Всеволод Соловьев - Великий розенкрейцер

• Название: Великий розенкрейцер
• Автор: Всеволод Соловьев
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-19630-7

Россия блистательной эпохи Екатерины II. Граф Калиостро, тайные ордена масонов и розенкрейцеров внедряют опасные мистические учения в умы высшего русского общества, что грозит утерей истинной веры и духовной гибелью. Потому что волхвы – это люди, владеющие тайными знаниями, достигнутыми без Божьей помощи, а значит их знания могут завести человечество в преисподнюю.

---

– Не вмешивайся в действия природы, – сказал он ему, – и не противься моей воле. Я хочу расстаться с этим, давно уже надоевшим мне и тяжким для меня телом. Час мой пришел. Солнце еще не успеет взойти, как я покину бренную мою оболочку, которая начнет предаваться обычному разрушению. Сын мой, завтра утром ты меня похоронишь в готовой уже для меня могиле, в известном тебе подземелье этого замка, в склепе, куда я не раз тебя водил в прежние годы, где покоится прах великих розенкрейцеров… Там и для тебя есть место…

– Я лягу там, где придется, – тихо произнес Захарьев-Овинов.

– А теперь, – слабеющим голосом сказал старец, – теперь возьми книгу, в которой я вписал великие двадцать два правила, переданные от древности посвященным… Перечти мне их… Мои глаза уже почти ничего не видят…

IV

Великий розенкрейцер исполнил желание старца и начал читать ему двадцать два правила развития воли, постигнув и исполнив которые, человек делается победителем и владыкой природы. Эти двадцать два правила, преподанные от древности легендарным Гермесом Тотом и затем разъясненные и дополненные величайшими адептами оккультизма, составляли драгоценное сокровище розенкрейцеров. В них действительно заключалась глубокая человеческая мудрость.

Хотел ли умиравший старец в последний час своей земной жизни еще раз окунуться в ту холодную глубину, откуда он черпал все свои силы. Или, быть может, надеялся он, что погибший, заблудившийся, как ему казалось, разум великого розенкрейцера, увидя себя вновь в знакомой, полной очарований и соблазнов сфере, почувствует свою ошибку и вернется на тот путь, по которому когда-то шел он так победоносно?..

Как бы то ни было – он слушал чтение, весь превратясь во внимание и не спуская глаз с Захарьева-Овинова. Но через несколько минут все возраставшая слабость охватила его, голова стала кружиться, сердце все медленнее и медленнее билось, кровь в жилах начинала останавливаться. Он понял, что умирает.

– Сын мой, – прошептал он едва слышным голосом, – прощай!..

Захарьев-Овинов сложил книгу, кинулся к старцу. Тот хотел приподнять руку – и не мог, хотел сказать что-то, но язык уже не слушался. Да и мысли остановились. Когда Захарьев-Овинов приложил ухо у груди старца – сердце уже не билось. Тогда он закрыл глаза почившего, поцеловал его холодный лоб и долго стоял, печально глядя на черты того, кто имел такое значение в его жизни.

Было время, когда он почитал этого старца высочайшим существом в мире, когда каждое его слово было для него истиной и законом. Он и теперь знал, что в этот час на земле не стало человека, обладавшего истинными, высшими познаниями сил и действий природы. Человек этот «имел дар пророчества, и знал все тайны, и имел всякое познание и всю веру, так что мог и горы переставлять…»… Но этот человек «не имел любви», прожил всю свою долгую жизнь, питаясь только своим разумом, вдали от жизни и презирая ее, а потому «он был – ничто». Он умер утомленным, неудовлетворенным, с сознанием, что все его силы и знания не принесли и не могли принести ему счастья. Эти силы и знания убили в нем все чувства, сделали его до того ко всему безучастным, что он не испытывал даже потребности пользоваться ими. Они лежали в нем как никому не нужный клад. Подобно безумному скряге, он не употреблял их ни для себя, ни для других и теперь унес их с собою в могилу. Все эти чудные силы и знания только скудно питали его гордость и оказались бесполезными, а потому он, их владелец, был – ничто. В течение столетия он достигал знания, почел себя на его вершине, и, умирая, не знал, что ждет его за той дверью, которая теперь перед ним открылась…

Всю ночь просидел Захарьев-Овинов перед трупом старца, погруженный в свои мысли и будто снова переживая все свое прошлое. Когда настал день, он приступил к исполнению своего долга перед почившим учителем. Он омыл его тело и, принеся из лаборатории все необходимые предметы, посредством семи легких уколов и вспрыскивания некоторой известной ему эссенции превратил труп в мумию, уже неспособную подвергнуться разложению.

