Александр Бовин - 5 лет среди евреев и мидовцев

• Название: 5 лет среди евреев и мидовцев
• Автор: Александр Бовин
• Издательство: Захаров
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002

От издателя `Я замечаю, что любые воспоминания о чем-то всегда оказываются воспоминаниями о самом себе. А вспоминать себя, да еще связно, толково, без выпячивания собственной `удивительной личности` — практически невозможно. И тут дело вовсе не в скромности или, наоборот, нескромности автора, а в том, что он волей-неволей обязательно становится неким судьей, высшей инстанцией, которая начинает давать оценки людям, событиям, поступкам. Все равно мир (тот, прошлый, давешний) становится искаженным, так или иначе выдуманным. И в этом искаженном выдуманном мире бродит тоже не шибко реальный `вспоминатель`.

Роберт Рождественский

---

— Как Вам удалось, став послом, сохранить интерес к людям в этом жестоком мире?

— Во-первых, по-моему люди, живущие в «жестоком мире», не менее интересны (если не более), чем люди, живущие в «добром мире». Люди всегда интересны. Даже «неинтересные». Во-вторых, почему «удалось»? Посол работает не с абстрактными институтами, структурами, а с живыми людьми. С ними он говорит, их убеждает, пытается понять их и через них — страну, ее порядки, политику. Важно беседовать с министрами, с другими послами, но иногда разговор с «простым» человеком может дать больше, чем беседа на высоком уровне. Я это понял еще будучи журналистом. Это подтверждает и моя дипломатическая практика.

— Ваши недостатки?

— Их, к сожалению, немало. Успокаиваю себя тем, что страдаю от этих недостатков, прежде всего сам, а не другие люди.

Скажем, недостаточная сила воли. Много раз брался учить разные языки, вплоть до китайского и африкаанс (а теперь уже — вплоть до иврита). Но так и не научился. По-настоящему не говорю ни на одном. Кроме русского.

По поводу других недостатков прошу обратиться к жене.

— Какие женщины Вам нравятся и почему?

— Мне нравятся те женщины, с которыми не скучно.

— Чем занимаются Ваша жена, дети, внуки?

— Лена Петровна на пенсии. Ранее преподавала философию и эстетику в Московской консерватории и институте Гнесиных.

Дочка Женя закончила факультет журналистики МГИМО. Вышла замуж за журналиста из «Комсомолки». И пока он в Берлине, Женя там же, работает машинисткой у военных.

Внук, Макар Сергеич, еще весь погружен в счастливое детство.

— Ваше любимое блюдо?

— «У меня не вкус, а вкусы», ответил Флобер на вопрос, не имеющий, правда, отношения к гастрономии. Но аналогия возможна: не любимое блюдо, а любимые блюда. Например, все «пельменообразные» (хинкали, бозы, манты и т. д.). «Морские гады» (креветки, кальмары, лангусты). Хаши (здесь нечто подобное известно как «марак регель». Эскарго (виноградные улитки в чесночном соусе). И гречневая каша с луком. И… Но хватит. Иначе можно растолстеть. Жена уже много лет ругается и настаивает на переходе к овощам и фруктам. Да как-то не получается. Знаю, что нужно. Да уж больно скучно жевать морковку и даже киви.

— Расскажите о своих пристрастиях. Что Вы читали в последнее время?

— Мое главное пристрастие, «хобби», если хотите, это моя работа. Она мне всегда нравилась больше, чем собирание марок или рыбная ловля. Отсюда — первый круг чтения. Специальная литература, без знания которой невозможно поддерживать требуемый уровень профессионализма.

Соответственно, «последнее время» отражено на моем столе — и на работе, и дома. Сегодня это два последних номера журнала «Тель-Авив», книга А. Неера «Ключи к иудаизму». Недавно прочитал «Воры в ночи» А. Кестлера и мемуары Р. Эйтана.

Чтобы не терять связь с теорией, философией, продолжаю выписывать и читать «Вопросы философии». У Шемы взял нашумевшую «Розу мира» Д. Андреева. С опозданием в полжизни штудирую «Открытое общество» К. Поппера.

С художественной литературой сложнее. Выписываем «Знамя», «Иностранную литературу». Плюс — «Литературную газету». Но времени катастрофически не хватает. Хорошо, Лена Петровна мне иногда пересказывает прочитанное.

— Этот вопрос к Вам не как к дипломату, а как к известному журналисту: что Вы думаете о русскоязычной прессе в Израиле?

— Вы, само собой, можете спрашивать меня, как «известного журналиста». Но именно как журналист я не хотел бы быть судьей моих коллег, других журналистов. И поэтому отвечу дипломатически: у меня нет времени думать о качестве русскоязычной прессы в Израиле — я читаю ее.

— Какой вопрос Вы хотели бы задать самому себе?

— Неужели я так и не успею вновь стать стройным?

