Альберто Виллолдо - Город Солнца

• Название: Город Солнца
• Автор: Альберто Виллолдо
• Издательство: София
• Жанр: Эзотерика
• Год: 1996

И еще не высохли чернила на рукописи «Четырех Ветров», как сама собой начала писаться эта новая книга. Альберто вернулся в Перу, чтобы разыскать Антонио Моралеса, и опять очутился на волшебной и коварной тропе «Смотрителей Земли», первых сказочников, первых психологов. Задача шаманов всегда состояла в том, чтобы поддерживать связь с силами Творения, познавая и осваивая области человеческого сознания, осмысливая чувственный опыт. И они, шаманы, раскрывали свои приключения в сказаниях; они инвестировали в общество прибыль от своих видений.

Перед вами рассказ о приключениях одного человека в мире, неведомом для большинства читателей, хотя это мир наших общих предков.

Рассказ — это сосуд, в котором содержится опыт; это — новый сосуд, изготовленный по простому древнему образу, и содержащийся в нем опыт тоже новый. Все это происходило несколько лет тому назад, и все это правда.

---

Затем он поднял голову и открыл глаза. Он говорил ровно, доверительно, чуть громче шепота.

— Ветры Юга, Амару, великий змей — древние, благородные целители прошлого. Я призываю вас. Вас, которые первыми предложили нам плоды древа познания… Оберните нас кольцами своего света. Узнайте, что мы сбросили свое прошлое точно так же, как вы сбросили свою кожу. Воды, что текут в глубинах Земли, омойте и очистите нас, ибо пришли мы с почтением и уважением — по древнему обычаю.

Его рука нырнула в складки пончо и извлекла полную пригоршню чего-то, что он положил на землю, в южном углу тesa, — крошечную кучку блестящих золотых зерен кукурузы и ярко-зеленых целых листьев коки. Затем он повернулся на запад, став спиной ко мне.

— Ветры Запада, мать-сестра ягуар, мост между мирами, древние распорядители жизни — дважды умершие и дважды рожденные. Мы приветствуем вас сердцами нашими и нашими простыми дарами и приглашаем вас сегодня ночью сидеть здесь, в нашем Волшебном Круге. Узнайте, что мы тоже дважды рожденные. Мы уже умерли. Мы не оставляем следов, и смерть не может больше предъявлять на нас свои права.

Он положил еще одно подношение на землю и повернулся лицом к северу. В голосе его появилась новая нотка.

— Ветры Севера, многоликий дракон, прародители — вы, кто свил спиральные нити времени в покров тайны и можете передвигаться невидимым… Вот мы пришли с любовью и благодарностью и просим, чтобы вы приветствовали нас. Благословите нас в работе нашей и придите сегодня ночью держать с нами совет. Дайте нам взглянуть в ваши глаза. Пируйте с нами, пройдя сквозь время, и узнайте, что те, которым еще только суждено родиться, когда-нибудь встанут на наши плечи так же, как мы стоим на ваших.

И снова крошечный холмик маиса и листьев коки. Когда он повернулся на восток, я заметил, что щеки его мокры, глаза блестят. Он моргнул раз, другой, сорвалась слеза и скатилась со щеки на твердую красную землю.

Прекрасная аупi.

— Ветры Востока, Агвила Реал, великий орел, который летит с горных вершин к Солнцу и назад, великие провидцы и визионеры, творцы мифов и сказители, мы здесь, чтобы видеть вас и прославлять предвидение ваше. Высоко летайте сегодня ночью над нами, чтобы научились мы воспарять к великим вершинам, которых вы когда-то достигли и о которых мечтаем мы. Направляйте и охраняйте нас, чтобы мы всегда могли лететь рядом с Великим Духом.

Одна слеза повисла на конце его уса, когда он, наклонившись, приносил подношение Востоку. Затем он вынул из теsа старинную стеклянную флягу с серебряным колпачком — флягу, в которой всегда хранились снадобья для ритуалов и видений — грязно-зеленая смесь из кактуса Сан Педро и очищающих трав.

— Отцу Солнцу. Матери Земле, — он отвинтил колпачок и вылил содержимое на землю, все до капли. — А Великий Дух Виракоча знает: все это мы совершаем во имя ваше.

Он закрутил колпачок, отставил флягу и сел напротив меня с западной стороны теза. Я пристально смотрел на него, следя за его состоянием. Он вытащил из пончо сложенный носовой платок и вытер щеки. Я знаю, рука его дрожала. И снова от подозрения у меня перехватило дыхание.

— Закройте глаза, друг мой. Существует вид времени, созвучный Природе. Это — священное время, когда творится и взаимодействует аупi, когда к нам возвращается отраженное чистое намерение, когда действия наши очищаются. Мы попросили разрешения продолжить начатое. Закройте глаза, и пусть предки говорят с вами.

Но я слышал его слова. Пламя погасло, оставив после себя лишь несколько сверкающих угольков, погребенных в белом пепле. Тело мое содрогалось, голова шла кругом от всего, что он сказал, и от того, что он подразумевал.

Я не знаю, как долго я сидел на твердой земле, прислушиваясь к словам и заклинаниям моего друга; они как эхо проносились и повторялись в моей голове. Это продолжалось около десяти или пятнадцати минут. Смогу ли я когда-нибудь понять их значение? То, что было так ясно и с такой страстью изложено, — смогу ли я все это запомнить? Смогу ли в это поверить?

