Константин Случевский - Песни из «Уголка»

• Название: Песни из «Уголка»
• Автор: Константин Случевский
• Жанр: Поэзия

---

«Старый дуб листвы своей лишился…»

Старый дуб листвы своей лишился
И стоит умерший над межою;
Только ветви кажутся плечами,
А вершина мнится головою.

Приютил он, будучи при жизни,
Сиротинку-семя, что летало,
Дал ему в корнях найти местечко,
И оно тихонько задремало.

И всползла по дубу повилика,
Мертвый остов зеленью одела,
Разубрала листьями, цветами,
Придала как будто облик тела!

Ветерок несется над межою;
Повилика венчики качает…
Старый дуб в обличии забытом
Оживает, право — оживает!

«Мельчают, что ни день, людские поколенья…»

Мельчают, что ни день, людские поколенья!
Один иль два удара в них судьбы,—
Как паралитики, лишаются движенья,
Как неврастеники, являют исступленья,
И спины их сгибаются в горбы.

О, сколько хилости и вырождений с детства!
И им-то, слабым, в будущем грозят
Такие страшные задачи и наследства
Особых способов и видов людоедства,
Каких не знали сорок лет назад.

Простите, дети, нас, преступных перед вами…
Природа-мать, призвав отцов любить,
Их незаметными опутала сетями,
И вы, несчастные, рождались матерями,
Не знавшими, как вам придется жить…

«Нет, никогда, никто всей правды не узнает…»

Нет, никогда, никто всей правды не узнает
Позора твоего земного бытия.
Толпа свидетелей с годами вымирает
И не по воле, нет, случайно, знаю я.

Оправдывать тебя — никто мне не поверит;
Меня. сообщником, пожалуй, назовут;
Все люди про запас, на случай, лицемерят,
Чтоб обелить себя, виновных выдают!

Но если глянет час последних показаний,
Когда все бренное торжественно сожгут
Пожары всех миров и всех их сочетаний,—
Людские совести проступят и взойдут,

И зацветут они не дерзко-торопливо,
Не в диком ужасе, всей сутью трепеща;
Нет, совести людей проступят молчаливо,
В глухом безмолвии всем обликом крича!

Тогда увидятся такие вырожденья,
Что ты — в единственной большой вине своей —
Проглянешь, в затхлости посмертного цветенья,
Чистейшей лилией, красавицей полей.

«Да, да! Всю жизнь мою я жадно собирал…»

Да, да! Всю жизнь мою я жадно собирал,
Что было мило мне! Так я друзей искал,
Так — памятью былых, полузабытых дней —
Хранил я множество незначащих вещей!
Я часто Плюшкиным и Гарпагоном был,
Совсем ненужное старательно хранил.

Мне думалось, что я не буду сир и наг,
Имея свой родной, хоть маленький, очаг;
Что в милом обществе любезных мне людей,
В живом свидетельстве мне памятных вещей
Себя, в кругу своем, от жизни оградив,
Я дольше, чем я сам, в вещах останусь жив;
И дерзко думал я, что мертвому вослед
Все это сберегут хоть на немного лет…

Что ж? Ежели не так и все в ничто уйдет,
В том, видно, суть вещей! И я смотрю вперед,
Познав, что жизни смысл и назначенье в том,
Чтоб сокрушить меня и, мне вослед, мой дом,
Что места требуют другие, в жизнь скользя,
И отвоевывать себе свой круг — нельзя!

«Все чаще говорить приходится — „забыл“…»

Все чаще говорить приходится — «забыл»,
И все яснее мне, что я совсем «устал»;
Все чаще слышат те, с кем говорю, — «я был»,
И, что ни день, твержу все чаще — «я желал».

Все реже сознаю, что «радость ждет меня»,
Совсем не говорю — «я жажду, я ищу»;
И в слабых проблесках темнеющего дня,
Оскудевающий, надеюсь и молчу…

«Ты не гонись за рифмой своенравной…»

Ты не гонись за рифмой своенравной
И за поэзией — нелепости оне:
Я их сравню с княгиней Ярославной,
С зарею плачущей на каменной стене.

