Газета Завтра - Газета Завтра 216 (55 1998)

• Название: Газета Завтра 216 (55 1998)
• Автор: Газета Завтра
• Жанр: Публицистика

---

И вновь затаились, когда могучая натура Верховного переломила в очередной раз (этой же натурой, ее бесшабашной жаждой гульбы вызванный и раскрученный) могучий недуг.

Сколько еще раз судьба и биологические резервы позволят ответственному за Россию лицу забавляться стоянием на краю не знают ни Дебейки, ни Миронов, ни те, кто, пряча отчаяние на дне зрачков, мужественно улыбались рядом с президентом, отпуская бюллетени в урну московских выборов.

Говорить о том, что бытовые сложности одного вполне еще благоденствующего семейства (не являющиеся в Отечестве нашем чем-то исключительным и присущие многим миллионам семейств) “никак не тянут” на трагизм, на наш взгляд, глубоко ошибочно. Ибо уже слишком ясно, частью какого далеко не частного шабаша стал быт именно этой семьи. Здесь идет речь об очень страшном (и потому сопричастном трагедии) сплаве малого и большого, курьезного и более, чем масштабного.

Вот почему, если бы не падающие самолеты (и высокопоставленные вертолеты, не желающие, “гады”, быть исключением во всеобщей катастрофичности), если бы не шахтерские гробы, не северокавказские мелкоочаговые бойни, не готовящееся принятие Прибалтики в НАТО, не ропот отчаяния от Курил до Мурманска, не визг “Кенигсберг это немецкий город”, не рушащиеся дома и не пальба по трамваям Москвы…

Если бы не Сорос с его приговором “преступной России”, проведшей (как он теперь лишь, бедолага, “проунькал”) “бандитский передел собственности”… и не Березовский, вынужденный со скрипом зубовным отстаивать ненавистного рыжего Толю, отстаивая себя… Если бы не Басаев в качестве нового субъекта диалога с Кремлем… И, главное, если бы не суетливое “московское всепроститутство” в штанах и юбках, ломанувшееся из высокопоставленных кабинетов туда, где можно суетливо отдаться новому-старому Доминантному абреку “ах, эта повязка… ох, этот взгляд”… (Ну чем не московские привилегированные бабоньки в Сухуми и Сочи 70-х годов, с лихорадочно-заискивающим вопрошанием: “ну кому, ну кому?” демонстрирующие свои прелести местным молодцам?)…

Если бы не все перечисленное… Что ж, тогда можно было бы и посочувствовать такой знакомой семейной трагедии с ее немым бабьим криком в глазах (“ой, ты мое горе горькое!”)… Вкупе с накрывающими этот крик шепотками по средствам спецсвязи, адресованным в части и спецподразделения, в банды, в клики, изготовившиеся для яростного прыжка по общей для всех отмашке: “Готов! Загнулся!”

А что? Разве нельзя было в 1917-м (а не с опозданием на 80 лет) посочувствовать другой семейной трагедии? Что ж тогда-то ничье сердце не тронули ни отрок в матроске, ни отмеченный уже прикосновением смерти (ясно ведь сразу, что не свирепый, не людоедский) мужчина средних лет, ни заплаканная и очевидно оклеветанная по части распутства своего женщина, ни девичий выводок?

Так почему не тронула сердца та беда? Да потому, что иная беда гуляла от Бреста до Владивостока, иной, не личный, не семейный, а коллективный стон, стон миллионов, насыщал собой сгустившийся до адской плотности воздух России, иной, не единичный урожай собирала на бескрайних просторах костлявая старуха, возбужденно попискивающая в ожидании, что ей отдадут Все до конца, а сам конец уже не станет ничьим началом.

При таком уровне бедствия никто не размышляет о трагизме властвующих семей. Здесь отключается жалость. Ее оставляют будущим поколениям, которые начнут, как минимум, выражать запоздалые соболезнования и, как максимум, переоценивать исторические роли. Ибо в этот момент власти не прощают одного и главного: несоразмерности происходящему, отсутствия той самой Готовности. Но если власти не прощают этого, то околовластному “истэблишменту” без всяких оговорок и с окончательной беспощадностью не прощают его прострации вкупе с затаившимся мелочным властолюбием.

Между тем, эта прострация в “истэблишменте” стремительно нарастает в самый неподходящий момент! И суетливость этой прострации не опровергает ее наличия. Бывает такая особая прострация на бегу, судорожная зевотно-лихорадочная сонливость.

Была она и в том 1917 году, аналогии с которым все чаще сами собой напрашиваются. Был странный и ужасно похожий на нынешний гибрид суеты и паралича. Вспомните хотя бы “Дни Турбиных”. Лихорадит, лихорадит и вдруг зевок… И расслабуха… неладуха… суетуха-залепуха… И ведь тот же автор назвал полный иллюзорных фантомов паралич воли, ума и чувства, то бишь суперпрострацию, отрицающим прострацию словом “Бег”.

