Маргарита Сосницкая - Четки фортуны

• Название: Четки фортуны
• Автор: Маргарита Сосницкая
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-052745-8, 978-5-271-20499-9

Он – бедный художник. Она – его неизменная муза. Эта красивая и ветреная женщина уверена: мужчина – добытчик. Ее красота должна быть в достойной оправе. Чувства чувствами, а рай в шалаше не для нее!

Вторая история о паре влюбленных, напротив, подтверждает известную поговорку. Для этой девушки совсем не важны роскошь и престиж. Она бросает крутого парня, чтобы отдать свое сердце тому, кто разглядел в ней женщину и понял тайну ее красоты.

Но как бы судьба ни перебирала свои четки и ни играла с людьми, по-настоящему счастлив лишь тот, кто любит и любим!

---

Сколько он сидел на могиле, неизвестно, но его заметили и предложили устроиться кладбищенским сторожем. Отдали в его распоряжение флигель при въезде, небольшой, но по сравнению с кладовкой Джины Фульвии – хоромы, и жалованье положили, скромное, но для того, кто живет по правилу «не бей лежачего», разумеется, в качестве лежачего – манна небесная. Там он и жил теперь неотлучно, Андрей Иванович, более чем довольный – жизнью, смертью ль. Ходил за могилками, помогал на похоронах, дружил с могильщиками и черными человеками из бюро похоронных услуг и памятников при кладбище. Однажды после третьих за день похорон видит: возле свежей могилки что-то блестит. Поднял – тяжелый браслет с бриллиантами. Кто-то из друзей или родственников покойного обронил. Андрей Иванович сунул в карман: обратятся, верну.

Вскоре и по русской диаспоре пошел слух, что он прижился на кладбище; верно, видел кто. Пошел слух и дошел до Лили Сергеевны. Она решила проверить.

У Андрея Ивановича даже мыслей прежних о женщине не было, они умерли вместе с Ксюшей, даже обет воздержания не нужно давать. Но вот пришла Лиля Сергеевна, снова в своем вдовьем платье, черном, скромном, почти бедном, делавшем ее похожей на курсистку из бог весть каких полубульварных романов, миражей начала двадцатого века. Нашла она Андрея Ивановича без труда, поговорили они о том о сем, без страсти, без надрыва, тихо, вполголоса, и повел он ее к черному камню на могилке Ксении.

– Как же ты меня, живую, мертвой предпочел? – посетовала Лиля Сергеевна.

– Не знаю. Наверное, потому что мог не допустить ее гибели, ан полез в бутылку, самолюбие, гонор да лень: ведь ради семьи надо вкалывать, чем-то жертвовать, брать ответственность. А я прообломовствовал, уклонился от долга. Да он меня все одно настиг, и, вишь как, боком. Виноват, видно, я перед ней. Вина-то неискупная и держит.

– А передо мной не виноват? – укоряла незлобно Лиля Сергеевна.

– У тебя за плечами свой покойник имеется, Петр Борисыч, Царствие ему Небесное. Ты с ним жизнь прожила, возле него и похоронят. А я так, заполнил, сколько смог, паузу между его и твоей смертью.

– Ну, спасибо, – чуть не плакала Лиля Сергеевна, приглядываясь к лицу соперницы на могильной фотографии. Открытое улыбающееся лицо, такие смотрели с плакатов 30-х годов, призывающих повысить удои молока. И все их улыбке нипочем, ни берие-сталинские лагеря, ни вот, собственная могила. – И стихи Пушкина, – тяжело вздохнула она.

– Так это Пушкин? – оживился Выдыбов. – Откуда ты знаешь?

– Знаю, и все, – траурно отвечала Лиля Сергеевна. – Пушкин ведь как воздух, разве знаешь, откуда он?

Скорбная эта пара, два темных вопросительных знака без ответа, долго стояла неподвижно. Устали оба и сели на скамейку рядышком бок о бок, а бок у Лили Сергеевны оказался мягким, приятным, знакомым, и такое тепло пошло от него к Андрею Ивановичу, да еще Лиля Сергеевна головку ему на плечо положила в знак участия и в то же время соискания сочувствия ее одинокому сиротскому положению. Андрей Иванович не понял, как вышло, но рука его сама обняла ее плечи, а они такие хрупкие, податливые… Ласки участия, сострадания разразились здесь же, на теплой земле, у могилки Ксении, с ее фотокарточкой, вдруг повзрослевшей и насупившейся, с фотокарточкой и чужой нерусской фамилией под ней.

Кощунство – оба они, и Андрей и Лиля, понимали, что это именно кощунство – их любовь и ласки на краю могилы, но насколько им обоим стало легче после них и отрадней.

Лиля Сергеевна привела себя в порядок, села на скамейку рядом со своим Выдыбовым (ведь он больше принадлежит живой, чем той, в могиле), отставив свои сжатые колени от Выдыбовых на сорок пять градусов, и начала тихо всхлипывать и причитать:

– Как я низко пала… До чего докатилась?.. За что, Господи? Без Твоей воли ничего не бывает… За что ты послал мне этого путаника, а не нормального человека?..