Ведь умер князь, и стен не существует,
Да и княгини нет уже давным-давно;
А все как будто, бедная, тоскует,
И от нее не все, не все схоронено.

Но это вздор, обманное созданье!
Слова — не плоть… Из рифм одежд не ткать!
Слова бессильны дать существованье,
Как нет в них также сил на то, чтоб убивать…

Нельзя, нельзя… Однако преисправно
Заря затеплилась; смотрю, стоит стена;
На ней, я вижу, ходит Ярославна,
И плачет, бедная, без устали она.

Сгони ee! Довольно ей пророчить!
Уйми все песни, все! Вели им замолчать!
К чему они? Чтобы людей морочить
И нас, то здесь — то там, тревожить и смущать!

Смерть песне, смерть! Пускай не существует!
Вздор рифмы, вздор стихи! Нелепости оне!..
А Ярославна все-таки тоскует
В урочный час на каменной стене…

«Ни слава яркая, ни жизни мишура…»

Ни слава яркая, ни жизни мишура,
Ни кисти, ни резца бессмертные красоты,
Ни золотые дни, ни ночи серебра
Не в силах иногда согнать с души дремоты.

Но если с детских лет забывшийся напев
Коснется нежданно притупленного слуха,—
Дают вдруг яркий цвет, нежданно уцелев,
Остатки прежних сил надломленного духа.

Совсем ребяческие, старые тона,
Наивность слов простых, давным-давно известных,
Зовут прошедшее воспрянуть ото сна,
Явиться в обликах живых, хоть бестелесных.

И cчacтьe прежних дней, и яркость прежних сил,—
То имeнно, что в нас свершило все земнoe,
Вдруг из таинственно открывшихся могил
Cквозь песню высится: знакомое, живое…

«На конe бpабантском плотном…»

На конe бpабантском плотном
И в малиновой венгерке
Часто видел я девицу
У отца на табакерке.

С пестрой свитой на охоте
Чудной маленькой фигурой
Рисовалася девица
На эмали миньатюрой.

Табакерку заводили
И пружинку нажимали,
И охотники трубили
И собак со свор спускали.

Лес был жив на табакерке;
А девица все скакала
И Меня бежать за нею
Чудным взглядом приглашала.

И готов я был умчаться
вслед за нею — полон силы —
Хоть по небу, хоть по Морю,
Хоть сквозъ вечный мрак Moгилы…

А тenepь вот здесь, недавно,—
Полстолетья миновало,—
Я опять девицу видел,
Как в лесу она скакала.

И за ней, как тощий призраку
С котелком над головою
Истязался на лошадке
Барин, свесясь над лукою.

Я, девицу увидавши,
Вслед eй бешено рванулся,
Вспыхнув злобою и местью…
Но, едва вскочил, запнулся…

Да не шутка полстолетья…
Eсть вceмy границы, мерки…
Пусть их скачут котелочки
За девицей с табакерки!..

«Полдень пpeкpaceн в лазури…»

Полдень пpeкpaceн в лазури
Малого облачка нет,
Даже и тени прозрачны,—
Так удивителен свет!

Ветер тихонько шевелит
Листьев. Подвижную сеть,
топчется будто на Месте,
Mыслит: куда полететь?

Он, направленье меняя,
Думает думу свою:
Шквалом ли мне разразиться
Или предаться нытью?

«Гуляя в сияньи заката…»

Гуляя в сияньи заката,
Чуть видную тень я кидал,
А месяц — в блистании злата —
навстречу ко мне выплывал.

С двух разных сторон освещаем,
Я думал, что нами окружен
Тем миром, что нами незнаем,
Где нет ни преград, ни сторон!

Под тeплою мягкою чернью
В листве опочивших ветвей
Сияла роса мелкой зернью
Нeдвижных, холодных огней.

Мне вспомнились чувства былые:
Полвека назад я любил
И два очертанья живые
В одном моем сердце носил.

Стоцветные чувства светились,
И был я блаженством богат…
Но двое во мнe нe мирились,
И месяц погас, И закат!

«Нет, нe от всех предубеждений…»