Альберто Виллолдо - Город Солнца

• Название: Город Солнца
• Автор: Альберто Виллолдо
• Издательство: София
• Жанр: Эзотерика
• Год: 1996

И еще не высохли чернила на рукописи «Четырех Ветров», как сама собой начала писаться эта новая книга. Альберто вернулся в Перу, чтобы разыскать Антонио Моралеса, и опять очутился на волшебной и коварной тропе «Смотрителей Земли», первых сказочников, первых психологов. Задача шаманов всегда состояла в том, чтобы поддерживать связь с силами Творения, познавая и осваивая области человеческого сознания, осмысливая чувственный опыт. И они, шаманы, раскрывали свои приключения в сказаниях; они инвестировали в общество прибыль от своих видений.

Перед вами рассказ о приключениях одного человека в мире, неведомом для большинства читателей, хотя это мир наших общих предков.

Рассказ — это сосуд, в котором содержится опыт; это — новый сосуд, изготовленный по простому древнему образу, и содержащийся в нем опыт тоже новый. Все это происходило несколько лет тому назад, и все это правда.

---

— Y ahi ardio сото una еstrella саida… И вот она загорелась, словно падающая звезда. Но Каменные Люди не могли удержать эту большую слезу, и огонь растекся по поверхности Земли. Он бежал по долинам, по руслам рек, разыскивая пути вниз, к самым глубоким недрам Земли; и там он будет гореть долгие-долгие века…

Так звучит сказка в детской. Он сидел у огня, подтянув к себе ноги, сцепив пальцы и поставив локти на колени. Время от времени он обводил взглядом посеребренную лунным светом долину, костер, мое лицо.

— Y lа Tierra tеmblо… И Земля вся дрожала, когда рождалась жизнь. И вот появился человек из океана и встал на вершине мира; Дети Солнца вышли из вод своей матери, Земли. И на поверхности, и в расщелинах скал, и в долинах, вдоль рек, где бежала и остывала большая слеза, они находили мягкие камни, похожие на Солнце, и это было золото.

Он говорил, а я наблюдал, как он говорит.

— А еще они находили другие камни, помнившие, как Солнце уронило слезу, и с помощью этих камней Дети Солнца и Земли создавали огонь и согревали им себя, когда Земля прятала лицо в ночную тень. Огонь — это дар гордого отца своим детям, и дети жили в его золотом свете и поднимали к нему глаза с благодарностью. А Солнце и Земля продолжали творить жизнь, потому что они страстно любили друг друга. И Дети Солнца и Земли любили свою мать и поклонялись отцу, и жили в Раю, который родители создали для них.

— Золото осталось напоминанием о той древней любви Солнца к Земле. Золото было на Земле, и оно было похоже на Солнце, и Дети Солнца, жившие здесь, — он посмотрел на серебристые цепи гор, образовавшие горизонт, — собирали золото и покрывали им священные изделия, украшали святилища.

— Но нашлись и другие, жадно собиравшие эти слезы любви Солнца, — не из-за их красоты, а из-за редкости. Они тоже были Детьми Солнца, но они не называли себя Детьми Солнца; они называли себя детьми бога. Они пришли, чтобы присвоить эту землю и ее золото себе и своему отцу, и Дети Солнца взяли то, что осталось от древней любви Солнца к Земле, и ушли в то место, которое называлось Вилкабамба. И там они исчезли.

— Вот как появились на Земле огонь и золото, и вот как люди использовали их. И говорят, dicen que, что Золото инков находится в Вилкабамбе.

Я спросил его, где он слышал эту сказку. Он ответил, что всегда знал ее. Превосходный ответ. Он сказал, что это очень древняя сказка. «Да, я знаю, — сказал я. — Я ее рассказывал».

Мы еще долго могли бы обсуждать ее и мой опыт в каньоне Шелли, когда эта же сказка слагалась для того, чтобы достичь… чего? Генетической памяти? Памяти предков? Чего-то такого, что можно рассказать, но нельзя знать. Но беседа не состоялась, потому что я чувствовал себя плохо. Я поблагодарил его за сказку, за красивое се изложение, сказал что-то об «удивительных старых сказках», и вот я в своей палатке, в спальном мешке, мой фонарик свисает с растяжки, и я пишу все это, и у меня такое чувство, что я пишу во сне.

*8*

Я оказался в стране туманов. Я проснулся очень рано, вылез из палатки, и меня тут же окатил густой холодный пар, садившийся росой на лицо, на все открытое тело. Наш высотный лагерь был просто пропитан им. Нейлоновая поверхность палатки казалась зернистой от конденсированной воды; я щелкнул пальцем по натянутому тенту, и капельки запрыгали и покатились вниз. Я вылил чистую воду из фляги в котелок и поставил его на огонь, чтобы приготовить кофе, а сам спустился ниже по склону и сквозь туманную изморось попытался разглядеть руины внизу. Я едва мог различить там стены, почти сохранившиеся сооружения, лестничные марши, каскады ритуальных купален, ступеньки террас, исчезавшие внизу во мгле, — целый гранитный город, плывущий как призрак в рассветном тумане Анд.

