Эдуард Тополь - У.е. Откровенный роман...

• Название: У.е. Откровенный роман...
• Автор: Эдуард Тополь
• Жанр: Детектив
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-036582-9, 5-9713-1960-4, 985-13-7113-0

Одна из самых талантливых и ярких книг Эдуарда Тополя.

Книга, которую, по меткому выражению критика, «читаешь страницу за страницей, ожидая развязки».

Книга, в которой есть все: исламские террористы, война в Чечне, падающие башни Всемирного торгового центра, русская мафия, американская бюрократия и потрясающий подполковник ФСБ Чернобыльский, решивший, наконец, поработать на себя и обеспечить старость парой-другой миллионов…

---

Но вместо того чтобы успокоиться и либо забрать палестинских арабов к себе, либо построить на арабских территориях бывшей Палестины нормальное государство для своих палестинских братьев, Саудовская Аравия, Египет и другие процветающие арабские страны закрыли для них свои границы и построили им палаточные резервации, в которых пятьдесят лет воспитывали из их детей террористов и антисемитов. Лучшие из них приезжали к нам и завершали свое образование в секретных школах для террористов в Балашихе, под Симферополем и в других. А кроме того, мы, наше родное советское правительство и лично товарищи Брежнев, Суслов, Андропов, Пономарев и прочие, подарили им вождя – Ясира Арафата, молодого инженера, которого мои коллеги в Бейруте чуть ли не кулаками заставили возглавить созданную нами же в 1964 году ООП. И двадцать лет этот Арафат под присмотром наших поводырей, полковника Василия Самойленко и румынского диктатора Николае Чаушеску, сосал сразу из нескольких сосок – советской, иракской и саудовской, жил то в Тунисе, то в Марокко, то в Бейруте, но в 1993 году евреи совершили ошибку – подписали в Осло мирное соглашение и впустили Арафата и его головорезов в Палестину в качестве администрации местной автономии. С этого времени терроризм стал государственной доктриной Палестины, и до тех пор, пока евреи не выкорчуют эту доктрину и ее носителей, как сорняки с грядки, никакого мира там не будет…

Выслушав меня, Полина резонно спросила:

– Если вы такой умный, почему вы такой нищий?

– Я не умный, я образованный, – объяснил я. – Это, к сожалению, разные вещи.

И ночью продемонстрировал это на деле.

То есть ночью я, представьте себе, снова пришел к ней. Да, весь день я был по-отечески назидателен и слегка ироничен, весь день я демонстрировал свою эрудицию и образованность, цивилизованно говорил ей «спасибо» за каждую ложку лекарства, тарелку супа и отбивную, но ночью, после «Культурной революции» Швыдкого, я быстро, блицем проиграл вожделению все свои моральные ценности и снова отправился к Полине. Правда, на этот раз я начал с душа. Чтобы избавиться от мужицких запахов, я двадцать минут мыл себя мылом и тер мочалкой, чистил зубы, брился, мазался кремом «Нивея» и только после этого – чистый, как ангел, и грешный, как поп, – вошел в ее спальню. Здесь я тоже повел себя иначе, чем вчера, – принялся ласкать ее, целовать, гладить… Но что бы я ни делал, ответа не было. Закрыв глаза и вытянувшись струной, Полина покорно терпела мои ласки – все ласки, любые, только не позволяла целовать себя в губы и отворачивалась каждый раз, когда я пытался сделать это. И тело ее никак не отвечало ни моим губам, ни даже трепетным касаниям ее эрогенных зон моим возбужденным донельзя мужским достоинством…

В конце концов я психанул, снова разломил ее покорные ноги, вошел в нее и, опять не дождавшись ответной волны желания, взбешенно ударил ее по лицу.

– Отвечай! Отвечай мне!

Она молча снесла и это.

Сатанея от своего бессилия разбудить ее чувственность, я стал злобно бить ее своим пахом.

– Сука! Блядь! На тебе! Так! И еще – так! А так хочешь? А так? А так до тебя дойдет? А насквозь? А так проймет? Нет?

Я мотал ее по кровати, яростно вбивал в стену, вскидывал на себя, заходил со спины и спереди, вертел на себе и сам скакал на ней чуть ли не верхом, больно сжимал ей грудь и соски, кусал в загривке, помогал себе пальцами… – она терпела все и вся, но ни одна часть ее тела, даже ее щель не отвечали мне взаимностью, встречным движением, ускорением пульса и дыхания.

– Да проснись же! Полина! Неужели ты ничего не чувствуешь? Блин!..

Обессилев, я кое-как, уже без всякого удовольствия, кончил это изнурительное безобразие, оставил ее – простертую на постели статуэтку с закрытыми глазами – и ушел в душ.

А утром, в 5.30, я встал, оделся, выпил на кухне стакан чая и написал ей записку:

«ПОЛЕНЬКА! Я УЛЕТЕЛ В НИЖНИЙ ИСКАТЬ ТВОЕГО РЕБЕНКА. БУДУ ВЕЧЕРОМ. НЕ ВЗДУМАЙ НИКУДА УХОДИТЬ. НЕ ОТВЕЧАЙ НА ТЕЛЕФОННЫЕ ЗВОНКИ. ИЗВИНИ ЗА ВСЕ. А».

