Леопольд Захер-Мазох - Дамская дуэль

• Название: Дамская дуэль
• Автор: Леопольд Захер-Мазох
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-9637-0032-9

Впервые переведены на русский язык новеллы известного австрийского прозаика второй половины XIX в. Леопольда фон Захер-Мазоха. В них отражены нравы Русского двора времен Екатерины II. Роскошь, расточительство, придворные интриги, необузданные страсти окружения и самой императрицы – красивой, жестокой и сладострастной женщины – представлены автором подчас в гротескной манере.

---

– Я совершенно не это имею в виду, – возразил Лапинский.

Между тем многочисленные птицы, привлеченные шумом на террасе и видом княгини, слетелись к столу с крыши дворца и близлежащих зарослей, разноголосая стая воробьев, зябликов, чижей и щеглов сгрудилась вокруг красивой женщины, которая принялась отщипывать хлеб и бросать крошки гомонящим и ссорящимся друг с дружкой маленьким попрошайкам.

– Довольно, этак ты никогда не налюбуешься, – продолжал Лапинский, – настолько сейчас пленительна эта идиллия. Итак, уходим, у меня созрел один план, ты еще сегодня должен свести знакомство с гордой красавицей. Да что я говорю, сегодня! Немедленно!

С этими словами оба офицера покинули свое укрытие и парк той же дорогой, что и проникли сюда.

* * *

После завтрака княгиня Людмила Меншикова имела обыкновение часок покататься по городу, потом, как правило, заслушивала батальонный рапорт в казарме своего полка и улаживала насущные вопросы по службе.

На сей раз одновременно с ее экипажем на месте были и оба наших подпоручика, до времени ограничившиеся тем, что с приличного расстояния вели наблюдение за дворцом и транспортным средством. Изготовленная в стиле рококо карета княгини представляла собой одну из тех громоздких боевых машин, посредством которых стремящиеся к завоеваниям дамы тех дней продвигались к победе: на четырех высоких колесах размещался четырехугольный позолоченный сундук со стеклянными стенками, позволяющими отчетливо видеть со всех сторон сидящую в нем даму. Огромный толстенный кучер в красной ливрее, с огромной толстенной косою и в белом шейном платке, точно исполинский мотылек сидевшем под его подбородком, с исключительным достоинством держал вожжи красивых лошадей голштинской породы.

Вот из дворца выскочили два лакея, и один из них распахнул дверцу кареты. Вслед за ними по парадному крыльцу спустилась княгиня в мундире, со вкусом сочетавшем в себе детали женского и мужского туалета; на высокие черные сапоги для верховой езды, украшенные массивными шпорами, ниспадало многосборчатое бархатное платье традиционного для русского военного обмундирования зеленого цвета, которое, не распираемое изнутри кринолином, опускалось на сапоги естественными живописными складками. Камзол из той же материи и того же цвета с красными отворотами и золотыми шнурами был заужен в талии, на черном лакированном ремне висела шпага, а белый парик венчала треуголка с плюмажем из белых перьев.

– Теперь главное хладнокровие и сосредоточенность! – проговорил Лапинский.

Прекрасная амазонка как раз собиралась застегнуть перчатки, когда какой-то нищий, до сей поры гладивший лошадей, обратился к ней за подаянием. Она бросила ему монету, упругим движением поднялась в карету, лакей захлопнул за ней дверцу, и карета тронулась. Сначала лошади пошли спокойной и гордой рысью, однако недолго. Уже через несколько шагов они почему-то забеспокоились, перешли на более быстрый темп, начали дергаться, вставать на дыбы, ржать, будто чего-то испугавшись. Кучер изо всех сил пытался удержать их, однако очередной рывок лошадей сбросил его с облучка прямо в дорожную грязь. Неуправляемые животные помчались во весь опор, увлекая за собой громоздкую карету, каждое мгновение грозившую перевернуться. Княгиня оказалась в опасности – она вскочила с сиденья и безуспешно старалась открыть окно. Чернь вокруг кричала и бежала по улице за каретой, только еще больше пугая лошадей. Но тут, в решающий момент, подпоручик Кольцов кинулся навстречу упряжке, смело схватил скакунов за узду и заставил остановиться. В следующую секунду подоспевший к месту событий Лапинский перехватил лошадей, а Кольцов тем временем открыл поврежденную дверцу кареты и поднял из нее княгиню, которая, будучи раненной осколками стекла, лишилась чувств. Он на руках перенес ее обратно ко дворцу и там опустил в кресло с высокой спинкой, установленное у подъезда спешно сбежавшимися слугами. Пока камеристки водой и эссенциями оказывали ей помощь, молодой офицер, не обращая внимания на глазеющую толпу, опустился перед ней на колени и осыпал ее руки поцелуями. Наконец княгиня открыла глаза, долго и удивленно смотрела на Кольцова, потом спросила:

– Что произошло? Где я?

