Николай Кузьмин - Круг царя Соломона

• Название: Круг царя Соломона
• Автор: Николай Кузьмин
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1970

Автор этой книги – член-корреспондент Академии художеств СССР, заслуженный деятель искусств РСФСР Николай Васильевич Кузьмин. Имя Н. В. Кузьмина, мастера тонкого, филигранно отточенного рисунка, знакомо широким кругам читателей. Его изящные, с большим артистизмом выполненные рисунки к «Евгению Онегину» и «Графу Нулину» Пушкина, «Левше» Лескова и «Плодам раздумья» Козьмы Пруткова – высокие образцы графического искусства. В автобиографической повести «Круг царя Соломона» Н. В. Кузьмин рассказывает о родном пензенском городе Сердобске, где прошли его детство и юношеские годы, о людях, которые окружали его, и тех впечатлениях ранних лет, которые определили путь будущего художника.

---

В публике сидела мать, с праздничным лицом, очень довольная, и с полным доверием к нашим талантам наслаждалась пением и декламацией.

Я вышел и прочитал «Прибежали в избу дети», хорошо, с выражением. Наш учитель Петр Михайлович перед юбилеем целый месяц возился с нами – учил декламировать, где громко, где тихо, где шепотом. Мать сказала, что у меня здорово вышло, когда я слышным всем в зале шепотом сказал:

Штоб ты лопнул…

На другой день я зашел в парикмахерскую. Вывеска была снята. Павел Иванович выносил фикус из зала, зеркало было уже продано.

И главное – не было Эдуарда. Больше я его никогда, никогда не видел.

Аллея Марии-Антуанетты

Рассказал однажды Пров Палоныч рассказ про куракинского князя.

– Бывал, Вася, в Куракине?

– Случалось, Пров Палоныч; прошлым годом на Сойкина шил, с винокуренного завода, ездил к нему.

– А дворец княжеский видел?

– Как же, видел.

– Ну, теперь он – тю-тю, больше не княжеский. Купец купил, Асеев, миллионщик из Нижнего. И землю, и лес, и усадьбу, и дворец. Яко в писании: «Днесь оного село, а заутро другаго, и помале инаго». Все просвистал нонешний-то князек по разным заграницам.

А какие из ихней фамилии Куракиных в старое время знаменитые вельможи были, возвышены были саном и почестями, даже с царями в свойстве состояли!

Вот хоть бы этот, который у нас дворец-то выстроил, – Александр Борисович Куракин. Ведь он смолоду воспитание свое получил рядом с порфирородной отраслью царского древа – с самим цесаревичем Павлом Петровичем, наследником российского престола, вместе с ним по иностранным государствам путешествовал и был его первейшим другом и наперсником во всех делах и тайных помышлениях.

Все в жизни ему улыбалось, но рок пожелал иного! За его дружбу и верность Павлу невзлюбила князя императрица Екатерина Вторая и сослала его из столичной резиденции в нашу саратовскую глушь, в его родовую деревню.

Привез он с собой целый обоз всякого добра и челяди несметное число, рассказывали потом – на целых двенадцать верст поезд княжеский растянулся!

Что было делать на новоселье этому баловню фортуны, которого жестокая судьба из царских чертогов забросила в наше захолустье, за тысячу верст от столичной роскоши и светских удовольствий?

Что было, говорю, ему делать? Томиться ли упованием надежды, гадать на бобах да путаться в лабиринте человеческих догадок…

– Как это в лабиринте, Пров Палоныч? – не вытерпел Афоня.

Пров Палоныч строго посмотрел на невежу, помолчал и молвил:

– Ты что за совопросник века сего? Знаешь пословицу: кто суется с перебивкой, тому кнут с перевивкой!

Да, так вот чем ему было тут тешиться, чем разгонять скуку в долгие ночи осенней и зимней порой?

Был он в ту пору тридцати лет, холост, сложения крепкого, пригож собой, любезен, тонкого и благоприятного обхождения. Щеголь он был первостатейный – всегда в парче и бархате, с алмазными пуговицами и таба-терками, недаром и прозвище ему было «бриллиантовый князь».

Деревня его называлась раньше Борисоглебское, а он ее в Надеждино переименовал, с тонким намеком – «надеюсь, дескать, на перемену своей судьбы: не век Екатерине царствовать!».

Ну, первым долгом за постройку своего дворца принялся. Доказать хотел недругам своим, что и здесь сумеет завести роскоши не хуже столичных. На берегу Сердобы, на высоком месте, воздвигнул бесподобный дворец с колоннами, в восемьдесят комнат, а возле дворца разбил аглицкий сад, прочищенный в осьмидесяти десятинах старого леса.

Каждая просека, каждая тропинка имела свое имя, означенное на жестяной доске, прибитой у входа на точеном столбике. Была, например, просека Цесаревича, в честь наследника Павла Петровича, и Нелидовская, в честь фаворитки его Нелидовой. Была аллея Марии-Антуанетты, королевы французской; на той аллее поставлен был ей памятник в виде пирамиды с доской и золотой надписью, самим князем сочиненной. А то были и простые названия: аллея «Приятного наслаждения», «Скорого достижения», «Милой тени», «Веселой мысли», «Спокойствия душевного».

