Лидия Будогоская - Часовой

• Название: Часовой
• Автор: Лидия Будогоская
• Жанр: Классический детектив

---

В тот вечер, когда я писала маме письмо, начальник госпиталя, врачи и сестры пришли расчищать площадку-

Прошло два дня; меня поставили ночью в проходную у ворот. Я закрыла дверцу будки на крючок, проверила, хорошо ли закрыты ворота, и пошла посмотреть, что устроили на площадке, куда девали резину.

Открываю калитку. Резины нигде не видно. Ветерок пахнул свежий. И как будто шелестят листья… Конечно, листья шелестят. Вот передо мной очертания кустов.

А посреди площадки что-то белеет и журчит вода… Фонтан? Не может быть… На самом деле фонтан, а белеют статуи.

Это начальник госпиталя придумал здесь устроить фонтан. А где он взял статуи?.. Наверное, их везли наши машины издалека, да еще под обстрелом… Вот как сумели! Что задумали, то и сделали.

И я уже знаю, как начать письмо на Большую землю маме: «У нас появился сад…»

Когда рассвело, я все хорошо рассмотрела. От Биржевой линии отделяет площадку забор высокий. Вдоль этого забора построили еще забор, пониже, и между двумя заборами свалили всю резину.

Площадку посыпали желтым песком и расставили много скамеек.

Но желтый песок не везде. На клумбах и там, где кусты посажены, - земля черная, рыхлая. В эту черную рыхлую землю уже запустила корешки цветочная рассада, кусты стоят такие свежие, как будто всегда росли тут.

Лучше всего фонтан. Он совсем простой. Тонкие струйки, поднимаясь невысоко, падают в круглую чашу, и кто бы знал, как радует меня это журчание воды!

Представляю, сколько здесь будет народу днем. Придут к фонтану раненые бойцы из всех отделений. Но сейчас, когда все спят, вода журчит для меня, и в тишине каждый звук значительный.

Вдруг шаги, быстрые, легкие… Странно. Кто же это еще не спит? И вот появляется из-за угла девчонка, в штанах длинных, ремнем подпоясана. Озирается на небо, протирая глаза. Меня увидела.

- Который час?

- Пятый, - ответила я.

- А сколько пятого?

- Не знаю точно.

Подходит ко мне. Кудельки ее закоптели, и лицо от сажи синеватое.

- Ты кочегарку приняла? - спрашиваю я.

- Да, да, - ответила она. - И ровно в половине пятого нужно затопить. Неужели я проспала? Тогда не подам на кухню пары вовремя. Ой! Ой! Ой!

- А ты пойди вот туда, - говорю я, - под арку, в приемный покой. Будить никого не надо. Приоткроешь двери, и как раз напротив на стене круглые часы.

Она побежала. Возвращается.

- Двадцать минут пятого! - крикнула она, пробегая через двор.

Кочегарка пищеблока на первом дворе. Мне ее не видно. Но трубу от кочегарки видно. Довольно высоко в небо уходит эта закоптелая кирпичная труба.

Я стала смотреть на нее и увидела, как из трубы в бесцветное небо порхнул дымок и растаял.

И опять новый кочегар передо мной…

- Не растопляется, - говорит она. - Подумай! Бревна толстые, еле поворотишь…

И у нее на лице сквозь сажу выступил пот.

- Что делать? - сказала я.

- Резина нужна! Вот растопка!

- Резину, - говорю я, - запрещается трогать. Это НЗ - неприкосновенный запас!

- А много ли нужно на растопку!.. Ну, разреши «спикировать»…

Я молчу.

- Ну вот, - говорит она, - без завтрака останется госпиталь.

- Ну, «пикируй», - сказала я. - Только бери немного.

Она побежала к забору, раскинув руки, точно птица, которая собирается лететь. Потом, смотрю, она уже сидит верхом на заборе.

Вытащила кусок резины, кругом примятый, даже страшный, и поволокла его по желтому песку мимо фонтана, мимо цветов…

Было мне на посту развлечение - смотреть на фонтан и вот еще прибавилось - смотреть на трубу.

В небо, которое уже стало от солнца золотистым, повалил из трубы черный дым.

Глава VIII. ВАЛЕНКИ

Письма для мамы я готовлю заранее. Сменилась и записываю на листках бумаги, что хотелось бы ей рассказать. Точно она тут рядом и я с ней разговариваю. День за днем в кармане моей гимнастерки таких листков собирается много. Приходит свободное утро, и я сажусь за стол у открытого окна. Разложу листки и по ним составляю для мамы большое письмо.

Один раз, только я разложила листки, прибежала из аптеки Дашенька. Когда она открывала нашу дверь, листки подхватил ветер, и мои «разговоры» улетели за окно, точно белые птицы.

А другой раз, когда я писала, свист раздался, нарастающий со страшной силой. Внизу за забором ухнуло так, что колыхнулся пол. Осколки ударили в стену и посыпались на асфальт двора.

Я выбежала в коридор. А листки, исписанные мелко, разметало по комнате. Обстрел был короткий, но очень жестокий. Стоял такой грохот и треск, что казалось, ничто не может уцелеть. А в административном корпусе было тихо, двери комнат плотно закрыты. Наверно, все были на работе. Я одна стояла в полутемном коридоре, ежась от сквозняка. Говорила Дашенька, что помогает в беде, когда о тебе все время думает мать. Вот это я держала в уме!

