Семен Надсон - Стихотворения

• Название: Стихотворения
• Автор: Семен Надсон
• Жанр: Поэзия

Семен Надсон (Русский биографический словарь)

Родился в Петербурге 14 декабря 1862 года. Мать его происходила из русской дворянской семьи Мамонтовых; отец, еврейского происхождения, был чиновником; человек даровитый и очень музыкальный, он умер, когда Надсону было 2 года. Оставшаяся без всяких средств с двумя детьми вдова его сначала жила гувернанткой в Киеве, потом вышла вторично замуж. Этот брак был крайне несчастлив. В памяти поэта осталось неизгладимое впечатление от тяжелых семейных сцен, закончившихся самоубийством отчима, после чего мать Надсона, вместе с детьми, поселилась в Петербурге у брата, но вскоре умерла. Оставшись на попечении дяди, с которым мало ладил, Надсон в 1872 году отдан пансионером во 2-ю военную гимназию (теперь 2 кадетский корпус), где и окончил курс. Поступив в Павловское военное училище, он простудился на ученье. Врачи констатировали начало чахотки, и его на казенный счет отправили в Тифлис, где он провел год. В 1882 году Надсон выпущен подпоручиком в Каспийский полк, расположенный в Кронштадте. Это был лучший период его жизни; светлое его настроение отразилось в одном из немногих, не отравленных тяжелым раздумьем стихотворении:

Сбылося все, о чем за школьными стенами

Мечтал я юношей, в грядущее смотря.

Быстро растущая литературная известность, живой нрав, остроумие, доброе сердце – все это располагало товарищей и знакомых к Надсону; его окружали заботами и попечениями. Военная служба тем не менее очень тяготила Надсона, и он при первой возможности вышел в отставку (1884). Несколько месяцев он был секретарем редакции "Недели", но вскоре болезнь груди приняла такой оборот, что друзья поэта, при помощи Литературного фонда, отправили его сначала в Висбаден, потом в Ниццу. Ни теплый климат, ни две мучительные операции туберкулезной фистулы ноги, которые ему сделали в Берне, не привели ни к чему, и летом 1885 года друзья решили отвезти его назад в Россию. Медленно угасая, он прожил еще около 1 1/2 лет, сначала в Подольской губернии, затем под Киевом и, наконец, в Ялте, где умер 19 января 1887 года.

За это время популярность его все росла, вышедшее в 1885 году собрание стихотворений быстро разошлось, потребовалось второе и третье, Академия Наук присудила ему Пушкинскую премию, иллюстрированные издания помещали его портрет, он получал множество сочувственных писем. Когда он в Киеве устроил вечер в пользу литературного фонда, его встретили бурной овацией, а после чтения вынесли на руках. Живя под Киевом и ища заработка, чтобы не нуждаться в помощи друзей и Литературного фонда, Надсон стал писать литературные фельетоны в киевской газете "Заря". Это вовлекло его в полемику с критиком "Нового Времени", В.П. Бурениным , который в прозрачных намеках взвел на Надсона обвинение в том, что болезнь его притворная и служит предлогом для вымаливания пособий. Умирающий поэт, глубоко пораженный этим обвинением, собирался ехать в Петербург и устроить суд чести, но не был допущен к тому друзьями. Через несколько времени нападки возобновились с новой силой; последний направленный против Надсона фельетон "Нового Времени" пришел в Ялту уже после его смерти. Тело поэта было перевезено в Петербург и похоронено на Волковом кладбище. Через несколько лет, на собранные по подписке деньги, над могилой Надсона поставлен памятник.

