Рэй Брэдбери - Человек в картинках (The Illustrated Man), 1951

• Название: Человек в картинках (The Illustrated Man), 1951
• Автор: Рэй Брэдбери
• Жанр: Научная Фантастика

Брэдбери в самом расцвете сил: в этой книге собраны самые лучшие образцы философской фантастики, надолго ставшие визитной карточкой писателя. Сборник тем не менее «обрамлён» красивой, пугающе-сказочной зарисовкой, возвращающей нас ко временам «Тёмного карнавала».

---

Он окончательно обессилел.

Наступила гробовая тишина. Такая тишина, что ее можно было пощупать рукой, тишина, подобная давлению приближающейся грозы. В сиянии солнца они стояли, опустив, словно плети, свои длинные руки, и глаза всех них были обращены на старика, а тот стоял, не двигаясь, и ждал.

Уилли Джонсон сжимал петлю в руке. Окружавшие его ожидали его действий. Его жена крепко сжимала его руку.

Она жаждала постичь всю их ненависть, докопаться до нее и сделать с нею что-то, пока не набредет на маленькую щелочку, трещинку в ней, и тогда по кирпичику, по камешку будет разрушать ее, пока не падет часть стены, а затем рухнет и все сооружение, и тогда с ней будет покончено- Оно уже шатается. Но где камень преткновения, и как до него добраться? Чем можно тронуть их, и где найти то, что пробудит в них всех желание разделаться со своей ненавистью?

Она смотрела на Билла во время этой неотступной тишины, и все, что она видела в этой ситуации, был он, его жизнь и все, что с ним было, и она вдруг поняла, что он – камень преткновения, что стоит ему расслабиться – и все остальные вздохнут свободно.

– Мистер: – она сделала шаг вперед. Она еще не знала, с чего начнет. Толпа смотрела ей в спину -она ощущала на себе их взгляды. – Мистер…

Человек повернулся к ней с усталой улыбкой на лице.

– Мистер, вы знаете Ноквуд Хилл в Гринуотере, штат Алабама?

Старик через плечо поговорил с кем-то, находившимся внутри корабля. Через мгновение ему выдали фотографическую карту, он взял ее и ждал.

– Вы знаете большой дуб на его вершине, мистер?

Большой дуб. Место, где застрелили и повесили отца Билла и где его нашли наутро следующего дня качающимся на ветру.

– Да.

– Он еще там? – спросила Хэтти.

– Там его нет, – ответил старик. – Его взорвали. И холм, и дуб – все вместе. Видите? – Он показал фотографию.

– Дайте мне посмотреть на нее, – сказал, протискиваясь вперед и глядя на карту, Уилли.

Хэтти с сильно бьющимся сердцем бросила взгляд на белого человека.

– Расскажите мне о Гринуотере, – поспешила она попросить его.

– Что именно вы хотели бы узнать?

– О докторе Филипсе. Он жив еще? Прошла минута, пока получили нужную информацию с помощью пощелкивающей внутри ракеты машины.

– Убит на войне.

– А его сын?

– Мертв.

– А что с их домом?

– Сгорел. Как и все другие дома,

– А другое большое дерево на Ноквул Хилл – оно цело?

– Пропали все деревья. Сгорели.

– То дерево сгорело, вы уверены? – спросил Уилли.

– Да.

Уилли немного расслабился.

– А что с домом мистера Бертона и с самим мистером Бертоном?

– Не осталось ни домов, ни людей.

– А вы знаете прачечную моей матери, миссис Джонсон, ее лачугу?

Место, где ее застрелили.

– И ее не осталось. Все уничтожено. Вот здесь фотографии, можете сами убедиться.

Это были картинки, которые стоило подержать в руках, посмотреть и задуматься. Ракета была набита подобными картинками и ответами на вопросы. Любой город, любое строение, любое место.

Уилли стоял с веревкой в руках.

Он вспоминал Землю, зеленую Землю и зеленый городишко, в котором он родился и вырос, и одновременно он думал о том же городе, но разрушенном, сметенном с лица земли, рассеянном по ветру со всеми его приметами, со всем тем злом, предполагаемым или совершенным людьми; все, что сделано серьезными людьми, ушло: хлева, кузницы, антикварные лавки, тележки с содовой водой, пивные, мосты через реки, деревья для линчевания, прострелянные картечью холмы, дороги, коровы, мимозы и его собственная хижина вместе с украшенными колоннами большими домами, располагавшимися по берегу реки, этими белыми склепами, где женщины, легкие как мотыльки, мелькали в осеннем свете, далекие, недоступные. Дома, в которых хладнокровные мужчины танцевали, держа в руках бокалы с вином, и ружья их стояли там же, прислоненные к перилам крыльца, вынюхивающие осенний воздух и готовящие смерть. Покончено, со всем этим покончено; ушло и не вернется никогда. Теперь и навсегда вся эта цивилизация разодрана на мелкие кусочки, на конфетти, и распростерлась у их ног. Ничего, ничего от нее не осталось и нечего теперь ненавидеть – ни пустого медного патрона, ни веревочной петли, ни дерева, ни даже самого холма – ничего не осталось для ненависти. Ничего, кроме чужих людей в ракете, людей, готовых чистить ему ботинки, ездить в задней части транспорта и сидеть высоко, на галерке, в ночных театрах…

– Вам не следовало так делать, – сказал Уилли Джонсон.

