Жоэль Грисвар - Мотив меча, брошенного в озеро:

• Название: Мотив меча, брошенного в озеро:
• Автор: Жоэль Грисвар
• Жанр: История

---

| (Дехтире) | (Луг)

| |

Конал Победитель

Кухулин

II. Зачатие Батрадза

Сырдон (роль разлучника)

Пастух =?=

+ + Сатана – Хамыц + Девушка/животное – волшебный охотник камень | |

| |

Сослан (Созрыко) Батрадз

Помимо полного соответствия персонажей и функций, сопоставление схем выявляет и то, что отношение превращений, связывающее оба рассказа, определяется как инверсия отношений родства: происходит замена отношения «брат/сестра» (-) на отношение «муж/жена» (+) или замена функции выдающий замуж на функцию берущий в жены и наоборот.

Сопоставительный анализ особенно четко выявляет удивительное сходство ирландского Брикриу и Сырдона осетинских сказаний. И тот, и другой играют в рождении, соответственно, Кухулина и Батрадза роль разлучника, омрачителя праздника, обнаруживая тайну молодой женщины-животного, тайну, нераскрытие которой в одном случае и раскрытие во втором приводит к разлучению героя с его сестрой или его женой. Следует отметить, что остатки ирландского предания в различных редакциях сохранили эту недостаточно определенную, но, несомненно, существующую специфическую функцию, общую для обоих героев. Эта тождественность функций далеко не ограничивается этим одним эпизодом и является структурной константой обоих циклов, цикла уладов и цикла нартов, сопровождаясь одновременно идентичностью характеров. Вот как Ж. Дюмезиль представляет персонаж Сырдона: «Можно сказать, что нет ни одного сказания о нартах, где бы ни появился Сырдон… этот внебрачный сын Борат?, своего рода «злой гений» со своим ядовитым языком, безжалостными насмешками, коварными советами, со своим живым, как ни у кого другого, умом, но обращенным во зло»46. В частности, Сырдон стал причиной смерти самого знаменитого из нартов (не считая Батрадза) – Созрыко = Сослана. Этот портрет Сырдона, набросанный Ж. Дюмезилем, почти слово в слово применим к ирландскому Брикриу, который описывается в Лейнстерской рукописи (XII в.) следующим образом: «Был во дворце Конхобара один человек, который должен был однажды заняться большими приготовлениями… Брикриу, Брикриу, ядовитый человек со злым языком. Его сердце было полно яда. Когда порочные мысли тайно шевелились в его голове, красный прыщ на его лбу увеличивался и становился толще человеческого кулака»47… Смутьян, насмешник, забияка Брикриу появляется на протяжении всего эпоса об уладах; так, он предстает в Истории Свиньи Мак Дато или в столь знаменитом Пире Брикриу, рассказах, где его порочный гений разворачивается в полной мере, как у Сырдона в сказаниях Как появился ф?ндыр или Пир Сырдона48. Очевидно, что глубокое изучение связей, существующих между этими двумя насмешниками, не завершается выводом о их принадлежности к одному исходному типу; для нас достаточно того, что их параллельное присутствие в рассмотренных выше эпизодах дает дополнительное основание для гипотезы, в соответствии с которой зачатие и рождение Кухулина изначально излагались по формальной схеме, в которую вписываются женитьба Х?мыца и появление на свет его сына Батрадза.

На этом этапе изложения возникает проблема – проблема связи между рождением Кухулина (и самого Кухулина) с девятидневным обетом уладов. Особая деталь в версиях U и E, может быть, дает некоторую подсказку: “Мужчина тогда сказал уладам, что его жена на кухне и у нее родовые схватки: Дехтире пошла к ней; женщина родила сына. У дверей дома кобыла произвела на свет двух жеребят. Улады забрали ребенка; отец подарил ему для забавы жеребят»49. Это вроде бы незначительное событие включается в парадигматический ряд, отсылающий нас, с одной стороны, к ранее рассмотренному эпизоду о Девятидневном обете уладов, эпизоду, в котором Маха, дочь Этранжа (Странного), сына Океана рожает двух близнецов на финише своего победного забега наперегонки с лошадьми короля, а с другой стороны, к Мабиноги о Пуйле [Pwyll], Принце Дивета [Dyvet], где Рианнон [Riannon], богиня-лошадь, производит на свет сына, которого в ночь его рождения таинственным образом забирают у матери и кладут рядом с жеребенком, родившимся в ту же ночь. Ж. Дюмезиль отмечает в своей Книге о Героях50 сходство между встречей Пуйла и Арауна [Arawn] в начале Мабиноги о Пуйле и встречей Х?мыца и чудесного маленького охотника. Нам представляется, что совпадение не ограничивается только одним этим пассажем, но все приключения Рианнон и Пуйла (Мабиноги о Пуйле, Мабиноги о Манауиддане51) в действительности являются всего лишь вариациями рассмотренной выше структуры, структуры зачатия Кухулина и женитьбы Х?мыца.