Надсон начал писать очень рано; уже в 1878 году одно его стихотворение было напечатано в "Свете" Н.П. Вагнера ; затем он помещал стихи в "Слове", "Устоях", "Мысли". В 1882 году с ним познакомился А.Н. Плещеев, чрезвычайно тепло отнесшийся к дебютанту и открывший ему дорогу в "Отечественные Записки". Помещенные здесь стихотворения Надсона обратили на него всеобщее внимание. Интерес к поэзии Надсона не ослабел до сих пор. Право собственности на сочинения Надсона, по его завещанию, принадлежит Литературному фонду, которому он, таким образом, сторицею заплатил за поддержку. Образованный путем продажи стихотворений Надсона "надсоновский капитал" фонда составляет в настоящее время около 200 тысяч рублей. В течение 28 лет со времени его смерти стихотворения его выдержали 28 изданий (по 6000 экземпляров, а последние годы по 12000 экземпляров). Этот небывалый успех многие приписывали сначала сочувствию к несчастной судьбе безвременно погибшего поэта и как бы протесту против клеветы, отравившей ему последние дни жизни.

Прошло, однако, много лет, невзгоды забыты, а успех стихотворений Надсона остается прежний. Нужно, значит, искать его объяснения в самых стихах Надсона. В Надсоне отразилось то переходное настроение, которым характеризуется и деятельность лучшего представителя литературного поколения конца 1870-х и начала 80-х годов – Гаршина . Надсон – олицетворение Рябинина в известном рассказе Гаршина: "Художники". Подобно Рябинину, он восклицает: "Но молчать, когда вокруг звучат рыданья и когда так жадно рвешься их унять, под грозой борьбы и пред лицом страданья… Брат, я не хочу, я не могу молчать". Было время, когда "поэзия несла с собою неведомые чувства, гармонию небес и преданность мечте, и был закон ее – искусство для искусства и был завет ее – служенье красоте". Но "с первых же шагов с чела ее сорвали и растоптали в прах роскошные цветы – и темным облаком сомнений и печали покрылись девственно прекрасные черты". Отказавшись от поэзии наслаждения и безмятежного созерцания, Надсон, подобно гаршинскому Рябинину, не нашел своего назначения и в борьбе со злом. Он сам очень хорошо это сознает: "и посреди бойцов я не боец суровый, а только стонущий, усталый инвалид, смотрящий с завистью на их венец терновый". Далеко не соответствует поэтому общему характеру поэтической деятельности Надсона представление о нем, как о поэте "гражданском" по преимуществу. "Гражданское" настроение Надсона, как и все вообще его настроения, было глубоко искреннее, но оно – только часть его творческих порывов и является как бы исполнением того, что он считал нравственной обязанностью каждого любящего родину человека и гражданина. По чисто литературным качествам своего таланта, он тяготел к лирическим порывам, чуждым тенденции. Это видно и из многих мест его критических заметок, и из преобладающего тона стихотворений, которые он оставлял в своем портфеле и которые напечатаны только после его смерти.

Особенно хороши в художественном отношении именно те стихотворения, в которых он больше поэт, чем гражданин: "На кладбище", "В глуши", прелестный "Отрывок из письма к М.В. Ватсон", грациозная пьеска "Закралась в угол мой тайком", "Сбылося все", "Снова лунная ночь", "Я пригляделся к ней", "Нет, муза, не зови", "Весной", "Умерла моя муза" (последнее стихотворение – одна из трогательнейших пьес русской поэзии, могущая стать рядом с стихотворением Никитина: "Вырыт заступом яма глубокая"). Уже в одном из ранних своих стихотворений "Поэт" Надсона одновременно поклоняется двум идеалам поэзии – гражданскому и чисто художественному. В позднейших стихотворениях, рядом с призывом к борьбе, в его душе идет "мучительный спор" с сомнением в необходимости борьбы ("Чуть останусь один"); рядом с верою в конечное торжество добра ("Друг мой, брат мой", "Весенняя сказка") слагается горький вывод, "что в борьбе и смуте мирозданья цель одна – покой небытия" ("Грядущее"), царит "мгла безнадежности в измученной груди" ("Завеса сброшена") и крепнет сознание ничтожества усилий "пред льющейся века страдальческого кровью, пред вечным злом людским и вечною враждой" ("Я не щадил себя"). Иногда в душе поэта возникает коллизия с стремлением к личному счастью. В одном из популярнейших своих стихотворений Надсон говорит о том, что он "вчера еще рад был отречься от счастья" – но "сегодня весна, вся в цветах, и в его заглянула окно", и "безумно, мучительно хочется счастья, женской ласки, и слез, и любви без конца". В отсутствии у Надсона прямолинейности нет, однако, ничего общего с неустойчивостью; его колебания, как и у Гаршина, объединены общим гуманным настроением, не надуманным, а глубоким. Идеал Надсона – Христос: "мой Бог – Бог страждущих, Бог, обагренный кровью, Бог – человек и брат с небесною душой, и пред страданием и чистою любовью склоняюсь я с моей горячею мольбой". Определение своей поэзии сам Надсон дал в стихотворении "Грезы": "я плачу с плачущим, со страждущим страдаю и утомленному я руку подаю". В этих словах заключается и определение места, занимаемого Надсоном в истории русской поэзии.