Затем он снес останки учителя в склеп и похоронил его там с соблюдением всех правил, похоронил его именно так, как с основания братства каждый новый глава розенкрейцеров хоронил своего предшественника…

Весь день провел Захарьев-Овинов в этой печальной работе и к вечеру почувствовал большое утомление. Но прием оставленного старцем вещества быстро восстановил его силы. Он сидел теперь в знаменитой розенкрейцерской лаборатории и был единственным ее хозяином, единственным законным наследником развалин Небельштейна и всех заключенных в нем сокровищ. Только он один понимал сущность всех работ старца и был в состоянии продолжать их. Почти все высшие химические открытия, над которыми еще долго будет бесплодно трудиться человечество, были ему известны. Остальное заключалось в рукописи старца, лежавшей теперь перед ним и написанной условными знаками, значение которых было ему понятно…

Но он знал теперь, что у него есть такое сокровище, при блеске которого бледнеют все эти открытия. Он знал также, что человечество не достигнет счастья, получив все эти знания, а потому незачем до времени, упреждая ход общего развития, открывать их ему. Он знал, что если бы решился теперь открыть всем и каждому двери этой таинственной лаборатории, то результатом явилось бы относительное благо и положительное зло. И зла было бы столько, что все благо оказалось бы ничтожным. В этом случае адепты тайных наук были всегда правы, тщательно охраняя свои тайны. В неразумных или недобросовестных руках эти тайны способны породить только самое ужасное зло и самые неслыханные преступления…

Осмотрев всю лабораторию, он надавил в известном ему месте в стене невидимую пружину – и стена раскрылась. В ней оказался ряд поместительных полок, куда великий розенкрейцер и уложил все инструменты и все содержание лаборатории. Часа через два стена снова закрылась, лаборатория была пуста.

Еще сутки работы – и Захарьев-Овинов мог покинуть развалины Небельштейна с полной уверенностью, что никто, забравшись сюда когда-либо, не найдет здесь ничего, кроме старых, покрывающихся плесенью и мхом стен да рассыпающейся прахом древней мебели.

Но кто же мог сюда забраться? Только великие учителя-розенкрейцеры знали сюда дорогу. Из них двое уже умерли: граф Хоростовский и барон фон Мелленбург. Роже Левек покинул Париж, находится в Америке, и уже три года, как о нем нет никаких известий. Один Абельзон смущал Захарьева-Овинова. Он знал, что этот бывший великий учитель после прекращения деятельности братства и его распадения дал волю всем своим инстинктам и страстям, что все свои знания, отрешась от розенкрейцерской клятвы, он обратил на зло. Он, палач братства, настаивавший на казни изменников, теперь сам превратился в изменника…

«Абельзон! Абельзон!» – повторялось в мыслях великого розенкрейцера, и вместе с этим именем вспоминалось ему предсмертное предсказание старца. И он понял, что опасность грозит ему со стороны Абельзона.

Он был теперь в комнате заседаний, в той комнате, где умер Ганс фон Небельштейн. Он разбирал оставшиеся манускрипты и книги, готовился спрятать их в потайное помещение в стене и затем уехать отсюда. Среди полной тишины он вдруг услышал шаги в коридоре. Ему нетрудно было догадаться, кто это. Действительно, через несколько мгновений дверь отворилась, и он увидел перед собою Абельзона. Он невольно вздрогнул – так ужасно показалось ему лицо маленького человека, так страшно горели глаза его.

Они обменялись обычным в братстве приветствием, но при этом великий учитель не выразил главе братства должного иерархического поклонения.

– Я знаю все, – прямо начал Абельзон, – я еще не лишен моих сил и знаний, а потому мне своевременно стало известно, что ты направляешься в Небельштейн. Я поспешил за тобою. Подъезжая сюда, я понял, что опоздал, что нашего отца уже нет между живущими.

– Да, все это так, – сказал Захарьев-Овинов. – Чего же тебе надо, Albus?

– Если ты уже потерял способность читать мои мысли, – с презрительной усмешкой ответил Абельзон, – так я тебе прямо и скажу, чего мне надо. Десять лет тому назад мы признали тебя главой братства розенкрейцеров. Но ты в этот же день уничтожил своей властью братство. Затем ты перестал быть не только главою розенкрейцеров, но ты уж и не розенкрейцер первых посвящений. Ты пал чересчур низко. Мне известно, что ты, как последний из безумцев, отказался от всего, чем владел, предался самым жалким похотям и пал глубоко. Я встретил тебя братским приветствием, но это только по привычке. Наследником и преемником нашего отца ты быть не можешь, потому что сам отказался от этого. У тебя, конечно, остались твои знания, но нет никаких сил. А без сил что такое знание? Двух из учителей нет на свете, третий скрывается: значит, один я – законный преемник великого старца! Поэтому я прошу тебя удалиться и оставить меня в замке. Я здесь у себя, на своем месте… ты же, по безумию своему, здесь чужой!