Андрей Иванович гладил ее по спине:

– Ну, не плачь, старушка моя – девчушка… Плачешь, ей-богу, будто у тебя девственность отняли. А путаники сейчас мы все, всех жизнь так запутала, что ни у кого прямо пройти по ней не получается… Не плачь, девчушка моя – старушка…

Проводил он ее до ворот кладбища, вспомнил что-то.

– Постой, – говорит, – я сейчас.

И поспешил во флигель. Вернулся и вложил ей в руку тяжелый браслет:

– Тебе. На память… или на черный день… в белую ночь. Сама разберешься…

Солнце садилось за ограду кладбища, теплая тягучая нега плавала в воздухе, как на исходе среднерусского бабьего лета.

После эпилога

В каком укромном уголке западного рая ни отсиживайся, а селедки рано или поздно захочется. Выбрался Выдыбов, можно сказать, с того света в магазин «Балалайка» и купил там себе не столько селедку для живота – она скоро была съедена, сколько селедку для души: тонкую книжонку стихов безвестной поэтессы, их сейчас много печатается за свой счет, на чем и стоит поэзия, не знающая больших величин. Открыл наугад, и простые слова «Я хочу в своей спальне остаться, Навсегда отовсюду уехав» задели его за живое, вот и взял.

На свою голову.

Ибо голову эту навела книжка на странные мысли.

А все началось с простеньких строчек:

В братской могиле уютней, теплей,
Чем под черным мраморным камнем,
Если могила в своей земле,
А не в краю чужедальном.

Вот это соборность, и замогильная! И как в воду смотрела поэтесска: плита у Ксении именно черная, придавила несчастной грудь. Да и Пушкин разве не о том: «Но ближе к милому пределу Мне все б хотелось почивать»?!

И мысли понеслись в голове Выдыбова, как воздушные шары по ветру, и поволокли его за собой.

Человек – не что иное, как горсть своей земли, и к смерти он это сильнее чувствует, осознает, сколь важно для горсти упасть туда, откуда она произошла. И, видно, душа человека не успокоится на небе, пока кости будут лежать – как там? – в краю чужедальном. Жить там страшно, а уж умирать и после смерти покоиться… Да разве это покоиться? Это метаться, не находить успокоения и за гробом, подобно душам великих грешников.

Барон Врангель завещал погрести себя если не на русской земле, то хотя бы на славянской, и прах его покоится в Белграде в русской церкви. И прах Деникина недавно перезахоронили в России, но там, впрочем, семья больше не могла оплачивать место на американском кладбище. Чудно как-то: кладбище не гостиница, а место оплачивай.

Непонятый, мистический акт слияния со своей землей. Вот и в книжке:

Хочется уйти в свою землю,
К корням, насекомым, листьям,
Упасть в нее, как набухшее семя,
По комьям ее разлиться.

Это разве не жажда посмертного воскрешения и созидания: упасть, как семя, а потом произрасти колосом, плодом, утолить голод ребенка, а он вырастет поэтом или солдатом. Но для этого надо быть в своей земле! А здесь кладбища бездушные: останки замурованы в стенах, в цементных склепах, нет соприкосновения с землей. Страшно, холодно! Замурован грот, ведущий на небеса!

А стихи твердят свое про землю:

Хочется ее душной влаги,
Дыханья парного с гнилью,
Хочется уйти в ее передряги,
Как прадеды в бой уходили.

Выходит, возвращение в свою землю – последний бой! А раз есть бой, то может быть и победа. А Выдыбов в корне своем разве не солдат? А тут еще по радио услыхал:

Лечь в тебя, горячей плоти родина,
В чернозем, в рассыпчатый песок… [3]

Да и в посмертной записке не ему ли Ксения излила свою последнюю волю?

Он позвонил в консульство России с вопросом о перезахоронении останков на родине. Его спросили, откуда была родом покойная. Узнав, что с Крыма, сказали: это же не Россия и обращаться надо в другое консульство. Но в любом случае необходимо заявление и согласие родственников.

– А вы ей кем доводитесь? В какой степени родства будете?

«Супруг я ей! На небе! Перед Богом!» – хотел закричать Андрей Иванович, но пробормотал:

– В небесной…

…………………………………………………………….

А ведь Ксения успела нажить себе родни: муженька иностранного, который и загнал ее в могилу до срока. С эксклюзивным итальянским ханжеством тот заявил, что память о матери для его сына святое, а могила помогает сохранять эту память, потому ни о каком перезахоронении не может быть и речи.

– А по-русски сын Ксении говорит? – строго спросил Андрей Иванович.

– Зачем? Вырастет, выучит, – последовал ответ.

– Так не бывает. Но если бы вы учили его языку матери, это было бы лучшей памятью о ней. А ей нужно перезахоронение.

– Да кто вы такой, чтобы знать, что нужно моей жене?

На этом разговор и закончился: бисер метать Выдыбов не стал. Не стал тратить попусту время и силы. Надо было действовать. Отступать его не учили.

Он взял лопату и под покровом ночи в сияньи луны вырыл останки любимой. Рыл и думал: «А ведь накаркал, накаркал… Кто тянул меня за язык: видел я тебя в гробу? Вот и увидел…»