Влас Дорошевич - Каторга

• Название: Каторга
• Автор: Влас Дорошевич
• Жанр: Русская классическая проза

---

Три тысячи в час, три тысячи в час,

Крайне жалея, что мало таких у нас".

Но это "смесь", - главное содержание журнала - доносы, где он сообщает, что, "имея тончайший и незвучный, но для меня достаточный слух, такого-то числа услыхал то-то". Идут обвинения докторов, администрации, надзирателей, арестантов во всяческих "преступлениях и неправдах".

Весь день, с утра до ночи, Помягшев проводит в том, что сочиняет доносы и жалобы, в которых просит "вчинить к такому-то иск и сослать на каторгу".

Это и привело Помягшева на Сахалин.

Он - мещанин одного из поволжских городов, имел домишко, заболел и начал вчинять ко всем иски и писать на всех доносы, добиваясь правды.

Это одна из самых назойливых и нестерпимых маний, очень распространенная, но мало кем в житейском кругу за болезнь признаваемая, мания сутяжничества.

О такой мало кто и слышал!

Заболев сутяжническим помешательством, Помягшев, конечно, просудил все, что у него было, по своим нелепым искам восстановил доносами против себя все и вся и, придя в полное отчаяние, что "правды нет", решил обратить на себя "внимание правительства". Он поджег свой дом, чтобы на суде рассказать "всю правду и гласно обнародовать все свои обвинения".

Но, конечно, когда на суде он начал молоть разный вздор, не идущий к делу, - его остановили. Поджег был доказан, - и Помягшев попал на Сахалин.

Временами он впадает в манию преследования. Его охватывает ужас. Все кругом ему кажутся "агентами сатаны - и он сам находится во власти того же господина сатаны". По временам ему кажется, наоборот, что на него возложена специальная миссия, "водворить правду", он впадает в манию величия и пишет распоряжения, в которых приказывает "всем властям острова Сахалина съехаться в шесть часов утра и ждать, пока я, таинственный репортер, не дам троекратного сигнала". Эти "приказы", которые он передает "по начальству", как и доносы, полны отборнейшей ругани.

Понятно, что Помягшеву досталась трудная каторга. Доносчика и сутягу ненавидели арестанты и не переваривало тюремное начальство. Он всех и вся заваливал доносами и жалобами. Его била смертным боем каторга и "исправляли тюремные власти".

Так длилось тоже до 97-го года, когда приехавший на Сахалин психиатр, наконец, взял его в психиатрическое отделение:

- Да это больной.

- В сахалинских тюрьмах вообще не мало больных манией сутяжничества, - говорил мне психиатр, - преступлений, совершаемых для того, чтоб "обратить на себя внимание" и таким путем "добиться правды", вообще гораздо больше, чем думают.

Мне лично много приходилось видеть на Сахалине арестантов, всем надоедающих самыми нелепыми, неосновательными жалобами и доносами, тратящих последние гроши, чтобы нанять знающего арестанта для составления такой жалобы. Самая нелепость, фантастичность жалоб говорит за то, что это душевнобольные.

- Вот не угодно ли-с! - воскликнул Помягшев, когда мы с доктором вошли в одну из палат, - не угодно ли-с!

Жестом, полным негодования, он указал на больного, который моментально закрылся одеялом с головой, лишь только мы появились.

- Не угодно ли-с! Почему человек прячется? Что здесь скрыто? Какая тайна? Не надо на это обратить внимание? Не нужно раскрыть? Так здесь обращают внимание на правду?!

И, подергиваясь от негодования, Помягшев убежал, - вероятно, писать донос.

"Тайна" лежала, притаившись, под одеялом.

Это - Юшпанич, крестьянин Вятской губернии. Поистине, живая трагедия. Он ушел из дома на золотые прииски, - на обратной дороге его обокрали: украли деньги и паспорт. Это так повлияло на несчастного, что он помешался. У него явился бред преследования. Ему казалось, что его, Юшпанича, ищут, чтобы убить и ограбить. Он решил лучше переменить фамилию и назвался вымышленным именем. Его арестовали, как беспаспортного бродягу, и сослали. Он пробыл на Сахалине три года. Здесь, почувствовав доверие к доктору, он открыл свое настоящее имя. Пошло расследование, - но несчастному уже не вернуться на родину.

Бред преследования продолжает его мучить. При появлении в палате нового лица он спешит закрыться одеялом:

- Начнут опять опознавать, снимать карточки. Мучение.

Только после долгих уговоров доктора он согласился наполовину открыть лицо.

Ему страстно хотелось бы вернуться на родину. Он тоскует по своим. Но о своем "деле" - о признании его тем, кто он есть, говорить избегает:

- Сколько тянется! Сколько тянется!

- Вы, может быть, хотите рассказать господину о вашем деле? - спросил его доктор.