Где-то там внизу был мой товарищ. Он и в этот раз вежливо отклонил мое предложение спать в одной палатке. Он провел ночь в руинах. Размышляя о том, каково ему там в холоде, я тем временем собрал палатку и упаковал все, кроме еды для завтрака. Вода медленно закипает на высоте, поэтому я натянул через голову свой альпаковый свитер и присел на корточки возле примуса, пытаясь согреть руки над котелком. Я представлял себе его ночлег; я вспоминал свои бесчисленные ночевки, проведенные в полу-укрытии среди развалин, в неглубоких пещерах, во мраке и тишине, когда ожидаешь звука и прислушиваешься к игре собственных чувств и воображения. Я достал дневник. Из-за сводившего пальцы холода запись получалась кривой и неразборчивой.

Очертания комнат, огромные открытые звездам залы, безукоризненные стены, сложенные из пятнистого гранита; храмы, наблюдательные посты, поселения, сооруженные около тысячи лет назад, — все построено на вечные века. Все это сегодня загадочно, непостижимо: Саксайхуаман, Корихуайрачина, Сайякмарка, Пуйюпа-тамарка, Мачу Пикчу, Виткос… и Вилкабамба? Остатки духа, души, разума людей, которые населяли эти места на Земле. И я скитаюсь по поверхности этой земли, по ее изгибам и впадинам, я наблюдаю эти знаки, и я понял, что существует некий путь, некая возможность обитать в этом пространстве, жить им.

Когда вода закипела, я засунул дневник в карман рюкзака, приготовил кофе и стал мурлыкать что-то себе под нос. Каждое движение, каждый момент этого утра был сознательной попыткой отвлечься от ощущения, что что-то случилось или вот-вот случится. Я с этим ощущением проснулся, и оно было мне знакомо. Оно сопровождало меня в моих опытах так много раз, что я научился уважать его и быть начеку. Из всего, что произошло до сих пор, выделялся рассказ путешественника, которого я встретил на Пути Инков: он рассказал сказку, которую раньше я рассказывал — или она сама мне рассказалась. Совпадение было необъяснимым, я не знал, что с ним делать; но само по себе оно не имело отношения к моему смутному беспокойству. Я буду делать все, что могу, чтобы это был обычный день. К тому времени, когда туман рассеялся, мы были уже в пути. Мы постепенно спускались ниже поперек горного склона над левым берегом Урубамбы, где нас встречали тропические заросли — лианы, мох, папоротниковые деревья, пальмы, кедры. Облака все еще стояли низко, плотно закрывая долину от неба. Он, похоже, хорошо выспался в одной из полукруглых каменных комнат на краю развалин, а утром искупался в ритуальной ванне с родником.

— Мне было очень спокойно, — сказал он.

— Ты видел сны?

— Нет, — улыбнулся он. — Вы считаете эти места очень важными. — Он произнес это безо всякой интонации, как режиссер сообщает актеру подробности его роли.

Затем я рассказал ему свою историю: как я приехал в Перу изучать действие аяхуаски и открыл традиционную психологию, неизвестную западному миру, традицию, сохраненную его предками. Я описал Волшебный Круг, мифическое путешествие на Четыре Стороны Света, и продолжал развивать изящество этих представлений, пока мы шли бок о бок по широкой заросшей зеленью тропе.

— Это психология священного, — говорил я. — Эта традиция идентифицирует Божественное как естественный феномен, как нечто принадлежащее Природе, находящейся в ней. И только через достижение того состояния сознания, которое сообщает жизни форму, информирует ее, мы обретаем мудрость, необходимую нам, чтобы изменяться и развиваться.

Он слушал внимательно; по крайней мере, мне казалось, что я удерживаю его внимание. Он шел со мной в ногу, а когда дорога суживалась, пропускал меня вперед, так что я ни разу не говорил ему в спину.

— В моей культуре, — продолжал я, — сама идея прямого доступа к Божественному сознанию является богохульством. А здесь рудименты Волшебного Круга живут и поныне — ваши люди тайно сохранили традицию и практику, столь же древнюю, как и род человеческий. — Эта традиция пережила эволюцию, пережила чуму и другие эпидемии, пережила войны — Конкисту. Я считаю, что она основана на древней памяти о до-сознательном состоянии разума, о том его состоянии, в котором он находился, когда мы еще не приобрели способности размышлять. И это его состояние не было ни заменено, ни дополнено мышлением. Ты меня понимаешь?

— Мне это кажется весьма разумным, — ответил он. Это был очень умный юноша.

— Волшебный Круг описывает целое путешествие, — снова продолжил я — На Юге я сбрасываю свое прошлое, как змея сбрасывает кожу. Я вхожу в состояние сознания, в некий мир осознавания, где передо мной проходят самые значительные события и люди моего прошлого. И в этом состоянии я становлюсь способным снова испытать влияние этих событий и людей, увидеть и почувствовать их такими, какими они были в действительности, и по очереди уволить, освободить их — освободить себя от их хватки.

Я запыхался от напряжения и грубого энтузиазма. Не часто Волшебный Круг так легко давался себя описать. Возможно потому, что я его персонализировал.

— На Западе я лицом к лицу встречаюсь со страхом.