А затем возник звук, тонкое трепетание низко над землей. Небольшая, похожая на воробья птичка кружит вокруг нас. Я чувствую вибрации ее маленьких крыльев, хлопающих рядом… в отдалении… рядом; она все время летает вокруг, а затем… Я открываю глаза и вижу ее стоящей позади Антонио. Она стоит за его плечом. Маленькая птичка продолжает кружить, но я никак не могу ее увидеть. Я пристально гляжу на его старого друга, шаманессу кьеро, Ла Маскадору де ла Кока, стоящую здесь, позади него. Его глаза закрыты в медитации, а она глядит на меня. Пока я смотрю, она поворачивает голову в направлении сhulраs слева от меня и справа от нее. Я с трудом слежу за ее сверкающими глазами, смотрю вверх и вижу отвратительное создание, сидящее на верхнем крае башни, — кондора, того самого vultur gryphus Анд, размером с человека; он сидит сгорбившись со сложенными крыльями, его морщинистое «лицо» свисает между… плеч. Он напоминает урода, горбуна в перьях. Неуклюже перемещая свой центр тяжести, он вздрагивает, его перья взъерошиваются… Ла Маскадора улыбается мне, и эта улыбка — приглашение к полету. Я могу перенести свою волю в это создание, которое она доставила сюда. Я могу продемонстрировать то, чему она меня научила, и сейчас слетать на Амазонку.

Но я не буду этого делать. Лицо Антонио, пассивное и спокойное в свете костра, напоминает мне о моем выборе, моей подготовке. И я улыбаюсь ей, киваю головой, закрываю глаза и уже понимаю, что она — с Антонио, любит его как сестра, испытывает меня, чтобы убедиться, что он путешествует с надежным другом, настоящим сотраdre…

— Соtраdrе, — шепчет Антонио.

Я поднимаю веки и встречаю его сияющий взгляд; он сидит напротив, над теsа, и никаких следов женщины; фактически, я не открывал глаз, пока он не окликнул меня. По мне пробежала дрожь; Антонио вопросительно поднял брови. Я кивнул головой, мол все в порядке. Он улыбнулся и показал мне глазами вверх; мы вместе посмотрели на небо.

Над Силлустани падали звезды. Светлые белые точечки чертили следы во все стороны на ночном небе, сгорали белым огнем, взрывались, падали в тишине. У меня перехватило дыхание, я был ошеломлен.

— Ох, — вырвался невольный возглас у Антонио.

Я взглянул на него: он не отрываясь смотрел вверх, как будто хотел поймать капли чистого белого света, которые лились дождем на маленькое озеро, полуостров и молчаливые мавзолеи его предков. Антонио Моралес смотрел на небеса, а они отражали его экстаз в прекрасном аупi.

*16*

В три часа ночи мы отыскали наше такси и спящего на заднем сиденье водителя почти в миле от репinsula епсапtada.

Мы поселились в готеле в Пуно и проспали восемь часов, после чего в слепящий глаза полдень вышли на берег Титикаки. Солнечный свет здесь такой чистый и интенсивный, что отражается от любой поверхности, из-за чего приходится постоянно жмуриться, поэтому очертания предметов размыты и неясны.

Озеро лежало перед нами, как позабытое море. Его длина сто двадцать миль, максимальная ширина тридцать семь миль, измерения эхолотом показали глубину более девятисот футов, хотя местное население утверждает, что (dicen quе) священное озеро бездонно. Даже на улицах Пуно ощущается в воздухе что-то особенное; оно обостряет чувства, внушает тревогу и беспокойство. Это хорошо известное ощущение характерно для высоты 12 тысяч футов, но здесь прибавляется еще что-то, какая-то хрупкая напряженность.

Мы позавтракали озерной форелью с желтоватым рисом и жареным картофелем у уличного торговца на длинной бетонной дамбе, где швартуются рыбацкие лодки и грузовой корабль, курсирующий между Пуно и Ла-Пасом.

Корабль представлял собой сущий реликт; это бесхозное, заброшенное командой судно в 40-х годах было куплено у торгового флота какой-то страны, расснащено и поднято в Анды на высоту двенадцати тысяч футов над уровнем моря.

Антонио очень хотел попасть в Копакабану, поэтому около часа пополудни мы сели в автобус и затряслись по изрытой колеями грунтовой дороге вдоль болотистого побережья Перу. Через двадцать километров от Пуно находится полицейский контрольно-пропускной пункт, и молодой человек в униформе с автоматом через плечо поднялся в автобус и попросил предъявить документы.

Тут я обнаружил, что оставил паспорт в Куско. Мне и в голову не приходило, что мы можем покинуть пределы страны. Это усложняло дело. Я сделал вид, что путешествую один, чтобы не впутывать Антонио. Сказал офицеру, что я американский врач, еду в Джули в двадцати пяти километрах от боливийской границы. Мы находились в двух часах езды от Юнгуйо, перуанского пограничного города, и неожиданно все наше предприятие оказалось под угрозой.

Но водитель автобуса слышал мои объяснения и успокоил меня тем, что у него есть приятель на пограничном пункте и при наличии пятидесяти долларов все будет в порядке.