Айван Моррис - Благородство поражения. Трагический герой в японской истории

• Название: Благородство поражения. Трагический герой в японской истории
• Автор: Айван Моррис
• Издательство: Серебряные нити
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-89163-003-6

Книга А.Морриса — это сборник новелл из японской истории, посвященных людям, которые доказали «что в жизни существует нечто гораздо более значимое, чем материальное изобилие и преследование собственных эгоистических интересов». Этот трагический образ обреченного на поражение героя, демонстрирующего величие духа в безвыходной ситуации, является частью великой древневосточной культуры.

---

Взгляды Сайго на вестернизацию были столь же туманны, однако они вполне дополняли его неудовольствие новым режимом. Во времена его молодости, самым насущным вопросом для страны было — открывать ли Японию Западу, и если да, то на каких условиях. Неудача в разрешении этой проблемы до какой бы то ни было степени удовлетворительности была одной из непосредственных причин падения режима Токугава. В качестве одного из лидеров движения противников Бакуфу, Сайго начал свою карьеру в роли убежденного ксенофоба, редко упускавшего возможность уколоть правительство за его низкопоклонническое отношение к «иностранным варварам». Наблюдая грабеж, которым занимались западные империалистические страны, он оспаривал их заявку на роль провозвестников цивилизации:

Цивилизация есть приверженность справедливости; она не имеет ничего общего с внешней грандиозностью, дворховым великолепием, величественными одеждами или общим тщеславием неестественных проявлений… Раз я имел спор с одним человеком. Он отвергал мои аргументы, что западные люди — нецивилизованны [и]… попросил меня сказать о причинах моих убеждений. Я объяснил ему, что истинно цивилизованные страны вели бы нецивилизованные к просвещению, проводя политику добродетельного, направленного на добро обучения, однако, даже не помышляя об этом, они являются варварами в достаточной степени, чтобы процветать, побеждая более слабые страны силой оружия и обращаясь с ними с безжалостностью, тем более усиливающейся, чем более невежествены побежденные.[670]

Как ни иронично это звучит, но именно карательная бомбардировка родного города Сайго английским флотом в 1863 году[671] заставила его изменить свои взгляды.[672] При всем своем идеализме и приверженности традиционным путям, он был в достаточной мере прагматиком, чтобы понимать, что бывают времена, когда Японии необходимо использовать западные методы для адекватной борьбы с тем же Западом. Таким образом, он нехотя принял идею, что, если его страна хочет устоять при иностранном нападении, ей следует принять современную индустриальную технологию. Переживший свое время режим Бакуфу, явно неспособный отвечать новым требованиям, должен был быть сметен ради того, чтобы были сделаны необходимые изменения под эгидой самураев из Сацума и других роялистских кланов.

Так и получилось. Новое императорское правительство принялось перенимать необходимую технологию со скоростью и безжалостной эффективностью, напоминающей о «чудесном» экономическом возрождении Японии в 1950-х и 60-х. Для Сайго и многих других самураев, однако, процесс вестернизации был слишком быстрым и неразборчивым. Полностью признавая необходимость в зарубежной технике, Сайго оставался решительно японцем, и в контексте этого периода с его мгновенными изменениями он стал казаться старомодным до эксцентричности.

Из двенадцати ведущих лидеров правительства Мэйдзи Сайго был одним из двух, кто не был на Западе и не проявлял никакого желания там побывать; действительно, помимо своей ссылки он ни разу не покидал главных островов японского архипелага. До конца своей жизни культурные ориентации Сайго лежали лишь в восточном направлении. Он упрямо противился западным инновациям, если только они не были необходимы для спасения нации. Такие инновации не только были связаны с коммерческими, урбанистическими ценностями, которые он отвергал; они приводили еще и к недостойному преклонению перед иностранцами и, что хуже всего, — к растлению японского духа. Его растущее недоверие к явлениям, которые он считал слабостью правительства перед иностранным влиянием, в концентрированной форме выражено в его «посмертных словах»:

Что же до принятия системы любой другой страны ради того, чтобы исправить наш образ жизни, то необходимо сперва поставить нашу страну на крепкий фундамент, внедрить в массы мораль и уж только после этого рассматривать преимущества иностранных государств. Если же, с другой стороны, мы будем слепо следовать иноземному, наша национальная политика прийдет в упадок, а моральный облик масс испортится до степени необратимой — и в результате мы окажемся под их контролем….