Его жена смотрела на его большие руки. Пальцы вдруг разжались.

Веревка, высвободившись, упала и сложилась кольцами на земле.

Они бежали по улицам своего города и срывали так поспешно сделанные новые вывески, и смывали свежую желтую краску с трамваев, и убирали канаты в верхних ярусах театров, и разряжали свои ружья, скатывали веревки и убирали их подальше.

– Каждый начнет все сначала, – сказала Хэтти, когда они возвращались домой в своей машине.

– Да, – сказал наконец Уилли. – Бог оставил нас в живых – одних здесь, других там. И все дальнейшее зависит теперь только от нас. Прошло время быть идиотами. Не надо только быть дураками. Я это понял, когда старик говорил. Я понял тогда, что белый человек сейчас так же одинок, как одиноки были всегда мы. У него теперь нет дома, как его не было у нас такое долгое время. Теперь у нас одинаковые условия. Мы можем начинать все сначала, на равных.

Он остановил машину и не шевелясь сидел в ней, пока Хэтти ходила освободить ребятишек. Они подбежали к отцу.

– Ты видел белого человека? Ты видел его? – кричали они.

– Да, сэр, – сказал Билл, сидя за рулем и медленно потирая пальцами лоб. – Похоже на то, будто сегодня я вообще впервые увидел белого человека по-настоящему – я очень ясно видел его.

The Highway 1950( На большой дороге)

Переводчик: Нора Галь

Днем над долиной брызнул прохладный дождь, смочил кукурузу в полях на косогоре, застучал по соломенной кровле хижины. От дождя вокруг потемнело, но женщина упрямо продолжала растирать кукурузные зерна между двумя плоскими кругами из застывшей лавы. Где-то в сыром сумраке плакал ребенок.

Эрнандо стоял и ждал, пока дождь перестанет и опять можно будет выйти с деревянным плугом в поле. Внизу река, бурля, катила мутно-коричневую воду пополам с песком. Еще одна река – покрытое асфальтом шоссе – застыла недвижно и лежала пустынная и влажно блестела. Уже целый час не видно ни одной машины. Необычно и удивительно. За многие годы не было такого часа, чтоб какой-нибудь автомобиль не остановился у обочины и кто-нибудь не окликнул:

– Эй, ты, давай мы тебя сфотографируем? В одной руке у такого ящичек, который щелкает, в другой – монета.

И если Эрнандо шел к ним с непокрытой годовой, оставив шляпу среди поля, они иногда кричала:

– Нет, нет, надень шляпу!

И махали руками, а на руках так и сверкали всякие золотые штуки – и такие, которые показывают время, и такие, по которым можно признать хозяина, и такие, которые ничего не значат, только поблескивают на солнце, словно паучьи глаза, – тогда он поворачивался и шел за шляпой.

– Что-нибудь неладно, Эрнандо? – услыхал он голос жены.

– Si. Дорога. Что-то стряслось. Что-то худое, зря дорога так не опустеет.

Легко и неторопливо ступая, он пошел прочь, от дождя сразу промокли плетенные из соломы башмаки на толстой резиновой подошве. Он хорошо помнил, как досталась ему эта резина. Однажды ночью в хижину с маху ворвалось автомобильное колесо, куры и горшки так и посыпались в разные стороны. Одинокое колесо, и оно крутилось на лету, как бешеное. Автомобиль, с которого оно сорвалось, помчался дальше, до поворота, на мгновенье повис в воздухе, сверкая фарами, и рухнул в реку. Он и сейчас там. В погожий день, когда река течет тихо и ил оседает, его видно под водой. Он лежит глубоко на дне – длинная, низкая, очень богатая машина – и слепит металлическим блеском. А потом поднимется ил, вода замутится, и опять ничего не видно.

На другой день Эрнандо вырезал себе из резиновой шины подметки.

Сейчас он вышел на шоссе и стоял и слушал, как тихонько звенит под дождем асфальт.

И вдруг, словно кто-то подал им знак, появились машины. Сотни машин, многие мили машин, они мчались и мчались – все мимо, мимо. Большие длинные черные машины с ревом бешено неслись на север, к Соединенным Штатам, не сбавляя скорости на поворотах. И гудели и сигналили без умолку. Во всех машинах полно народу, и на всех лицах что-то такое, отчего у Эрнандо внутри все как-то замерло и затихло. Он отступил на закраину шоссе и смотрел, как мчатся машины. Он считал их, пока не устал. Пятьсот, тысяча машин пронеслись мимо, и во всех лицах что-то странное. Но они мелькали слишком быстро, и не разобрать было, что же это такое.

И вот опять тихо и пусто. Быстрые длинные низкие автомобили с откинутым верхом исчезли. Затих вдали последний гудок.