Назревал визит заместителя министра иностранных дел Анатолия Леонидовича Адамишина. Мы с ним были давно знакомы. Не по работе. Иногда пересекались где-то в кругах «творческой интеллигенции».

Визит — значит очередные посиделки в Савьоне. И тут мои сотрудники, которые настоящие дипломаты, взяли меня за горло. Нужно жестко соблюдать протокол. Аперитив (то есть выпить понемножку, под орешки в процессе сбора гостей). Таблички с фамилиями на столе. Вышколенные официанты (коих надо арендовать в ресторане).

До сих пор я действовал в рамках обычаев нормального русского гостеприимства. Без, разумеется, аперитивов, табличек и официантов. Без чопорности. Делал упор на создание непринужденной, легкой обстановки. Заботился не столько о сервировке, сколько о качестве и разнообразии блюд. Обычно, в других «домах», 90 % того, что стояло на столе, было из местных «кулинарий». У нас же почти все готовилось дома, по рецептам Лены Петровны. Вроде бы получалось. Гость, как мне казалось; оставался доволен. Но дипломаты наши, привыкшие к другим порядкам, были недовольны.

В общем, поговорили. Согласился я на аперитивы. Таблички и официанты были отвергнуты. Купили новые скатерти и стулья.

Адамишины плюс Посувалюк прибыли 19-го. Скучно отужинали в Иерусалиме. Мидовские сплетни: кого, куда и за что. С утра 20-го началась череда визитов. Побывали у Рабина. Кратко и суховато. Посетили Вейцмана. Живо, в общем и целом. Поговорили с Бейлиным. Интересно, по делу.

Адамишин немножко капризничал. Израильтяне были вынуждены на ходу перестраивать программу. Пришлось и мне понервничать. Адамишин, сославшись на больное горло, и Посувалюк, сославшись на Адамишина, не приехали в Савьон на заранее запланированный ужин. На амбразуру бросили Ольгу Николаевну Адамишину. Был Михаил Александрович Ульянов. Подушевничали с ним. Под аккомпанемент грозной речи Ельцина, громившего Верховный Совет.

Полный сбор был на следующий день. Сидели на веранде. Виктор Викторович играл на гитаре и пел. Заместитель министра сделал мне втык за «снобистское отношение» к палестинцам. Супруга его (дипломаты наши как в воду глядели!) осталась недовольна «протоколом»: не так положили мясо, не ту подали тарелку.

После проводов высоких гостей мне пришлось извиняться перед израильтянами за вольности с программой.

28 сентября в Иерусалиме в присутствии мэра города Тедди Колека и министра культуры Израиля Шуламит Алони торжественно открылась выставка работ Шагала, которые он в свое время делал для МХАТа.

Произнес очередную речь.

«Начну с неизбежной дипломатической банальности. Открытие в Иерусалиме выставки Шагала — Шагала прежде всего из русских запасников и русских коллекций — важное, неординарное событие в развитии культурных связей между Израилем и Россией.

Поскольку я выступаю здесь не только как посол, но и как человек, который иногда смотрит картины, позвольте мне сказать несколько слов — надеюсь, не всегда банальных — о самом Шагале.

Творчество Шагала многомерно, его можно изучать во многих измерениях. Я бы предложил выделить три основные, базовые.

Измерение еврейское. Тут важно вот что подчеркнуть. В XX веке было много художников — евреев. Но вот еврейских художников, художников, чьи корни уходили бы в еврейскую культуру, в еврейскую народную традицию, — таких художников единицы. И Шагал — один из них.

И как раз это измерение творчества Шагала наиболее полно представлено на этой выставке.

Хочу напомнить слова незабвенного Стасова: если бы не было еврейской культуры, еврейской культурной деятельности, то «Европа и весь мир на несколько градусов поблекли бы и потускнели».

Измерение еврейско-русское или русско-еврейское. Органический синтез двух великих культурных пластов.

Отсюда — то, что можно было бы назвать удвоением страданий и удвоением милосердия, жалости к человеку.

И, наконец, измерение космополитическое, мировое. Здесь искусство Шагала, как и всего художественного авангарда, — одно из наиболее ярких проявлений кризиса культуры, кризиса цивилизации, кризиса духа, который проходит через все двадцатое столетие. Характерная для философского сознания критика примитивного рационализма на уровне сознания художественного выступила как критика, отрицание столь же примитивного реализма.

В творениях Шагала сны не менее реальны, чем явь. И в самом деле — почему бы скрипачу не играть на крыше?

В заключение вернусь к делам дипломатическим. По моим наблюдениям, чем меньше дипломат занимается собственно политикой, а больше — культурой, скажем, или наукой, тем в более конструктивном русле развиваются отношения двух стран. Мне, к сожалению, пока приходится иметь дело прежде всего с политикой. Но чем больше будет выставок, подобных сегодняшней, тем с большей уверенностью я буду смотреть в будущее».

ОКТЯБРЬ-93

Положение о посольстве — В больнице: «балаган гадоль» — Референтура и спецкурьеры