Молодой офицер обрисовал ей ситуацию, в которой она оказалась, между тем княгиня полностью пришла в себя, поблагодарила своего спасителя, затем поднялась на ноги и, опираясь на руку старой кормилицы, удалилась в свои покои.

Кольцов отыскал друга, который дожидался его с самодовольной улыбкой.

– Ну, ты даже не поблагодаришь меня? – начал он. – Разве я плохо провернул это дельце?

Кольцов не понял товарища и с откровенным недоумением смотрел на него.

– Ты… как я должен понимать это? – запинаясь проговорил он наконец.

– Ты, верно, считаешь себя эдаким везунчиком, – ответил Лапинский, – полагая, что меншиковские лошади понесли ни с того ни с сего, по собственному почину, чтобы только предоставить тебе честь и удовольствие спасти их хозяйку?

Кольцов был совершенно озадачен.

– Так, стало быть, это ты… но как? – пролепетал он.

– Ты заметил старого нищего, который возился с лошадьми, когда твоя богиня собиралась сесть в карету? – спросил Лапинский.

– Да, ну и что?

– Так вот, этот прохиндей сунул в ноздрю одному из коней, которому я, впрочем, искренне сочувствую, тлеющий трутник.

– По твоему наущению? – воскликнул Кольцов.

– Разумеется, потому-то у тебя и появился удобный случай спасти жизнь княгине, – без какой-либо тени раскаяния ответил товарищ.

– Ты страшный человек! – крикнул Кольцов. – Только вообрази, какое могло бы случится несчастье!

– Я отбрасываю прочь любые сомнения, когда речь заходит о счастье, о жизни друга, – возразил Лапинский. – Впрочем, все ведь, если не ошибаюсь, закончилось благополучно, следовательно, не к чему теперь сокрушаться и зря ломать голову по поводу различного рода возможностей!

– А что, если б княгиня разбилась насмерть?

– Тогда мы бы ее оплакали, – ответил легкомысленный подпоручик, – и обратились к каталогу невест за новым советом. Но она, слава тебе господи, жива-живехонька, а испуг, несмотря на красивый мундир и шпагу, пережитый господином майором, надо надеяться, пойдет ему только на пользу. Теперь ты самым блестящим образом зарекомендовал себя в глазах прекрасной Людмилы, и я могу живо себе представить, как она сейчас, расслабившись, возлежит на оттоманке и ты предстаешь ей в мечтах, красивый, как Адонис, сильный и мужественный, как Геркулес, эффектно подсвеченный бенгальскими огнями. Пойдем-ка, приятель, и разопьем напару бутылочку хорошего вина!

– Да, давай выпьем, – согласился Кольцов, – за здоровье княгини.

– Что это тебе вздумалось? – рассмеялся Лапинский. – Мы выпьем за здоровье того великого незнакомца, который открыл свойства трутового гриба.

Под вечер оба офицера при полном параде нанесли визит во дворец княгини, чтобы засвидетельствовать свое почтение и справиться о ее самочувствии. Получив на сей счет успокоительные заверения, они откланялись и пустились в обратный путь.

– Послушай, – заговорил Лапинский дорогой, – мы с тобой не можем так просто удовольствоваться сообщением, что княгиня почти невредима и уже совершенно оправилась от случившегося. Было бы вполне уместно и разумно каким-нибудь способом выразить нашу безмерную радость по случаю благоприятного исхода произошедшей аварии. Как ты отнесешься, например, к серенаде?

Кольцов громко расхохотался.

– Серенада, говоришь, когда у меня финансы поют романсы?

– Почему бы нет? – возразил ему бойкий товарищ, роясь в карманах. – Вот погляди, у меня еще полтора рубля наличными завалялось, это, конечно, не ахти какие деньжищи, но все же, давай назло всем толстосумам устроим сегодня княгине такую серенаду, какой ни одна бабенция еще наверняка не слыхала.

Кольцов еще с сомнением качал головой, а Лапинский уже отсчитал деньги, рубль и пятьдесят копеек, ему на ладонь и, поручив закупить на них бумагу всевозможной расцветки, масло и сальные свечи, сам взялся позаботиться о музыке и раздобыть изысканный, как он выразился, букет.

– Я начинаю верить, что ты якшаешься с чертом, – заметил Кольцов.

– Разумеется, – парировал Лапинский, – а именно с бедным, но веселым чертом.

На этом наши друзья расстались.

Спустя час они снова, как распорядился Лапинский, встретились в казарме Преображенской гвардии. Лапинский явился с громадным букетом, подбор которого, правда, оставлял желать много лучшего, но который тем не менее весьма впечатлял редкостью цветов и великолепием их красок.

– Как тебе удалось такое? – спросил Кольцов, держа в руке тяжелую благоухающую охапку и с восхищением разглядывая ее со всех сторон.

– Самым незамысловатым способом на свете, – ответил Лапинский, – уже проторенной дорогой я забрался в княгинин сад и там исключительно собственными руками составил оный букет.