Родная дочь музы Некрасова, муза Надсона имеет свои индивидуальные черты. Она более склонна к жалобам, чем к протесту, но зато и менее сурова. Не принадлежа к сильным и ярким художникам, Надсон обладает тем не менее большими поэтическими достоинствами. У него очень музыкальный, иногда образный стих, задушевный тон, а главное – он владеет большою сжатостью. Любимым изречением его было правило: "чтобы словам было тесно, мыслям просторно". Ему удалось создать несколько очень метких поэтических формул, врезывающихся в память.

Стихи: "как мало прожито, как много пережито", "пусть арфа сломана – аккорд еще рыдает", "облетели цветы, догорели огни" – стали крылатыми и вошли в обиход речи. Сильной стороной Надсона является также полное отсутствие искусственной приподнятости и риторичности. Критические опыты Надсона, собранные в книжке "Литературные очерки" (Санкт-Петербург, 1888), не представляют ничего выдающегося. В 1912 году издан Литературным фондом сборник: "Проза, дневники, письма" Надсона (с биографическими указаниями, Н.К. Пиксанова). – Ср. биографию Надсона, при стихотворениях (составлена М.В. Ватсон ); Арсеньев "Критические этюды"; Н.К. Михайловский "Сочинения". т. VI; Ор. Миллер , в "Русской Старине" (1888); "Сборник статей, посвященных памяти Надсона" (Санкт-Петербург, 1887); Н.А. Котляревский "Поэзия гнева и скорби" (М., 1890); А. Царевский "Надсон и его поэзия мысли и печали" (Казань, 1890); П. Гриневич (П.Ф.Якубович) "Очерки русской поэзии" (Санкт-Петербург, 1904); М. Протопопов "Критические статьи" (М., 1902); М. Меньшиков "Критические очерки" (Санкт-Петербург, 1899). С. Венгеров.

Источник: Русский биографический словарь.

---

Раскаленные камни дороги.

О горячий песок и об острый гранит

Ты изранил усталые ноги.

Исстрадалась, измучилась смелая грудь,

Истомилась и жаждой и зноем,

Но не думай с тяжелой дороги свернуть

И забыться позорным покоем!

Дальше, путник, всё дальше – вперед и вперед!

Отдых после,- он там, пред тобою…

Пусть под тень тебя тихая роща зовет,

Наклонившись над тихой рекою;

Пусть весна разостлала в ней мягкий ковер

И сплела из ветвей изумрудный шатер,

И царит в ней, любя и лаская,-

Дальше, дальше и дальше, под зноем лучей,

Раскаленной, безвестной дорогой своей,

Мимолетный соблазн презирая!

Страшен сон этой рощи, глубок в ней покой:

Он так вкрадчив, так сладко ласкает,

Что душа, утомленная скорбью больной,

Раз уснув, навсегда засыпает.

В этой чаще душистой дриада живет.

Чуть склонишься на мох ты,- с любовью

Чаровница лесная неслышно прильнет

В полумгле к твоему изголовью!..

И услышишь ты голос: "Усни, отдохни!..

Прочь мятежные призраки горя!..

Позабудься в моей благовонной тени,

В тихом лоне зеленого моря!..

Долог путь твой,- суровый, нерадостный путь…

О, к чему обрекать эту юную грудь

На борьбу, на тоску и мученья!