Затем, бесшумно одевшись и даже не заходя в ее комнату, я в 6.20 вышел из квартиры, спустился на улицу и голоснул. Сразу четыре «Жигуля», четкий показатель нищеты наших автолюбителей, выскочили ко мне из утреннего потока, стали друг другу в затылок.

– Внуково, триста рублей, – сказал я щедро.

Если бы я писал эти заметки для «Нового мира», я, наверное, должен был бы подробно и последовательно описать совковую толчею во Внуково, полет в Нижний Новгород на стареньком «Иле» в компании сорока мелких дельцов и военнослужащих (кто еще в 8 утра полетит из Москвы в Нижний Новгород?), а затем мою эпопею похода по местной бюрократии и типажи земских чиновников и чиновниц, курирующих наши детские дома и приюты. Наши литературные снобы обожают медлительно-дотошную подробность в описании быта и нравов отечества, эдакое зоологическое, через микроскоп наблюдение за гущей жизни, в которой копошатся черви мелких людишек с большими страстями.

Но я оставляю лауреатам «Триумфа» право составить бухгалтерскую отчетность социальных язв нынешней российской действительности и, будучи литературным парвеню и пенсионером-подполковником, ограничусь лишь теми мелочами, которые врезались в память. Тем паче что мои корочки ФСБ и широкие связи капитана Володи Крашенинникова (которого я напряг уже отнюдь не даром) легко открывали перед нами все двери. Поэтому в роддоме Приволжского района, где рожала Полина, мы всего за сорок минут добрались до архива, который хранится в шкафу больничной канцелярии, и выяснили, что рожденный 8 июля 1997 года Полиной Степановной Суховей младенец мужского пола, вес 3 кг 240 г, без родимых пятен и видимых дефектов, группа крови вторая, без заявленного отцовства, был, в связи с отказом роженицы от материнства, передан, по решению Отдела опеки Департамента социального обеспечения нижегородской мэрии, в нижегородский Дом грудного ребенка № 4, поселок Волжских автостроителей, улица Мархлевского, 2.

Еще через полтора часа, добравшись до этого поселка на «тойоте» Крашенинникова, мы нашли и улицу Мархлевского, и забор с воротами под цифрой «2». Правда, за воротами был слышен гомон детей, уже явно вышедших из грудного возраста. Я толкнул незапертую калитку и увидел пятнадцать детишек от трех до семи лет, гонявших сдутый мяч во дворе старого трехэтажного кирпичного дома. Хотя стоял апрель и было довольно тепло, градусов десять, я все-таки удивился, насколько легко эти дети одеты – в какие-то линялые рубашки, тапочки и стоптанные туфли на босу ногу. Впрочем, долго рассматривать их мне не пришлось – повернувшись на скрип калитки, они вдруг все бросились ко мне с криком:

– Папа пришел! Папа пришел!

И буквально облепили меня, ухватили за штанины.

– Это ко мне папа! Это за мной папа! Папа, возьми меня! Нет, это мой папа!..

Знаете, когда дюжина детей бросается на вас с криком «Мой папа!», у вас крыша слегка плывет. Потрясенный и растерянный, я стоял на месте, гадая, кто из этих мальков сын Полины, когда из калитки появился Крашенинников, припарковавший наконец свою машину, и часть детей тут же ринулась к нему, они и его ухватили за руки и ноги:

– Вот мой папа! Нет, это мой папочка!..

Тут с крыльца кирпичного дома тяжелой уткой сошла толстая пожилая нянька на распухших ногах, бесцеремонно отогнала от нас детей и махнула рукой внутрь дома:

– Заведующая там. Вы, поди, насчет усыновления?

Мы не стали с ней объясняться, пошли искать заведующую. В здании шел ремонт, двери детских палат и кухни были открыты настежь, в них гуляли сквозняк, запахи известки и масляных красок, а в коридоре на каждом шагу попадались стремянки и ведра с белилами. Но рабочих нигде не было – возможно, перерыв. С подсказки какой-то женщины в телогрейке мы поднялись на третий, уже отремонтированный этаж, где был кабинет заведующей. Здесь, в коридоре и в детских комнатах, была просто туча детей, человек двести.

– Почему они босые? – спросил я у заведующей чуть ли не вместо «здрасти».

– Потому что обуви нет, – просто сказала она. – На весь дом двадцать пар обуви, на прогулку по очереди выпускаем.

Она была плотно сбитой моложавой брюнеткой с цепким взглядом, «химией» на голове и золотыми кольцами на руках.

– Суховей? – сказала она. – Нет, такого у нас нет. Хотя я тут недавно, нужно посмотреть журналы усыновления. Но сейчас мне некогда, я должна канадцев встречать… – И она встала из-за стола, показывая, что вопрос закрыт.

– Минуточку! – сказал я жестко. – Сядьте! Канадцы подождут! Вы не поняли, что ли? Я из Москвы, из центрального аппарата ФСБ…

Как ни говори, а все-таки приятно принадлежать к структурам власти: Хотя «КГБ» когда-то звучало куда весомее, чем нынешнее «ФСБ», но восстановление вертикали власти все же упрочило престиж нашей конторы в обществе – не до уровня прежнего беспрекословного послушания, конечно, а примерно до осторожного желания «не связываться».