Кроме того, мы отметили, что одной из характеристик молодой женщины/феи, матери Кухулина, является ее чудесная щедрость, выражающаяся в дарении одежды или еды. Эта черта также проявляется у матери Батрадза, которая заваливает нартов одеждой, как ее брат дичью: «Не бойся, мы не обеднеем от этого: никогда не иссякнет то, к чему я прикоснулась». Не является ли, в связи с этим, многозначительным также то, что эта отличительная особенность обнаруживается и у Махи в Девятидневном обете, текст которого гласит, что «она вела хозяйство с очень большой щедростью, раздавая детям и слугам в изобилии еду, одежду и все, в чем они нуждались, и, все равно, своим расточительством она увеличивала состояние Крунниука» 52?

Постоянство этой черты у исследованных героинь в сочетании со стабильностью связи женщина-фея/кобыла и отношения “близнячества” Ребенок/Жеребенок приводит нас к мысли, что неизвестная мать Кухулина в версиях U и E никто иная, как Маха, обиженная уладами и наложившая на них наказание девятидневного обета, на всех, кроме своего сына, любимая лошадь которого носит имя «Серый Махи»!

Может быть, следует рассмотреть немного ближе этот сложный вопрос. Все редакции Зачатия Кухулина едины в придании матери героя, будь это Дехтире или кто-то другая, способности – которая, возможно, является лишь исполнением «магического повеления» – превращаться в птицу, образ, под которым она выманивает уладов в погоню за собой. Позаимствуем здесь несколько строк из статьи Р.С. Лумиса, косвенно затрагивающей нашу проблему, Фея Моргана и кельтские боги53:

Комментарий XIV века гласит: «Маха, скальд-ворона; она же третья Морригана». Это пояснение – значимо, поскольку оно указывает на то, что Маха уподоблялась вороне; что она была из триады схожих фигур, что она также появлялась под именем Морриганы. Это странное божество, как признает мисс Паттон, представляет поразительное сходство с Феей Морганой.

Таким образом, если считать, что Маха или, что то же самое, Морриган чаще всего появляется, как Моргана и ее сестры, в виде одной птицы или в группе, в виде тройки птиц, как не узнать ее тогда снова среди этих «трех птиц, (которые) летали отдельно друг от друга до ночи: (и которые) летели перед охотниками до самого края страны?..» 54

В рамках данной статьи не может быть и речи о том, чтобы рассмотреть все аспекты этой проблемы, распутать все нити чрезвычайно запутавшегося клубка; однако, нам представляется правомерным допустить, что:

1) привилегия, которой пользуется Кухулин, освобожденный от «родовых мук», находит свое объяснение в его материнской линии родства (Маха), а не в отцовской (Луг), как полагали до сих пор;

2) что рассказ Воины Ульстера в родовых муках или девятидневный обет уладов первоначально входил, в том виде, который мы, к сожалению, не можем восстановить, в историю, повествующую о рождении Кухулина.

Пока мы ограничимся этими наблюдениями в надежде, что они смогут направить к окончательному решению какого-то другого специалиста, лучше информированного в вопросах ирландской мифологии и литературы. b) Рождение Батрадза и чаны с водой Кухулина.

Персонаж Кухулина изобилует красочными чертами. Одна из них заставляет его бросаться поочередно в три чана с водой, чтобы остудить бурление своего гнева или пыла. Эта удивительная потребность является константой героя и, насколько нам известно, она никогда еще не получала убедительного объяснения. В T?in b? Cualng?55 при возвращении “чудо-ребенка” в Эмайн, “чтобы остудить его гнев, ему приносят три чана с холодной водой. Опускают его в первый чан, и вода от него нагрелась так, что расколола доски и обручи чана, как ореховую скорлупу. Во втором чане вода закипела пузырями величиной с кулак. В третьем чане жар был столь сильным, что не каждый бы вытерпел. И тогда гнев мальчика улегся”56. В рассказе О больном Кухулине, прикованном к постели Лоэг [Loeg], возница опасается, как бы в своей убийственной ярости Кухулин не обратил свой гнев на собственных друзей, и приказывает приготовить три чана с холодной водой, в которых герой мог бы остудить свой пыл57. Эта же тема вновь появляется в эпизоде убийства Кухулина58, а также в Пире Брикриу, где, однако, она предстает в искаженном виде: Медб здесь готовит три чана с холодной водой… но для трех разных героев: Конала, Лоэгере [Loegair?] и Кухулина59.