Друг мой! вверься душистому бархату мха:

Эта роща вокруг так свежа и тиха,

В ней так сладки минуты забвенья!.."

Ты, я знаю, силен: ты бесстрашно сносил

И борьбу, и грозу, и тревоги,-

Но сильнее открытых, разгневанных сил

Этот тайный соблазн полдороги…

Дальше ж, путник!.. Поверь, лишь ослабит тебя

Миг отрады, миг грез и покоя,-

И продашь ты все то, что уж сделал, любя,

За позорное счастье застоя!..

1881

* * *

Я не тому молюсь, кого едва дерзает

Назвать душа моя, смущаясь и дивясь,

И перед кем мой ум бессильно замолкает,

В безумной гордости постичь его стремясь;

Я не тому молюсь, пред чьими алтарями

Народ, простертый ниц, в смирении лежит,

И льется фимиам душистыми волнами,

И зыблются огни, и пение звучит;

Я не тому молюсь, кто окружен толпами

Священным трепетом исполненных духов,

И чей незримый трон за яркими звездами

Царит над безднами разбросанных миров,-

Нет, перед ним я нем!.. Глубокое сознанье

Моей ничтожности смыкает мне уста,-

Меня влечет к себе иное обаянье -

Не власти царственной,- но пытки и креста.

Мой бог – бог страждущих, бог, обагренный кровью,

Бог-человек и брат с небесною душой,-

И пред страданием и чистою любовью

Склоняюсь я с моей горячею мольбой!..

1881

* * *

Как белым саваном, покрытая снегами,

Ты спишь холодным сном под каменной плитой,

И сосны родины ненастными ночами

О чем-то шепчутся и стонут над тобой;

А я – вокруг меня, полна борьбы и шума,

Жизнь снова бьет ключом, отдаться ей маня,

Но жить я не могу: мучительняя дума,

Неотразимая, преследует меня…

Гнетущий, тяжкий сон!.. С тех пор как я, рыдая,

Прильнул к руке твоей и звал тебя с тоской,

И ты, недвижная и мертвенно-немая,

Ты не откликнулась на мой призыв больной;

С тех пор как слово "смерть",- когда-то только слово,-

Мне в сердце скорбное ударило, как гром,

Я в жизнь не верую – угрюмо и сурово

Смерть, только смерть одна мне грезится кругом!..

Недуг смущенного былым воображенья

Кладет печать ее на лица всех людей,

И в них не вижу я, как прежде, отраженья

Их грез и радостей, их горя и страстей;

Они мне чудятся с закрытыми очами,

В гробу, в дыму кадил, под флером и в цветах,

С безжизненным челом, с поблекшими устами

И страхом вечности в недвижимых чертах…

И тайный голос мне твердит, не умолкая:

"Безумец! не страдай и не люби людей!

Ты жалок и смешон, наивно отдавая

Любовь и скорбь – мечте, фантазии твоей…

Окаменей, замри… Не трать напрасно силы!

Пусть льется кровь волной и царствует порок:

Добро ли, зло ль вокруг,- забвенье и могилы -

Вот цель конечная и мировой итог!"…

1881

* * *

Завеса сброшена: ни новых увлечений,

Ни тайн заманчивых, ни счастья впереди;

Покой оправданных и сбывшихся сомнений,

Мгла безнадежности в измученной груди…

Как мало прожито – как много пережито!

Надежды светлые, и юность, и любовь…

И все оплакано… осмеяно… забыто,

Погребено – и не воскреснет вновь!

Я в братство веровал, но в черный день невзгоды

Не мог я отличить собратьев от врагов;

Я жаждал для людей познанья и свободы,-

А мир – всё тот же мир бессмысленных рабов;

На грозный бой со злом мечтал я встать сурово

Огнем и правдою карающих речей,-

И в храме истины – в священном храме слова,

Я слышу оргию крикливых торгашей!..

Любовь на миг… любовь – забава от безделья,

Любовь – не жар души, а только жар в крови,

Любовь – больной кошмар, тяжелый чад похмелья -

Нет, мне не жаль ее, промчавшейся любви!..

