Роберт Силверберг - Время перемен (сборник)

• Название: Время перемен (сборник)
• Автор: Роберт Силверберг
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1992
• ISBN: ISBN 5-85476-004-5

ВРЕМЯ ПЕРЕМЕН — Роман, ПРЫГУНЫ ВО ВРЕМЕНИ — Роман, СТАРХЕВЕН — Роман, НАБЛЮДАТЕЛИ — Роман.

---

Я смотрел на шумарцев как на своеобразных дикарей, чьи гимны и ритуалы не имели не только эстетической ценности, но и не могли содержать в себе что-либо серьезного. Кто я такой, чтобы так высокомерно относиться к этим людям? Меня никто сюда не звал, я сам пришел вымаливать снадобье, которого так жаждала моя душа. Так кто же из нас был выше? Я обвинил себя в снобизме. Возлюби. Отбрось извращенные логические построения. Прими участие в их ритуале, если способен, и, по крайней мере, не показывай внешне ни малейшего пренебрежения к ним, не презирай их. Нельзя презирать их. Возлюби! Теперь снадобье пили старейшины, возвращая бутыль некрасивой девушке, которая, когда все трое сделали по глотку, пошла по кругу, сначала поднеся бутыль старику, затем старухе, потом красивой девушке, затем двоим юношам и, наконец, Швейцу и мне. Она улыбнулась мне, протягивая бутылку. В прыгающих отблесках костра она вдруг показалась мне красивой. В бутылке было теплое тягучее вино. Я чуть не захлебнулся, когда сделал первый глоток, но все же выпил. Лекарство потекло мне в желудок и оттуда дальше… в мою душу.

43

Мы все стали единым существом, десять местных жителей и нас двое. Сначала появилось необычное ощущение легкости, обострилось восприятие, пропало чувство опоры, возникли видения небесного света, послышались сверхъестественные звуки. Затем стало заметным биение других сердец и телесные ритмы, удвоение, умножение сознания. После этого растворились наши «я», существовавшие в отдельности, и мы стали единым организмом с двенадцатью личностями. Я погрузился в море душ и пропал как индивидуальность. Я уже не мог определить, кто я, был ли я Кинналлом, сыном септарха, или Швейцем, человеком со старой Земли, или старейшинами, а может быть, жрецами, или кем-либо еще, ибо все они были смешаны во мне самым невероятным образом, а я в них. И море душ было морем любви. А разве могло быть иначе? Мы были всеми и каждым из нас. Любовь к самим себе связывала нас друг с другом, каждого со всеми. Любовь к себе — это любовь к другим. Любовь к другим — это любовь к себе. И я любил! Я лучше, чем когда-либо, понимал, почему Швейц сказал «я люблю вас», когда мы впервые очнулись от действия снадобья — эту странную фразу, столь непристойную на Борсене, столь нелепую в любом случае в разговоре мужчины с мужчиной.

Я говорил десяти шумарцам «я люблю вас», хотя и не произносил ни слова, ибо у меня не было слов, которые они могли понять. Но даже если бы я произнес это на своем родном языке и они поняли бы их, то они с негодованием отвергли бы их, эти грязные слова, так как среди моих соплеменников «я люблю вас» было непристойным выражением, и с этим ничего нельзя поделать. «Я люблю вас»! И именно это я и имел в виду, и они принимали мою любовь. Я был их частицей. Я, который совсем недавно снисходительно смотрел на них как на забавных первобытных людей, поклоняющихся лесному костру. Благодаря им я ощутил звуки леса и журчание ручья, милосердную любовь великой Матери-Земле, которая дышала под нашими ногами и которая вырастила для нас коренья, чтобы мы могли лечить ими свои разлученные друг с другом души. Я познал, что такое быть шумарцем и жить простой жизнью в месте слияния двух речушек. Я обнаружил, что можно обходиться без автомобилей и банков и все же принадлежать к сообществу цивилизованных людей. Я понял, какими людьми с недоразвитой душой сделали себя обитатели Велады во имя мнимой своей святости, и насколько полноценной может быть душа, если следовать образу жизни шумарцев.

Все это пришло ко мне не в словах и не в потоке образов, а скорее во внезапно обретенном понимании, которое снизошло на меня и стало частицей меня, причем, как это произошло, я не могу ни описать, ни объяснить. Я слышу, как вы сейчас говорите, что я, должно быть либо лгу, либо поленился более подробно описать все, что испытал. Но поймите, не все можно изложить словами, для многого слов нет.

Ведь мне тогда придется говорить обо всем приближенно, с недомолвками и из самых лучших побуждений можно будет исказить истину. Мне пришлось бы как-то обозначить мои ощущения словами, расположив их так, насколько позволяет мне мое искусство рассказчика, а вы затем должны будете превращать мои слова в какую-либо систему ощущений, привычную для вас.

Однако на каждой стадии такой передачи будет понижаться острота ощущений, и то, что вам останется, станет всего лишь бледной тенью испытанного мною во время душевного очищения в Шумаре. Поэтому как я могу все это вам объяснить? Мы растворились друг в друге, растворились в море любви, мы, не знавшие языка друг друга, пришли к полному и всеобщему взаимопониманию наших обычно обособленных душ.