Для развития человеческого понимания необходимо открыть сердце патриотизму, лояльности и сыновней почтительности. Когда путь служения своей стране и труду на благо своей семье ясно осознаны, тогда из этого соответственно развиваются все свершения. Для развития общения между людьми была установлена телеграфная служба, проложены железные дороги и построены паровые машины, — вещи достаточно поразительные, чтобы вызвать сенсацию. Но если люди, не спрашивая себя — почему телеграф и железная дорога совершенно необходимы, будут вместо этого транжирить национальное достояние, предаваясь роскоши, подражая европейским стилям от постройки домов до выбора игрушек, не видя их сильные и слабые стороны, а просто завидуя процветанию зарубежных стран, тогда, несомненно, прийдет упадок нашей державы, фривольность в чувствах у народа и, наконец, неизбежное крушение для всей Японии.[673]

Его сомнения относительно чрезмерной вестернизации были тесно соотнесены с брезгливым презрением к торгашам-политикам, которые, по его убеждению, предавали то дело, ради которого столько храбрецов отдали свои жизни. Однажды он заявил, со слезами на глазах (западная уверенность в том, что японцы никогда не выказывают своих эмоций, в случае с Сайго не совсем верна), что «[борьба против Бакуфу], кажется, велась в эгоистичных интересах правительственных чиновников; факт, подрывающий наше достоинство не только в глазах народа, но также и перед отлетевшими духами тех, кто потерял свои жизни в войне.[674]»

Со своим традиционно самурайским небрежением к финансовым делам, Сайго чувствовал отвращение к тому новому вниманию, которое стали придавать коммерции и другим формам торговли. Более всего он негодовал от коррупции и моральной деградации, которые рассматривал, как неизбежный результат тесных связей правительственных чиновников и торговцев, и поэтому нападал на «сборище грабителей» (как он окрестил режим Мэйдзи) с тем же моральным негодованием, которое Осио Хэйхатиро направлял на муниципальную администрацию в Осака за сорок лет до этого.[675] В 1870 году патриотически настроенный самурай из Сацума совершил харакири напротив здания Национального Совета в знак протеста против коррупции центрального правительства, публично отправив перед этим письмо неудовольствия, содержавшее десять пунктов, в том числе: «Недобрые явления, преобладавшие в правительстве Токугава, остались неизменными и в новом правительстве; правду от зла отличают не в соответствии с рассуждениями и справедливостью, но основываясь на личных чувствах и корыстных интересах», а также «Слишком много думают о чувственных удовольствиях, тогда как чувство долга игнорируется».[676] Сайго, чрезвычайно тронутый этим «искренним» поступком члена своего клана, написал эпитафию, начинавшуюся, в типично конфуцианском стиле, со слов:

Многие из правительственных чиновников, предающихся разврату и непотребствам, живут столь неподобающим образом, что впадают в заблуждения, и общественное мнение в смятении.[677]

Подозрение, которое Сайго испытывал к бюрократам в центральном правительстве — подозрение, корни которого, вероятно, могут быть прослежены до его юношеского неприятия местных чиновников-хапуг в Сацума — с годами становилось все сильнее, и, когда он говорит об «этой своре диких зверей, называемых человеческими существами», то думает прежде всего об этих амбициозных администраторах и политиках, которые (по его мнению) несправедливо прибрали к свои рукам контроль над правительством Мэйдзи В длинном письме к одному из северных соратников по клану он сравнивал настоящее правительство с колесом, которое забилось ржавчиной. Недостаточно просто смазать колесо, сперва надо ударить его железным молотком, чтобы то начало двигаться — и Сайго ясно давал понять, что, когда прийдет время, он будет готов нанести удар.[678] Само собой разумеется, что его собственная биография была незапятнанной, и после смерти он превратился в символ той человеческой чистоты, которую люди напрасно искали в своих реальных правителях.

Идеи Сайго содержали много разночтений, которые он сам, безусловно, не осознавал. Несмотря на эмоциональную привязанность к своему клану и его традициям, он был непоколебим, настаивая на том, чтобы Сацума приняла новую политику централизации. Будучи ярым сторонником старой организации вооруженных сил, основывавшейся на отрядах удельных самураев, вооруженных традиционным оружием, он решительно модернизировал армию в Сацума и других местах, ради того, чтобы Японии не надо было склоняться перед иностранцами. Будучи убежден в том, что сельское хозяйство является единственной достойной основой национальной экономики, он поддерживал официальную политику «обогащения страны и укрепления армии» (фукоку кёхэй), зависевшую от быстрого индустриального развития. Сверх того, этот ревностный роялист, посвятивший первую половину своей карьеры «реставрации» императорского правления, стал выдающимся критиком нового императорского правительства и, в конечном итоге, возглавил самое мощное выступление против него. Один из самых выдающихся поклонников Сайго описывал его, как «глупого героя» (мути-но эйю),[679] и это определение, без сомнения, оправдано, если логика, предвидение и разумное планирование являются критериями мудрости. Однако, Сайго, как и все японские герои-неудачники, жил в ином эмоциональном климате, при котором искренность брала верх над логической последовательностью, и где людьми руководит разум иного рода.[680]