- Нет! Нет! Лучше не говорить, чтоб не растравлять.

И Юшпанич снова юркнул под одеяло.

- Действительно, ужасный случай. Но кому на суде, не психиатру, придет в голову, что этот бродяга, упорно нежелающий открыть свое звание, в сущности, страдает манией преследования! - пожал плечами психиатр. - У нас, как видите, слишком мала больница для душевнобольных. И вы встретите их у нас, на Сахалине, много в тюрьмах и на свободе.

За завтраком у доктора я познакомился с бывшим офицером З-вым.

- Очень интересный субъект! - обратил на него мое внимание доктор.

З-в сослан на каторгу за убийство своего денщика. Он подозревал свою жену и денщика в том, что они хотят его убить "при помощи гипнотизма".

- Я уже чувствовал-таки! - объяснил он.

Он и на суде что-то толковал про гипнотизм и электричество, а по дороге на Сахалин, еще на пароходе, сумасшествие выяснилось окончательно.

Он рассылал офицерам парохода свою рукописную карточку:

- К своей мерке меня... "на" + всепрощение мое = трансцендентально верно. Ваш слуга Н. Д. З-в.

И ежедневно подавал капитану парохода докладные записки о сделанных им открытиях и изобретениях с просьбой выдать ему поскорее миллион.

Прежняя мания преследования сменились бредом величия.

Он ни одного дня не был в тюрьме, - его прямо с парохода поместили в больницу, - до того было ясно его помешательство.

Теперь он тихий и безопасный больной, гуляет на свободе, надоедает сахалинскому начальству, являясь поздравлять каждое воскресенье с праздником:

- По обязанности службы.

Он понемногу впадает в полное слабоумие, - своим прошлым интересуется мало и о гипнотизме отзывается с усмешкой.

- Это мне казалось! - с приятнейшей улыбкой объяснил он мне. - Я и на суде говорил, что сделал "то" под влиянием электрических токов! Но это пустяки.

Теперь он "изобретатель машины Парадоксон" и страдает любовным бредом. Он уверен, что в него влюблены дочери и жены всех чиновников, "назначают ему свидания", "делают при встрече тайные условные знаки", но скрывают от других свои чувства, боясь преследований.

Ввиду этого он пишет им всем по очереди письма:

- "Милая Аня! В дополнение прежних обещаний, прибавляю 175.000 руб. вам от меня. Примите сегодня к себе возлюбленного мирового гения-олимпийца З-ва, меня. Немедленно поместите в доме своем меня квартирантом. Изобретатель машин "Парадоксон" Н. Д. З-в.

P. S. Пришлите за мной лошадь".

Этот "колоссальный успех у женщин", о котором он с удовольствием рассказывает, заставляет его внимательно следить за своей наружностью и тщательно расчесывать свои рыженькие бачки.

- По-своему этот "изобретатель", пожалуй, даже счастлив, - говорил мне психиатр, - но... дело-то в том, что он начал изобретать свою машину Парадоксон еще до убийства!

Вот некоторые из скорбных теней преступников-душевнобольных, которые восстают в моей памяти.

Если эти строки подскажут читателю мысль, что врачу должно быть больше отведено места на суде, я буду считать свою задачу исполненной.

Сахалинское Монте-Карло

На большом дворе на травке греются на солнышке слепые безногие калеки. Кутаясь в рванье, дрожа старческим, избитым, истерзанным телом, бродят "клейменые"; на левой щеке буква "К", на лбу "Т", на правой щеке "С".

Из открытых форточек слышны удушающий, затяжной кашель, старческая ругань, сквернословие, возгласы:

- Бардадым*!

- Шеперка*.

- Братское окошко*!

- Атанда*.

_______________

* Король.

* Шестерка.

* Двойка.

* Атанде.

Это сахалинское "Монте-Карло", - как зовут гг. служащие. Каторжная богадельня в селении Дербинском. Она населена нищими, шулерами и ростовщиками.

Начальство туда не заглядывает.

- Ну их к черту! - говорил мне смотритель, довольно интеллигентный человек. - Это остатки от "Мертвого дома". Пусть догнивают!

Священник пробовал ходить, но бросил.

- Невозможно-с! - говорил мне дербинский батюшка, священник из бурят. - Ходил к ним со святой водой, руганью встречают, сквернословием, издевательствами. Тут священное поешь, а рядом на нарах непотребные слова, хохот, каждое твое слово подхватывают, переиначивают, кощунствуют, смеются. "Ишь, - кричат, - долгогривый, гнусить сюда пришел, только играть мешаешь. Вон убирайся!" И ходить бросил. Посрамление-с.

Всякая сахалинская тюрьма - игорный дом. Но Дербинская богадельня славится и в соседних округах. "Поиграть в богадельню" приезжают и приходят поселенцы с дальних поселений.