Андрей Мартьянов - Отречение от благоразумья

• Название: Отречение от благоразумья
• Автор: Андрей Мартьянов
• Жанр: Фэнтези

Роман основан на реальных событиях начала XVII века — история революции в королевстве Чешском, приведшая к началу Тридцатилетней войны. Однако, в тексте использовано множество мистических пражских легенд: среди действующих лиц присутствуют раввин Бен-Бецалель и его Голем, магистр Джон Ди (алхимик и личный маг королевы Елизаветы Английской), знаменитый император Рудольф, покровительствовавший оккультистам и так далее. Стилистика — «смешной готический роман», в некотором роде изрядно замаскированная пародия на «ужасы» госпожи Радклифф.

Рассказ ведется от имени секретаря пражской иквизиции, все мистические события крутятся именно вокруг инквизиционного трибунала, пытающегося добросовестно разобраться, что же за чертовщина творится в старой-доброй Праге. Инквизиторы — добрые и справедливые, еретики и маги — плохие. Такова концепция. :-)

Место действия — Прага и Париж. Время — 1611-1613 годы.

В тексте наличествует некоторое количество аллюзий на Адександра Дюма-отца и его «мушкетерские» романы, по крайней мере среди действующих лиц встречаются и молодой кардинал Ришелье, и королева Мария Медичи, и совсем юный Людовик XIII.

---

Маласпина замялся. На поддержку ему рассчитывать не приходилось. Однако неведомые нам обязательства, взятые на себя самозванным кардиналом, не позволяли ему отступать, и итальянец попытался найти обходной путь:

— Ваше высокопреосвященство, мой долг верного сына Церкви...

— Да или нет? — рыкнул отец Густав так, что вздрогнули охранники у дверей, а я едва не опрокинул чернильницу.

— Нет, — очень тихо сказал Маласпина. — Я... Я не могу.

— Хорошо, — казалось, господин легат ничуть не удивился. — Стража, впустите свидетеля.

Дверь скрипнула, явив монаха-доминиканца и следующего за ним приснопамятного Каспера фон Краузера, нацепившего на физиономию маску благостной почтительности. Мне захотелось выругаться. Фон Краузер сгинул из нашего поля зрения еще летом, пристроившись к свите герра Мюллера и последовав за ним в Париж. Я искреннее надеялся, что мы никогда больше не увидим этого скользкого типа, однако он вернулся, словно фальшивая монета или дурная новость. Место и время его появления выбраны самые подходящие — перед нами предстает не кто иной, как добропорядочный горожанин, стремящийся обличить скрывающихся еретиков.

Маласпина с недоумением покосился на нашего внештатного стукача, но ничего не сказал.

— Этого человека вы имели в виду? — вопросил отец Густав. Краузер ожесточенно затряс головой:

— Его, его, святой отец! Он самый, как есть он!

— Достаточно, — повинуясь жесту председателя суда, безымянный монах аккуратно и умело вытащил продолжавшего что-то выкрикивать фон Краузера наружу.

— Позвольте узнать, что означает сей фарс? — холодно осведомился Маласпина.

— Теперь это вас не касается, — непререкаемым тоном отрезал герр Мюллер. Аббат Якуб быстро зашептал ему что-то на ухо, но отче Густав отрицательно скривился. — Видит Бог, я пытался отнестись к вам по справедливости, дать вам шанс осознать свои заблуждения и отступиться от них, но вы предпочитаете упорствовать. Что ж, с этого мгновения из пражского кардинала Луиджи Маласпины вы становитесь Чезаре Маласпиной, обвиняемым в присвоении чужого имени и чужой должности, соучастником в преступлениях, направленных против Господа и созданий его, в практиковании чародейства, вызове духов и, помимо того, в заключении договора с одним из присных Князя Тьмы.

Маласпина оторопел. Признаться, я тоже. Отец Густав вернулся к своей излюбленной тактике «битья в лоб». Впрочем, итальянец еще неплохо держался — надо отдать должное. Видывал я таких, кто, осознав, что попался в лапы инквизиции, тут же либо хлопался в обморок, либо еще до начала допросов начинал признаваться во всем, включая греховное сожительство с собственной покойной прапрабабушкой и содержание имеющих вид тараканов злобных демонов в пустых бутылках из-под шнапса.

— Ваши обвинения беспочвенны! — если красноречие и изменило кардиналу, то сообразительность пока еще оставалась при нем. — Кроме того, ваши полномочия не распространяются на меня, ибо на этот пост я назначен...

Ему опять не дали договорить.

— Герр Альбрехт, подведите этого человека поближе, — скучающе распорядился папский легат. — Синьор Маласпина, подойдите и ознакомьтесь.

Герр Мюллер отодвинул в сторону разложенные перед ним чистые листы и несколько книжных томов. Под ними скрывалось бумага, появления каковой я, в сущности, давно ожидал — заполненная не далее как прошлым утром ватиканская булла с подписью святейшего Папы, всецело одобряющая арест грешного кардинала города Праги.

