Владимир Соколовский - Последний сын дождя

• Название: Последний сын дождя
• Автор: Владимир Соколовский
• Издательство: Пермское книжное издательство
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1989
• ISBN: 5-7625-0099-3

Несется по рыжей земле последний сын дождя — гордый человек-конь, ветер рвет буйные волосы с запрокинутой головы, взметнулись к небу сильные руки…

Летит над залитой лунным светом землей девушка с синими глазами, а утром, когда всходит солнце, босиком бегает по облаку — золотой полянке…

Возвращает прошлое, ломает настоящее и приоткрывает завесу будущего неведомая сила — рыжая магия…

Неудержимо притягивает к себе неясный, таинственный, мерцающий мир, в котором можно прожить не одну — тысячи удивительных жизней, но из которого нет пути назад…

В сборнике сказочно-фантастической прозы В. Соколовского причудливо переплетаются реальное и нереальное; сказочные, фантастические мотивы — с острыми социально-нравственными проблемами, философское осмысление жизни — с напряженным сюжетом.

---

— Что ж сказать… Если кентавр — значит, конь, а оттуда, где у коня голова идет, у этого — человечье туловище. Торс, ну, руки там, голова…

— Ага! Вот-вот! — подхватил Иван. — Точно, как сказала… И копытами словно гарцует так: цук-цук! Он по-человечьи-то хоть толкует?

— Согласно мифологии — да.

— Умный, наверно… Вот поговорить бы мне с ним. Кентавр, говоришь? Заня-атно… Не забыть бы мне пшенички хоть Федьке-то отнести, пусть кормит, может, выходит… Моя, моя вина, башка дурная!..

Густая темень стояла за окном. Прозвучали внизу шаги, глухие и уверенные: шел человек, гордый своей жизнью и работой. Он не обратил внимания на глядящих в окно вдоль улицы учительницу и председателя сельсовета. И не видел, как вынесся из-за крайнего дома полуконь-получеловек и, высекая копытами льдинки из частых лужиц, поплыл по деревне. Ветер рвал буйные волосы с запрокинутой головы.

— Это он, он скачет… ты видишь, Ксенька? — бормотал Кривокорытов, холодя стеклом раскаленный думою лоб. Она ничего не ответила, только крепче прижалась к нему.

Этой ночью он снова любил ее сильно и ласково.

6

Не спалось этой ночью егерю Авдеюшке Кокареву. Страх и удивление мяли его. Чувства эти пришли к нему еще днем, когда проходил он своим лесным дозором в окрестностях Пихтовки. Да, это Авдеюшко шел по лесу, где не было для него тайн, это он стерег его от непрошеных гостей, это он искал в который раз логово главного своего врага, Федьки Сурнина, вообразившего, будто лес — его вотчина и он может в нем вытворять все, что только ни взбредет на ум. Да кто ему разрешил, какие государственные органы? Главное, хоть бы человеком был, а то — дрянь, пьянь, сущий шаромыга!

Егерь шел быстро, на ходу схватывая любую звериную мету: новую ли тропку, ущербинку ли на дереве от лосиного рога, свежее ли птичье гнездо. Нюх его был остр от многих лет лесной работы, он тропил свой путь неестественным для человека чутьем, верхняя губа его в такие моменты высоко поддергивалась к носу, острые и белые, не знающие табака зубы обнажались и влажно блестели.

Несмотря на все Авдеюшкины старания, в лесу все-таки пахло людьми: их папиросным дымом, терпким потом, гарью костров, — все это не нравилось егерю. «Другого места для них нет! — раздражался он. — Придут, напаскудят, кто разрешил, кто?» В его представлении, здесь, в мире чужой для постороннего жизни, причем вполне, вполне могущей обойтись своими силами, безо всяких посторонних, живущей по своим законам и не терпящей чужого вмешательства, должны существовать только двое: сам лес, и он, егерь Авдеюшко Кокарев, определенный к этому месту надлежащими органами. А тут… Федька! Ничего, он еще свое получит, мало отсидел, раз снова за старое взялся… При этой мысли верхняя губа Авдея взделась выше, он засопел и пуще прежнего зарыскал по лесу, отыскивая Федькино убежище, тайную земляночку, о существовании которой давно подозревал, но никак не мог обнаружить.

Сонное, усталое марево катилось навстречу Авдею, летали в нем пауки на серебряных нитях, плыли поляны мимо гибкого Авдеюшкина тела, — все это было сегодня по-другому, чем всегда, но мозг, подчиняясь заданной программе, плохо отображал изменения, которые сочились в него. И когда, повинуясь новому осознанию кружащегося вокруг мира, егерь стал замедлять шаг и забирать в сторону от выбранного пути, взгляду его открылось такое, чему разум на мгновение отказался верить. И этого мгновения достаточно оказалось, чтобы Авдей, вертанув головой в сторону открытой лесной поляны, ахнул и осел на траву.

