними. Потом я вернулась на кухню, и мы с мамой пообедали. Мы сидели рядом у окна, смотрели на развеваемые ветром шарфы во дворе и молчали. Но мы не чувствовали себя чужими. Мы не запирались друг от друга.

30 сентября

Несколько минут назад я ощутила сильнейшую судорогу, прорезавшую все тело насквозь, от самого основания позвоночника, она словно расколола меня пополам, и центр ее был в самом моем животе. Она захватывала все тело, распирая меня изнутри, и когда мне показалось, что еще секунда, и я не выдержу, все вдруг стихло.

Я не боюсь. Я знаю, что это было.

Скоро ты придешь.

Я застелила кровать. Я приготовила чемодан и поставила его у двери.

Матери я пока не стану говорить, подожду, пока снова не начнутся схватки. Акушерка мне говорила, что они могут продолжаться много часов подряд, иногда даже несколько дней. Мы с тобой оба должны быть к этому готовы. Я и ты.

Дышать надо ровно и медленно. Мне кажется, я слышу, как глубоко в моих венах отдается биение твоего сердца.

Наконец-то. Опять началось. Поперло, не отпускает. Как будто огромная волна, накрывающая меня с головой. Только бы не утонуть. Держаться. Не тонуть.

Скоро ты будешь здесь.

Сама себя не помня, я закричала: «Мама, мама!» Мать ворвалась в комнату, и я попыталась подняться к ней навстречу. Что-то текло из меня. Она обняла меня и не отпускала на протяжении всей следующей схватки. Мне казалось, боль пронзает нас обеих. Мне казалось, что это я рождаюсь на свет. Я кричала во весь голос, а мать так крепко меня сжимала, словно пыталась принять всю боль на себя.

Сейчас она внизу, вызывает скорую. А я никак не перестану трястись.

Отец внизу играл на фортепиано. Видно, ему так легче справиться с волнением. Слышал музыку? Это была приветственная песнь. Правда, потом мать на него прикрикнула, и он перестал играть. Он поднялся ко мне и остановился в дверях. Я сидела на кровати и ждала, когда появится акушерка или скорая помощь — кто поспеет вперед. Когда я увидела отца, меня снова затрясло. Он подошел и достал что-то из кармана.

— Я должен отдать тебе письмо. Это от Криса.

Когда он спустился обратно к своему фортепиано, я прочитала открытку. Я подошла с ней к окну и стала смотреть на мерцание фонарей в темноте. Я слышала голос Криса, его робкий голос, слышала, как он произносит те слова, что были в открытке. В комнате произошло какое-то движение. Обернувшись, я увидела, что в дверях стоит Робби, вид у него был торжественный, застенчивый и немного испуганный. Он вошел так робко, словно я была при смерти.

— Я только хотел спросить, не могу ли я как-нибудь помочь, — пролепетал он.

Если бы не боль, я бы улыбнулась. Но тут мне пришло в голову, что он действительно может помочь.

— Робби, — сказала я. — Не отнесешь Крису кое-что от меня?

Он тут же побежал вниз вытаскивать из сарая велосипед, верный мой гонец, а я тем временем подготовила посылку. Милый Никто, это мое самое последнее письмо к тебе.

ОКТЯБРЬ

Я открыл посылку. Куча писем. Начинались они все одинаково:

Здравствуй, Никто.

Вот как — теперь я для нее просто «Никто»?

Какая-то невыразимая тоска овладела мной. Я опустился на кровать и начал читать их по порядку. И снова оказался в январе.

Когда я дочитал все, мне показалось, что я вишу в пустоте. Вокруг меня, как в космосе, совсем не было воздуха, одна только бездонная темень. На ватных ногах я спустился вниз. Отец с Джил смотрели какой-то самый последний фильм. У двери стоял мой рюкзак. Было уже почти двенадцать.

— Ребенок уже рождается, — сообщил я им и вышел во двор, оставив их на диване с разинутыми ртами. На воздухе я малость пришел в себя.

Спотыкаясь о мешки с картошкой и банки с краской, я вывоволок из сарая велосипед. Грохот поднялся такой, что покойник бы проснулся, но мне было все равно. Я понесся прямо в больницу, словно меня туда магнитом потащило. В жизни я не ездил с такой скоростью. Швырнув велосипед в какие-то кусты, я кинулся в приемную.

— Где Элен? — Женщина за столиком удивленно подняла брови. Фамилия начисто вылетела у меня из головы. Наконец неимоверным усилием я заставил себя вспомнить ее, и мне сказали номер палаты. Я бросился по лабиринту коридоров, который больше напоминал шоссе в час «пик» — столько по нему перемещалось носилок и каталок. Добежав до маленькой палаты в самом дальнем закутке больницы, я остановился, переводя дыхание. Пусть с ней все будет в порядке. Ну пусть же с ней все будет хорошо.

Я распахнул дверь. У дальней стены, обступив больничную койку, стояли родители Элен. Когда я ворвался внутрь, они обернулись и удивленно уставились на меня. Комната качалась у меня в глазах наподобие маятника, ноги не слушались, дыхание спирало, и я не мог произнести ни слова.

Мистер Гартон подался в сторону, и я кое-как, спотыкаясь, протиснулся к кровати. Элен улыбалась. Ее лицо было дико бледным и усталым, но она улыбалась.

— Крис, — сказала она, — посмотри.

Я увидел что-то совсем крошечное, красное, сморщенное; оно дышало, оно, кажется, спало, но оно было живым, пятым живым существом в этой комнате.

И вот теперь у себя в комнате в Ньюкасле я пишу это все для тебя, Эми. Твое имя означает «друг» или «любимый», мы выбрали его вместе с твоей мамой. Эта история — твоя история, ты должна ее знать.