Я не о ней мечтал бессонными ночами,

И не она тогда явилась предо мной,

Вся – мысль, вся – красота, увитая цветами,

С улыбкой девственной и девственной душой!..

Бедна, как нищая, и как рабыня лжива,

В лохмотья яркие пестро наряжена -

Жизнь только издали нарядна и красива,

И только издали влечет к себе она.

Но чуть вглядишься ты, чуть встанет пред тобою

Она лицом к лицу – и ты поймешь обман

Ее величия, под ветхой мишурою,

И красоты ее – под маскою румян.

1882

ЦВЕТЫ

Я шел к тебе… На землю упадал

Осенний мрак, холодный и дождливый…

Огромный город глухо рокотал,

Шумя своей толпою суетливой;

Загадочно чернел простор реки

С безжизненно-недвижными судами,

И вдоль домов ночные огоньки

Бежали в мглу блестящими цепями…

Я шел к тебе, измучен трудным днем,

С усталостью на сердце и во взоре,

Чтоб отдохнуть перед твоим огнем

И позабыться в тихом разговоре;

Мне грезился твой теплый уголок,

Тетради нот и свечи на рояли,

И ясный взгляд, и кроткий твой упрек

В ответ на речь сомненья и печали,-

И я спешил… А ночь была темна…

Чуть фонарей струилося мерцанье…

Вдруг сноп лучей, сверкнувших из окна,

Прорезав мрак, привлек мое вниманье:

Там, за зеркальным, блещущим стеклом,

В сиянье ламп, горевших мягким светом,

Обвеяны искусственным теплом,

Взлелеяны оранжерейным летом,-

Цвели цветы… Жемчужной белизной

Сияли ландыши… алели георгины,

Пестрели бархатцы, нарциссы и левкой,

И розы искрились, как яркие рубины…

Роскошные, душистые цветы,-

Они как будто радостно смеялись,

А в вышине латании листы,

Как веера, над ними колыхались!..

Садовник их в окне расставил напоказ.

И за стеклом, глумясь над холодом и мглою,

Они так нежили, так радовали глаз,

Так сладко в душу веяли весною!..

Как очарованный стоял я пред окном:

Мне чудилось ручья дремотное журчанье,

И птиц веселый гам, и в небе голубом

Занявшейся зари стыдливое мерцанье;

Я ждал, что ласково повеет ветерок,

Узорную листву лениво колыхая,

И с белой лилии взовьется мотылек,

И загудит пчела, на зелени мелькая…

Но детский мой восторг сменился вдруг стыдом:

Как!.. в эту ночь, окутанную мглою,

Здесь, рядом с улицей, намокшей под дождем,

Дышать таким бесстыдным торжеством,

Сиять такою наглой красотою!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ты помнишь,- я пришел к тебе больной…

Ты ласк моих ждала – и не дождалась:

Твоя любовь казалась мне слепой,

Моя любовь – преступной мне казалась!..

1883

* * *

Это не песни – это намеки;

Песни невмочь мне сложить:

Некогда мне эти беглые строки

В радугу красок рядить;

Мать умирает,- дитя позабыто,

В рваных лохмотьях оно…

Лишь бы хоть как-нибудь было излито,

Чем многозвучное сердце полно!..

1885

* * *

"За что?"- с безмолвною тоскою

Меня спросил твой кроткий взор,

Когда внезапно над тобою

Постыдный грянул клеветою,

Врагов суровый приговор.

За то, что жизни их оковы

С себя ты сбросила, кляня;

За то, за что не любят совы

Сиянья радостного дня,

За то, что ты с душою чистой

Живешь меж мертвых и слепцов,

За то, что ты цветок душистый

В венке искусственных цветов!..

1885

* * *

О, если там, за тайной гроба,

Есть мир прекрасный и святой,

Где спит завистливая злоба,

Где вечно царствует покой,

Где ум не возмутят сомненья,

Где не изноет грудь в борьбе,-

Творец, услышь мои моленья

И призови меня к себе!

Мне душен этот мир разврата

С его блестящей мишурой!