Кончился обстрел, и я опять в нашей комнате. Подобрала с пола листки и снова уселась писать. А вот что пишет мне мама:

«Хорошо ты придумала с письмами, очень хорошо. Я их поджидаю, и они приходят. В одном ты рассказываешь мне про вышку. В другом - как ты стояла на посту в будке. Представляю себе эту будочку у ворот, грозу на вышке, шаги твоей смены. И ты стоишь передо мной как живая…»

Ну вот. Ей стало теперь лучше. Она уже отвечает мне на каждое письмо. А почта терпеливо их доносит. Думаю все чаще, что можно добиться всего. Разве я не преодолела тысячу километров назло врагу?.. Преодолела. За тысячу километров согрела маму моя любовь.

А вот еще письмо от мамы. Это я получила сейчас когда шла с обеда:

«Дорогая моя девочка! Меня приходили навещать из сельсовета. Они знают, что ты в армии в городе Ленинграде. И они мне, как больной матери фронтовика, подарили масла, меду, муки и валенки. Здесь будет зимой очень холодно, но теперь мне не страшно. Теперь у меня есть, представь себе, чудесные валенки. Это я получила за тебя. Целую твое милое личико».

Я прочитала: «валенки»… Еще раз читаю - то же… Вот когда валенки!.. Никто для меня не мог бы придумать лучшего. Есть теперь у моей мамы валенки… И это за меня. Так, значит, и обо мне позаботились. Подумали: «Она там, трудно ей… но, верно, делает, что нужно, так мы здесь старушку ее не оставим, мы к ней придем вместо нее». Вот это называется свои. А я фронтовик. Почему-то раньше я об этом не думала. Ленинград - город-фронт: конечно, я фронтовик!

Чтобы я теперь чего-нибудь испугалась!

Глава IX. ЛИШНИЙ

Мне захотелось как можно скорее рассказать про валенки Дашеньке. Побежать бы к ней в аптеку, а надо идти на пост к воротам.

Что ж, расскажу после! И это даже лучше. Сменюсь, поужинаю и улягусь в постель, но не усну: буду ее поджидать. Может, по радио что-нибудь хорошее передадут. А когда она придет и тоже уляжется, тогда ей расскажу, а пока надо потерпеть.

На посту у ворот для меня бурьянчик, фонтан, кочегарка. Сначала Лена пробежит в приемный покой взглянуть на часы, а потом ко мне подойдет ненадолго. Когда у нее в кочегарке все наладится, еще раз выбежит во двор и крикнет мне:

- Для тебя уже готовится манная каша!

Но так бывает, когда я пост у ворот приму на заре, а вот сейчас, среди дня, картина здесь другая. Двор полон рабочих, они нам строят газоубежище. Тут же и бойцы раненые по асфальту шлепают туфлями. Одни к фонтану идут, другие от фонтана - на свое отделение, а к воротам то и дело подкатывают машины. Теперь шоферы уже ко мне привыкли. Они говорят:

- Этой курносой надо все по форме. На, смотри! - и мне подают путевой лист.

Наши машины я уже изучила. Большую крытую, которая ездит за хлебом, я прозвала «халабудой», легковую - «ласточкой»; грузовики я знаю по номерам, а для того чтобы заметить машину вовремя, я всегда настороже. Наблюдаю за переулком из продолговатого окошка.

И вот, смотрю, наконец машины притихли, но по переулку идет какой-то человек в серой спецовке. Видно, к нам. Почему же он идет к воротам, а не к главному подъезду со стороны набережной? Не знает, как пройти? Так я его сейчас направлю. Остановился около соседнего дома и оглядывается. Повернул обратно. Нет, он не к нам. Наверное, он раньше жил в потрясенном доме или в том, куда попала бомба, а сейчас пришел поглядеть. Быть может, кто-нибудь из его близких в то время погиб, вот он и бредет потихоньку мимо развалин: голова опущена, плечи приподняты.

- Часовой!.. - закричали на дворе рабочие. - Отворяй ворота.

Я вышла из будки.

- Зачем? - спрашиваю я.

- А мы сейчас будем таскать кирпичи.

Вот уж этого я не люблю. Кирпичи они таскают с развалин, и пока они этим заняты, ворота нужно держать открытыми.

Один раз, когда я отворила ворота только для того, чтобы выпустить со двора нашу грузовую машину, вслед за машиной выскочила медсестра Грачева и убежала в «ГСО», так мы называем городскую самовольную отлучку. Да мало ли что может быть, а тут ворота столько времени настежь. Что может быть труднее для часового? Но как быть иначе? Ведь рабочие не могут таскать кирпичи через будку. И в конце концов мне ничего делать не трудно, когда я вспоминаю про мамины валенки. Отворила я ворота и сама стою тут же, а рабочие ходят мимо м еня взад и вперед. Кто уже потащил кирпичи с развалин на носилках, а кто еще только с пустыми носилками идет. До чего они у меня в глазах примелькались… Того гляди, пройдет с ними кто-нибудь лишний. А вот - пожалуйста, лишний уже. идет. Он идет с рабочими, которые тащат с развалин кирпичи.