Там, на рыжем осеннем лесном фоне, играя бликами лоснящейся шкуры, приплясывал по сухой траве гордый конь. И диким и неестественным было то, что венчало это красивое тело: человечий торс с взметнувшимися к небу руками, закинутой к солнцу головой…

Что произошло дальше, Авдей не помнил. Лишь память доходила до этого эпизода, он сразу вскакивал с кровати, зажигал свет и бежал в угол, к своей двустволке, в которой со вчерашнего дня остался только один патрон…

7

Назавтра в полдень Федька снова отправился к землянке. Был он не пуст: две буханочки хлеба в торбе, там же пшеничка, щедро отсыпанная им из мешка, который кто-то принес ночью и оставил на крыльце его дома, разные лекарства, бинтики: еще затемно слетал он в райцентр, в аптеку. Правда, можно было обратиться попросту к зоотехнику, у того нашлись бы лекарства, да и вообще потолковать о том, как лечить диковину, однако Сурнин не пошел. Зоотехник был молодой, только из студентов, парень в своем деле хоть грамотный, но больно уж хвастал образованием и культурностью: слова в простоте не скажет, а всё с подкольцем, с подковырочкой. К Федьке парень вязался особенно сильно, просто чувствовал, видно, что того никто не защитит. Какой же резон был идти к такому зоотехнику, хоть и грамотному специалисту? Пошел он сам к лешему, негодная душа! Мало того что засмеет до смерти, это еще вынести можно, так ведь пустит по всему колхозу такие болты-болты, а это уже не шутка, недаром учительша предостерегала…

Нет, тут надо как-нибудь самому. Только бы Кривокорытова не наболтала где не надо… Вроде не должна, она баба самостоятельная. Если только своему мужику сболтнет—это не так страшно, в конце концов с Иваном можно попробовать договориться — все-таки ровесники, вместе когда-то бегали, вместе в армию призывались, вместе пришли обратно. Правда, Иван вернулся старшим сержантом, замкомвзвода, комсоргом роты, а Федька — рядовым, почти всю службу проработавшим свинарем в полковом подсобном хозяйстве, но все же… В одно время женились, в одно время детишки пошли… Хоть и не друг, а попробовать договориться с Иваном можно. Авдей Кокарев — вот кто страшен, вот от кого надо таиться изо всех сил! Зачастил, заходил он в последнее время со злой думой по лесу, и напряженное его внимание к себе, к своей укромной, никому не ведомой землянке читал Федька в следах, оставляемых везде неумолимым егерем. Вот уж от кого не будет пощады, так это точно! Но про нового Федькиного знакомца он знать еще не должен, иначе обязательно бы нюхался уже, караулил, чтобы изловить и представить куда следует. Нет, только Федька знает о его существовании, только он врачует раненого человека-коня, и не должно быть до них дела ни Авдеюшке, ни любому другому. Пусть сунутся, попробуют, уж он их пужанет… Сурнин поддернул ружьишко на плече и прибавил шаг.

8

Даже вид открывшегося ему места, где находилась землянка, был теперь непривычен, потому что там была тайна. И Федька Сурнин снова подкрадывался к ней тихо, пригибался и останавливал дыхание. Только совсем уж приблизившись, сделал рывочек, поднял крышку и глянул вниз.

Кентавр спал, неспокойно и горестно, полуприкрыв зрачки, так спят существа, чуя гнездящуюся в теле болезнь. Федька спустился, стараясь меньше шуметь, и сел на низенький чурбак в углу своего убежища. Человек-конь завозился, зашарил руками по соломе: во сне он не мог понять, откуда пришла помеха его одиночеству. Наконец вздрогнул и проснулся. Щуря глаза в темноте, стал оглядывать землянку. Увидав Федьку, заслонился рукой и что-то выкрикнул визгливо.

— Не бо-ойсь, не бо-ойсь… — полушепотом сказал Федька. — Я, несуразная твоя душа, и сам-то тебя боюсь…

Кентавр засмеялся — смех хриплый, с гнусавинкой — и, обессилев, опустился вновь на соломенное ложе. Федька двинулся поближе.

— Теперь, слышь ты, знакомиться надо. А как яно? Хошь не хошь, а я тебя спас, считай…

От этих слов он почувствовал гордость и, чтобы скрыть ее, закашлялся, отвернулся и стал развязывать мешок. Положил перед новым знакомцем хлеб, зачерпнул воды из бадейки, подал. Тот стал жадно есть, запивая из ковшика. Сурнин в это время подкрался со спины и легонько коснулся раны. Кентавр дернулся, покосился, но продолжал есть. «Доверяет!» — с той же гордостью подумал Федька. И, уже не обращая внимания на распростертое существо, занялся врачеванием. Вытащил бутылку с настоянным на траве отваром (бегал за этим снадобьем к икотке[*] Егутихе и достал за рублевку, выторговав полтинник), выдавил на бинт целый тюбик купленной в аптеке мази, наложил на рану, предварительно прополоскав ее настоем. Что осталось от полоскания отдал человеку-коню выпить. Тот долго маялся над неведомым питьем, однако выпил и заморщился гадливо, вязко ворочая языком.

— От та-ак! — подбодрил его Федька и довольно загыгал. — Ну, друг-земеля, теперь нам по всем фасонам уже знакомиться пора. Вот как это делается, если не знаешь: тебя, к примеру, как звать? Но, но, не стесняйсь, свои люди, чего дурить-то?..

Кентавр внимательно поглядел в лицо Федьки, усмехнулся, на этот раз скупо, спокойно, вполне осмысленно, и сказал густо и уверенно (а гнусавинка осталась-таки!):

— Мр… ррн… на-ах!.. Ра-энн…

— Ать ты!.. — заскреб затылок Федька, озадаченный. — Эт-то что же получается? Мр-ры…ны… Обожди, обожди… Так… Это получается — Ми-рон. Мирон! Верно, нет? Вот так имечко! И удивительно подходяще, вот в чем суть! Да! Подходяще!