Маласпина уставился на нее так, как человек мог бы смотреть на ядовитую змею, заползшую в дом и устроившуюся подремать в его любимом кресле. Кажется, он изучал каждое слово, каждый завиток на украшающей края листа широкой кайме и каждую трещинку в печати красного сургуча, на которой глубоко оттиснулись изображения тиары и посоха с изогнутой в виде бараньего рога рукоятью. Он смотрел и смотрел, точно пытался навсегда сохранить в памяти прямоугольный отрез желтоватого пергамента или испепелить его взглядом. Бывший кардинал даже попытался дотронуться до ставшего губительным текста, чему воспрепятствовал фон Цорн, стоявший позади него и невозмутимо отведший слегка подрагивавшую руку сеньора Чезаре в сторону.

— С сегодняшнего дня вы лишаетесь всех своих привилегий и званий, — немедля забубнил отец Лабрайд, ткнувшись в поспешно развернутый листок с какими-то записями. — Посему вам надлежит передать в руки представителей церкви незаконно присвоенные вами символы священного сана и проследовать в отведенное вам место, где со смирением дожидаться дня заседания суда.

Маласпина попятился. Не знаю, на что он надеялся, придя в Клементину, но сейчас все его надежды рассыпались в прах, уносимый ледяным ветром. Он в упор посмотрел на отца Густава (тот не отвел взгляда, должно быть, давно привыкнув к подобным состязаниям в выдержке), огляделся по сторонам, словно не понимая, как здесь очутился и что это за место, и дергаными движениями испортившейся заводной игрушки начал снимать висевший на груди крест — изящное произведение искусства из слоновой кости и серебра. Избавившись от знака принадлежности к духовному сословию, итальянец не положил его на стол, а продолжал держать, раскачивая на цепочке и болезненно-внимательно следя за мерцающими на чеканном серебре бликами.

Отче Лабрайд, не выдерживавший тягомотных проволочек, привстал, дабы забрать распятие. Бывший пражский кардинал вскинулся, и, прежде чем ему успели помешать, резким движением швырнул маленький сверкающий предмет прямо в распахнутый зев камина.

А потом запрокинул голову и закричал. Просто закричал, как угодившее в капкан животное — без слов, на одной долгой, пронзительно свербящей в глубине мозга ноте. И я все-таки разлил этот злосчастный пузырек с чернилами. Впрочем, на сей прискорбный факт никто не обратил внимания.

КАНЦОНА ПЯТАЯ Практическая демонология

«...Правда и Добродетель, присущие Господу, являются вечными истинами, а не предметом переменчивых людских суждений о добре и зле. Все люди обязаны следовать по пути, указанном Церковью, и только Церковь обладает правом определять жизненное предназначение человека. Все другие идеи являются ложными и не могут быть приемлемыми. Существует не просто единый для всех Бог, но только один единственный Господь. Поэтому дьявол постоянно прилагает усилия, дабы собрать своих сторонников среди людей и установить свое правление. Всякий, кто поддерживает дьявола, выступает против христианского Бога, и, следовательно, должен быть остановлен Церковью прежде, чем распространит свои порочные идеи дальше...»

Затрепанный томик «Молота Ведьм», постоянно сопровождающий отца Лабрайда, подвернулся как нельзя более вовремя. Мне настоятельно требовалось отвлечься. Не желаю больше ничего видеть и слышать. Я не участник, я только свидетель и хочу им оставаться. Отгородился развернутой книгой и помалкиваю. Вроде присутствую и вроде как меня нет. Записывать мне особо нечего, все равно сейчас идет terrifio — предварительная стадия дознания без применения средств телесного устрашения. Вот он, допросный лист, да несколько строчек на нем — результат двухдневных усилий господина Мюллера и отца Лабрайда, разбавленных сладкоречивыми увещеваниями аббата Клементины и незамысловатыми намеками ландскнехтов фон Цорна. Как я уже не раз убеждался, за сорок восемь часов можно сломать самого закоснелого еретика и самую злейшую ведьму. Но Маласпина держится. Пока держится, ибо отец Густав проявляет несвойственное ему человеколюбие и не отдает распоряжения перейти к допросам с пристрастием. Взбучка, недавно полученная бывшим кардиналом от не в меру рьяных швейцарских солдафонов — это еще цветочки.

А допрос обвиняемого тянулся и тянулся, как нескончаемая греческая трагедия или пьяный разговор...

— Ваше имя?

— Чезаре-Джанбаттиста-Людовико Маласпина.

— Когда и где вы появились на свет?

— 11 октября 1582 года от Рождества Христова, Болонья, провинция Эмилия-Романья, Италия.

— Известна ли вам причина, по которой вы находитесь здесь?

— Меня безосновательно обвиняют в колдовстве.

— Одно ваше пребывание здесь является доказательством вашей вины. Однако вам дается возможность раскаяться. Начинайте ваше признание и расскажите, как вы оказались вовлечены в этот чудовищный порок.

— Не имею представления, о чем вы говорите. Мои возможные пороки, как грешного создания Господня, сводятся разве что к честолюбию и присвоению чужого имени вкупе с чужой должностью, в чем я охотно признаюсь и готов понести наказание.

— Кто надоумил вас так поступить?

— Собственная гордыня.

— Вам были зачитаны показания свидетеля, пострадавшего от ваших колдовских действий. Признаетесь ли вы в попытке сделать из означенного человека вампира?