А разве не было подобной прострации в 1991 году? Когда по цековским коридорам в марте августе лихорадочно куда-то неслись и внезапно застывали на ходу “вдруг-зевунчики”? Только тогда прострацию, все же не лишенную ожидания “капитализм!!!, новая Россия!!!” можно было назвать “прострацией охмурения”. От слова охмурять, зачаровывать. Эту же, сегодняшнюю, прострацию, приходится характеризовать иначе как прострацию “охмырения”. От слова “хмырь”.

И не сочтите за каламбур! Что такое прострация охмырения? А это так: просто, и никаких умствований. Это когда хмырь с фамилией, именем-отчеством, с неимоверным трудом, вертясь как белка в колесе, раздобыл этак сто сто пятьдесят тысяч баксов. Или “полтора лимона” не в этом суть. И строит этот хмырь себе “хазу”… По финским или югославским чертежам, с бассейном или без оного. И вертится! Аж пар от него валит! И ведь работа тоже! Не сачканешь! Не в “эсэсэрии”, понимаешь! Только зевни!

Вертится хмырь, строит себе что-то… Зачем? Да сам не знает! Соседи строят! Кореша строят! А он что, хуже других?… И на работе вертится то кто-то начальству “компру” сольет, то надо зачем-то “срочно” концепцию… Концепцию, гады, им подавай! Станьте на стул, прыгните вниз видите, уже отвалилось! Вот вам и вся концепция!… “Что Вы сказали, Иван Иваныч? Да, конечно же, концепцию, разумеется, к завтрашнему дню!”

Во скорость-то! Во многомерность! Во класс! Крутится, значит, хмырь, охмыряется в суетливо-безнадежной прострации через силу, преодолевает собственные хохотки и зевочки… А тут ему сообщают, что его страна, его президент, премьер-министр и прочие, кто помельче… С Басаевым… Зикр распевают, медленный, по-накшбандийски… При незримом присутствии убиенных и поруганных… Разного пола и возраста…

Что, этот хмырь отреагирует, изменит скорость или направление своего очередного лихорадочного хмырь-виража? Как же! Нет у него на это ни единого шанса! И все вокруг в таком же охмырении пребывают!

Только не надо на отдельные личности переводить стрелки. Да, президент в прострации… Но у него свое “охмырение”. Этот хотел вот так подкопаться! А этот этак! А те… А эти… А у премьера? А у тех, кто помельче? А Березовский? У него что, своего охмырения нет? А ну как Толя… А у Толи?.. А ну как Боря? А Зюганов? И пошло, и поехало…

Помните: Стругацкие назвали подобное прострационное состояние одержанием. И не сказали кто одерживает! Ясно, кто! Именуйте это бесом, адом, или как хотите еще, но то, что речь идет о паскудстве крайнем и запредельном понятно каждому, у кого душа еще не отмерла вконец за ненадобностью.

И вот Куликов А.С., один из “нормальных представителей” нашего истэблишмента, вроде бы обязанный пребывать в таком же прострационном охмырении, как и все, вдруг такое залепил… про эту самую превентивность… Скажут: “ему легче, у него хаза построена! Да еще какая: сами по телеку видели”… Нет, братцы! Тут легче не бывает!

Охмырение, если оно есть, всегда найдет для своей жертвы очередной сладостный и страшно необходимый тип суетности наподобие вышеуказанного «хазоверчения». Стал хмырем вертись! А то, вокруг чего вертеться, подбросит сама Великая Хмырь та действительность, где охмырение каждого является условием для охмырения всех… И, как и подобает, охмырение всех есть условие для охмырения каждого. Так что дело не в том, у кого хаза уже построена, а кто вертится, ее строя. А в этой самой душе проклятой! И еще в единстве места, времени, обстоятельств… И знаете, ли этих самых… людей.

Ибо на встречу с тобой приходят люди, которых давно знаешь, и которых Беда уже коснулась лично, категорически и безусловно. И люди эти жены и дети погибших твоих товарищей может, так же бы и охмырялись в прострации, да вот уж нет не дано! Рука судьбы вырвала их из этого круга. И приходят они… И смотрят… И спрашивают: “Ты моих-то за что угробил?” А душа болит! А они спрашивают! Еще! Еще! И о чем бы ни спрашивали вся их боль, вся их отдаленность от охмырения она ведь в итоге об одном только спрашивает: “Толя, ты скажи, ты хмырь? Как и эти?”

И вот рвется навстречу этому их вопросу крик обыкновенного, достаточно простого, еще душу до конца не залившего мужика из Ставрополя: “Да не хмырь я! Не хмырь!” И заполняется этот крик души словами, взятыми напрокат из учебников по спецработе, описывающих, как это все делается “у них”. У тех, кто не распадается, кто не ложится под каждого чужого самца за бесплатно… Так как там это? “Пре-вен-тивные”?! А что? Как говорят сейчас “круто”!