Когда действие снадобья прекратилось, частица меня осталась в них, а частица их — во мне. Если вы захотите заглянуть в свою душу, если вы захотите вкусить любви в первый раз за всю свою жизнь, то я могу сказать лишь одно: не ищите объяснений в красиво выстроенных словах, приложитесь губами к напитку с порошком. Приложитесь губами…

44

Мы выдержали испытание. Они дадут нам то, что мы хотели. После причастия любовью наступило время торговли. Мы вернулись в деревню, и утром наши носильщики вынесли наши сундуки с товарами для обмена, а старейшины принесли три толстых глиняных кувшина, в которых, очевидно, был необходимый нам порошок. И мы сложили большую кипу ножей, зеркал и зажигалок, а они тщательно отмерили порошок из двух кувшинов в третий. Обменом распоряжался Швейц. От проводника, приведшего нас с побережья, было мало толку, ибо, хоть он и умел говорить на языке старейшин, он никогда не беседовал с их душами. По сути торги превратились в нечто противоположное, ибо когда Швейц со счастливой улыбкой добавил в придачу к нашей цене несколько безделушек, старейшины ответили ему тем, что отсыпали еще порошка в наш кувшин. Торги превратились в состязание щедрости и в конце концов мы отдали все, что было у нас, оставив только несколько предметов для подарков нашему проводнику и носильщикам. Туземцы же отдали нам столько этого чудесного порошка, что его вполне могло хватить на тысячи мозгов.

Когда мы вернулись в бухту, капитан Криш уже ожидал нас.

— Видно, торговля была довольно успешной? — спросил он.

— Разве это столь очевидно? — удивился я.

— Вы были в смятении, когда прибыли сюда. Отсюда же вы уезжаете с улыбками на лице! Разве не очевидно, что торговля была удачной?

В первый же вечер нашего обратного плавания в Маннеран Швейц пригласил меня в свою каюту. Он вытащил кувшин с порошком и взломал печать. Я смотрел, как он осторожно пересыпает порошок в небольшие пакеты, примерно такие же, как первый, в котором находилась первая моя порция. Он работал молча, почти не глядя на меня и заполнил пакетов семьдесят-восемьдесят. Закончив расфасовку, он отсчитал дюжину пакетов и отодвинул их в сторону. Указывая на оставшиеся, он сказал:

— Это для вас. Спрячьте их хорошенько среди багажа, если не хотите прибегать к своему влиянию на таможенников, чтобы в сохранности привезти их.

— Вы дали мне в раз пять больше, чем взяли себе, — запротестовал я.

— Вам этот порошок нужен больше, чем мне, — усмехнулся землянин.

45

Я не понимал, что он имел в виду, пока мы снова не оказались в Маннеране. Мы высадились в Хилминоре, расстались с капитаном Кришем, прошли формальную проверку (как доверчивы были еще совсем недавно таможенники!) и на своем автомобиле отправились в столицу. Въехав в Маннеран-сити со стороны шумарского шоссе, мы проследовали мимо рынков и магазинов, расположенных прямо на открытом воздухе, где тысячи маннеранцев толкались, торговались друг с другом, спорили между собой. Я видел, как ревностно спорили покупатель и торговец, как тщательно они заключали сделки и потом заполняли бланки для договоров. Я видел их лица, сосредоточенные, настороженные, их тусклые, недобрые глаза. И я думал о средстве, которое было со мной и говорил себе: «Если б я только мог растопить лед их сердец!» Я представлял себе, как хожу среди них, этих чужеземцев, отвожу в сторону то одного, то другого, и ласково шепчу каждому: «Я — принц из Саллы и высокопоставленный чиновник Портового Суда, который оставил все свои дела только для того, чтобы дать счастье людям. Я покажу вам, как испытать радость с помощью самообнажения. Верьте мне — я люблю вас!» Без сомнения, многие будут шарахаться от меня, как только поймут, о чем я им толкую, многие могут сразу же оттолкнуть меня, напуганные непристойным словом «я», другие же, выслушав, начнут плевать мне в лицо и назовут сумасшедшим, а некоторые даже позовут полицию. Но, вероятно, будут и такие, кто ощутит соблазн и пойдет со мной в какое-нибудь укромное место, где мы сможем разделить снадобье из Шумара. Я буду открывать одну душу за другой, пока в Маннеране таких, как я, не станет десять — двадцать — сто — целое тайное сообщество самообнажающихся, узнающих друг друга по теплу и любви, излучаемым их взглядами, не боящихся произнести слова «я» и «мне» перед другими посвященными, отказавшихся не только от тусклого синтаксиса, но и от дурмана самоотречения, выражающегося витиеватыми и нескладными фразами. А затем я еще раз зафрахтую корабль капитана Криша, возвращусь с пакетами белого порошка и продолжу свою деятельность в Маннеране. Я и те, кто последует за мной, мы снова и снова будем подходить то к одному, то к другому и, улыбаясь, будем шептать: «Я покажу вам, как найти радость в откровении. Верьте мне — я люблю вас!»