К умножению своей тщеславной роскоши повсюду по аллеям поставил хозяин бюсты и статуи, понастроил беседки, называемые храмы Славы, Терпения, Дружбы, Истины, а для пиров и банкетов – павильон, нареченный «Вместилище чувствий вечных».

По всем соседям разослал князь особым письменным циркуляром приглашение пожаловать к нему в гости, и чтобы каждый в его доме почитал себя не гостем, а хозяином, жил бы, сколько времени пожелает, приказывал бы сам слугам, что ему нужно, и располагал собой, как каждый привык, не сноравливаясь к провождению времени самого хозяина.

Засуетил он этим циркуляром всех наших помещиков вокруг себя, господишки прямо с ума посходили! Всякому лестно около такого вельможи потереться. День и ночь в Надеждине толпище дворян, всем им он при своей особе разные придворные должности назначил. А они из-за этих дутых чинов чуть не в драку: честь великая! Поставил он себя между ними не хуже принца какого!

И все придумывал, чем бы ему форснуть, чем еще спесь свою потешить, любил шик, любил фасон, любил выхвалку. Целый флот завел на Хопре для потехи. Сам за адмирала в морском мундире, в руках подзорная труба, на каждой шлюпке по капитану, все матросы в форменной одежде. В поход ходили, из пушек палили: чудил молодой князь от скуки. Но извиним слабости человеков – они всякому свойственны.

А по воскресеньям, по праздникам и табельным дням делал князь «большие выходы». Ждут его гости в обширном зале, а он выходит из своих покоев во всех регалиях, во всех лентах и позументах, бриллиантах и диамантах – величавая поступь и наружность заманчивая: прямой вельможа, царедворец! Букашки с себя не стряхнет без белой лайковой перчатки!

Ну уж тут на выходах полный этикет, как при императорском дворе, каждый свою роль и место в свите заранее знал. А всей церемонией командовал заслуженный майор, впереди свиты вышагивал, а в церкви, когда князь становился на свое место, майор принимал из его рук золоченый княжеский посох.

Каждый день – что в праздник, что в будни – во дворце всякие увеселения, балы и маскарады, музыка и танцы, пиры и банкеты, променады да кадрили – дым коромыслом! Гуляли по неделям без просыпу, всех гостей в лоск уложит, а сам ни в одном глазе. Крепок, сказывают, был князь во хмелю!

И прожил он таким побытом в своем Надеждине ни много ни мало – четырнадцать годов с лишком.

И дождался-таки своего часа. Скачет к нему экстренный курьер из столицы, привозит желанную весть: в бозе преставилась императрица. А новый император – Павел Петрович – зовет его, своего сердечного друга, не мешкая, поспешать к царскому престолу на торжество коронации. Ну конечно, все бросил, покатил сломя голову как на праздник. И верно – праздник! Фортуна наклонила к нему свой рог изобилия, и царские милости излились на него золотым дождем. Наградил его Павел всякими отличными чинами и орденами, высоким придворным саном, а сверх всего пожаловал ему богатейший дворец в столице, четыре тысячи душ крестьян, рыбные ловли под Астраханью – всего не перечесть!

– Ну а дальше что с ним было?

– А дальше случилось опять коловращение судьбы. Истинно сказано: «Не надейтеся на князи, на сыны человеческие, в них же несть спасения». Император Павел был характера непостоянного. Сей самодержец, едва взошед на вожделенный трон предков своих, помрачился рассудком, сердце его исполнилось желчи, а душа – гнева. Напыщение власти ослепляет очеса мысленная. Бог ведает, какая его муха укусила, а только уже через два года попал наш князь в немилость и опалу и снова вернулся в свое Надеждино.

Да Павел недолго после этого царствовал. Не своею смертью, говорят, умер, а новый царь Александр Первый опять князя Александра Борисовича в первейшие вельможи произвел и в Париж назначил, и там он до самого двенадцатого года при Наполеоне русским послом состоял. Уж, верно, тонкий политик был, дурака на такую должность не послали бы!

Однако заболтался я тут с вами – время обедать. Хозяину почтение.

Загвоздил мне голову Пров Палоныч своим «бриллиантовым князем», его дворцом из восьмидесяти комнат, парком с памятником и аллеей Марии-Антуанетты. Мне смерть как захотелось взглянуть самому на эти диковинки, да идти туда было далековато, а ходить далеко в одиночку я боялся с прошлого лета, когда двое взрослых парней отняли у меня в лесу собранные ягоды.

У Феди Щеголькова, моего товарища по классу, отец служил приказчиком в куракинском имении. Мы условились с Федей, что весною на каникулы пойдем в Куракино вместе.

Был май месяц, нежная зелень лесов, синее небо с белыми облаками, день ясный, солнечный, но не жаркий. Мы шагали не торопясь и то и дело закусывали: в сумке был хлеб, печеные яйца, сухая вобла. К полудню мы дошли до Куракина.